Bones

      Итен Хэддок — самый странный человек, которого Астрид Хофферсон встречала в своей жизни, несмотря на то, что чудаков в ней было неприличное множество.       Итен Хэддок — непонятный, — как можно знать столько всего интересного и быть просто удивительным собеседником, но всегда сторониться общения? — местами даже пугающий в своей зацикленности чёртовыми костями и постоянно хмурый — буквально в любой день, в любую погоду и минуту (Хофферсон совершенно не представляет, как именно ему удаётся сохранять серьёзное, чуть нахмуренное выражение лица в течении дня, ни разу не проявив другую эмоцию).       Итен не любит шумные вечеринки и не ухлестывает за женщинами как Сэм, хотя с его внешностью он вполне мог бы подцепить парочку прелестных дам, использовав лишь улыбку — в это трудно поверить, но Астрид убедилась в этом на собственном опыте через несколько месяцев совместной работы, когда Хэддок впервые позволил себе расслабиться в её обществе за бутылкой пива.       Тогда он выглядел непомерно по-домашнему уютно без своего синего рабочего халата, расслабленно откинувшись на бежевую спинку дивана в её доме — Хофферсон до сих пор не может понять, что именно сподвигло её пригласить его на ужин после насыщенного трудового дня, а его — согласиться (хотя, кажется, тогда на Хэддока планировалось покушение, и она просто вызвалась его охранять, не оставив ему выбора. Или это было в другой раз? — по прошествии нескольких лет такие мелочи просто выветриваются из памяти, а убить шатена, к сожалению, пытались не раз и не два).       Тогда он действительно улыбался, причём улыбался именно ей, чуть покачивая ногой в такт незамысловатой мелодии блюза на заднем фоне и потягивая из бутылки холодное пиво после чудесного ужина, приготовленного им же (к счастью девушки, ведь готовка никогда не была её сильной стороной).       Для Астрид этот вечер невольно стал тем самым островом спокойствия и тепла, который она искала на протяжении многих лет в процессе службы (что ни говори и как не обманывай себя — Астрид, в первую очередь, была женщиной, а уж потом суровым агентом), поэтому она даже не думала прерывать рассказы напарника о прелести культуры народа Скандинавии, которые в изобилии выдавали все подробности жизни викингов, а так же смехотворные мифы про почитаемых северянами богов. Впервые за несколько лет Хофферсон было действительно хорошо и именно поэтому она совершенно не заметила, как бессовестно погрузилась в объятия Морфея, уснув прямо на том самом диване во время очередной истории.       Хэддок на подобное ни капельки не обиделся: Астрид поняла это по лёгкому прикосновению тёплой ладони к голове, к которому она неосознанно потянулась, чувствуя, но ещё не осознавая происходящее, будучи где-то на периферии собственного сознания — шатен хмыкнул и осторожно, изо всех сил стараясь не разбудить её, несколько раз ласково погладил по голове, обронив что-то на подобии «Спокойной ночи, валькирия», укрыл одеялом и, кажется, выключил свет, удалившись из комнаты.       Итен Хэддок полон противоречий. Астрид понимает это в самую первую встречу и подмечает каждое несоответствие с кропотливостью заядлого коллекционера редких вещиц на протяжении последующих лет работы с ним, потому что именно это вносит некую таинственность в запутанную личность и без того чудаковатого антрополога. Потому что Астрид отчаянно хочется понять, что же он из себя представляет. Разгадать сложную загадку его личности.       Итен постоянно паркуется на месте для инвалидов, что находится ближе ко входу, хотя к таковым себя не относит, отрицая подобное к себе обращение и всегда яро возмущается, когда на это намекают: жалость Хэддок на дух не переносит, но свою верную черную «Ямаху» всегда оставляет на первом ряду, оставляя байк на предпоследнем месте слева от парадного входа. Хотя возможно, что так просто намного легче убегать от глупых расспросов и безумных идей близнецов Торстонов в те дни, когда Хэддок позволяет себе возвращаться на ночь домой, а не засыпать за пару часов до начала нового рабочего дня прямо за столом.       Итен яро отрицает наличие Бога, находя тысячу и один аргумент в пользу того, что его не существует, а Библия — плод воображения подростка с черепно-мозговой, чем и вызывает возмущение у истинно верующей Астрид (даже нарывается на пару поучительных подзатыльников, от которых он довольно успешно уворачивается, не переставая язвить на религиозную тему). Но, несмотря на это, Хофферсон прекрасно знает от Йоргенсона, случайно проболтавшегося ей как-то по пьяни о том, что Итен Хэддок — непробиваемый атеист, который не переставал подтрунивать на тему её религиозности до сих пор — был замечен Сэмом в маленькой церквушке, присоединённой к больнице святого Мунго, пару лет назад, в то время как она лежала в палате, лишённая зрения после травмы головы — тогда ещё никто не знал, вернётся ли зрение к ней вообще, несмотря на то, что Хэддок задействовал все свои связи, положив её в лучшую больницу Филадельфии и приставив рядом самых профессиональных врачей.       