The only home I have got

Акинфеев думает, что бежать некуда. Артем целенаправлено движется к воротам с мечом, движемся прямо на него, и Игорь чувствует, как внутренности скручиваются в тугой узел. Акинфеев думает, что бежать незачем, когда Артем вжимает его всем телом в шкафчик в раздевалке, попутно матерясь, шепча горячо, прости, прости, малыш, я ведь не хотел сделать тебе больно. Поздно, усмехается Игорь, потому что он уже разбит, словно фарфоровая кукла. Артем нежный до невозможного, только вот никто об этом не знает, это что-то вроде их маленькой грязной тайны, и иногда Игоря так душит эта нежность, что к глазам подступают горькие слезы, потому что Артем делает ему завтрак (и плевать, что не умеет), потому что перебинтовывает ушибы, полученные на тренировках и подготавливает расслабляющие ванны (плевать, что позже будет расслаблять в этой ванне по-своему), потому что массирует руки (заткнись и сиди спокойно, тебе будет легче, малыш), в лепешку расшибется. И смотрит глазами своими невозможными, что Акинфееву хочется сдохнуть на месте от чертовой захлестнувшей нежности, утонуть во взгляде Артема – плавать он не умеет. Только вот Артем уезжает завтра, и Игорь решает устроить прощальный вечер. Покупает свечи, вино, ставит на фон тихий соул. Ему хочется выплакать глаза от недосказанности, больно царапающей горло, но большие мальчики не плачут, и тем более не плачут капитаны национальных. Даже если у капитанов дыра вместо сердца. Петербург не для него, думает Игорь, он поглотит Артема своими ветрами, дождями, серостью, морозами, заберет своей цепкой хваткой. Артем не согласен – он говорит, что там ему дышится свободно. Игорь до одури ревнует к серому небу, Невскому, и людям, которые любят Артема, но никогда об этом не скажет. И Артем возвращается (их последний вечер перед отъездом), что-то говорит, пока вставляет карточку от номера, кажется, шутит, а Игорь просто стоит в центре комнаты, не имея возможности пошевелиться, Реддинг на фоне тянет своим голосом с хрипотцой "it's just not sentimental, no, no." "Малыш, ты уже начал без меня?" - первое, что говорит Артем, переводя взгляд на бокал в руке Игоря. Затем на глаза. И опять на бокал. "Все в порядке", отмахивается Акинфеев, но Артем видит, что ничерта не в порядке, он всегда все видит и чувствует, Игорь знает - деваться некуда, и Артем залепляет ему пощечину – чтобы не смел плакать, чтобы ни на одну чертову секунду не задумывался о чем-то таком, Артема это злит ужасно – резко, больно, от чего на секунду темнеет в глазах, а потом обнимает до хруста пальцев и целует щеки до исступления, а Игорь ругается, как только умеет (не матерись, тебе не идет). Они заканчивают этот вечер не так, как планировали, Акинфеев ходит кругами по комнате, Артем сидит на кровати, скрестив ноги, потягивая вино (выпей лучше со мной). И они напиваются вместе (Игорь обычно не пьет вообще), Игорь пьет прямо с горла (смотри, осторожно), и они медленно снимают друг с друга одежду, Артем, кажется, заново влюбляется в каждый ушиб, в каждый синяк на бледной коже, пока Реддинг что-то допевает своим хрипло-мелодичным голосом. "Ты мой единственный дом, знаешь" шепчет в темноте Артем. Акинфееву на секунду кажется, что он плачет. "Знаешь, как я это понял. Плевать, где я и что происходит в моей жизни. Если ты рядом, все это такая мелочь." Акинфеева внутри разрывает на части, но он не поедет вида. В голове крутится одна единственная фраза, но он никак не осмелится ее произнести (останься, пожалуйста, навсегда). Игорю все-таки приходится вернуть Артему его билеты на самолет, которые он спрятал, и он смотрит на Артема в последний раз. Вот он надевает куртку, бросает ключи в сумку. Сердце бешено колотится, и стук отдается в висках. (Останься. Останься. Останься.) Одно слово. Артем смотрит на него в последний раз. (Останься.)