Конечно же, он винил во всем себя — Итен вообще имел странную склонность всегда брать на себя вину, а потом на протяжении долгого времени корить себя за неосмотрительность — не уберёг, не доглядел, просто-напросто не подумал, что Вигго действительно взорвет тот чёртов фургон, когда он приблизится к нему, в отчаянной надежде освободить заключённого внутри заложника. В тот день Хофферсон, словно в замедленной съёмке, резко дёрнула его на себя, пытаясь увести как можно дальше, несмотря на сопротивление, и именно это спасло их обоих от смерти и серьёзных увечий. Вот только если шатена головой об асфальт приложило несильно и отделался он всего парочкой швов на рассеченной брови, сотрясением и распоротой отлетевшим от машины стеклом руке — Астрид достаточно сильно ослепило взрывом и не хило приложило о стоящую неподалёку машину. Винить себя, как справедливо подумал Итен, вполне было за что.       Заложником оказался мужчина сорока лет, без семьи и криминальных увлечений. Обычный банкир, коих тысячи по всей стране, попал на стол Хэддоку множеством осколков человеческих костей вперемешку с кучей мусора и где-то обожжённой, а где-то полностью обугленной плоти. Почти ни одной целой кости. Понадобились целый день и ночь на восстановление скелета человека, который погиб по вине Хэддока, чтобы потом кропотливо высматривать каждый элемент, искать подсказки, несомненно оставленные верным врагом, стараясь не думать об останках как о некогда живом человеке. Не чувствовать кожей жар огня, не слышать наяву крики боли, вперемешку с мольбой о помощи, которые заезженной пластинкой режут слух.       Хэддок постоянно ругает Астрид за её пристрастие к вредной пище и кофе, каждый раз рассказывая нечто новое о том, как эта дрянь влияет на её организм, но при этом бессовестно курит, немного нервным движением зажимая в длинных узловатые пальцах сигарету, стоя у распахнутого окна на чёрной лестнице или облокотившись на ближайшее к выходу из института дерево. Астрид узнаёт о его привычке курить совершенно случайно, через пару дней после их знакомства — кажется, тогда она сильно спешила на совместный ленч со своим очередным бойфрендом и наткнулась на шатена недалеко от выхода: Хэддок обнаружился стоящим недалеко от чёрного входа, облокотившись на дерево и, кажется, совершенно не реагировал ни на что вокруг — он стоял, устало прикрыв глаза, и чисто машинально подносил ко рту потрёпанный кончик для очередной затяжки. Со временем Хофферсон, кончено же, попробует бороться с пагубным пристрастием своего напарника и сократит количество выкуренных в день сигарет до честных трёх вместо постоянных одиннадцати — как можно столько выкуривать в день этой гадости? — и прочитает в ответ не одну лекцию, которую слушать Хэддок, конечно же, не станет.       Итен придерживается здорового питания, содержит себя в форме и вообще похож на самого настоящего пай-мальчика, но отказаться от сигарет совершенно не может — либо они, либо чёртово успокоительное, которое туманит и без того работающий на износ разум. Хофферсон же предпочитает не спрашивать, когда именно ему успели прописать это самое успокоительное и почему, в душе надеясь как-нибудь провести парочку откровенных разговоров, но их, как оказывается позже, Хэддок люто ненавидит и в будущем никогда по собственной воле не расскажет ей ни одну свою проблему (даже если она только в голове), поэтому каждое признание из шатена приходится выпытывать чуть ли не силой (но даже если он молчит, Астрид все равно остаётся рядом, показывая всю поддержку и заботу, на которые только способна).       Итен Хэддок действительно умел удивлять. Если бы в начале их знакомства кто-то сказал Астрид, что хмурый главный антрополог Джеферсонского института, проводящий почти все свое время за столом, рассматривая останки давно почивших или разбирая бумаги (или он уже тогда писал свою книгу? А может, писал отчёты? Ровным счётом блондинка не имела ни малейшего понятия, чем именно он там занимался так много времени, в своём кабинете), неплохо разбирался в механике да и к тому же гоняет на спортивной «Ямахе» — Хофферсон не поверила бы в это ни за какие коврижки. Но, как оказалось позже, это было правдой. Хэддок просто обожал свой байк.       Астрид готова даже поспорить, что когда-то давно, ещё во время учёбы, она видела подобную малышку без номеров в криминальных сводках: у каждого есть свои грехи, и Итен, как оказалось, не был исключением в далёкой молодости — как выразился сам Итен, правда, подобное Астрид непомерно смешило: боже, ему всего тридцать четыре, а при таком раскладе было самое время заговорить о пенсии — чуть не попавшись хранителям правопорядка как уличный гонщик.       Как думалось Хофферсон после наблюдений — а также прямого участия в виде пассажира — за ездой шатена: желание разбиться у Хэддока порой бывало слишком сильным и, если честно, напрягало (и несмотря на то, что виду она никогда не подавала — корить напарника за вечные стопки штрафов на столе кабинета с заоблачными суммами не переставала, не обращая внимания на то, что Хэддок всегда отмахивался от её причитаний).       Но больше всего, как выяснилось, Итен Хэддок любил своего необыкновенного кота, предпочитая его общество общению с реальными людьми. Большой, неимоверно пушистый черный норвежский лесной кот был частым гостем института и чувствовал себя, расхаживая по длинным и запутанным коридорам Джеферсона, как дома. Как Хэддоку вообще удалось уговорить начальство на присутствие животного в здании — Хофферсон не представляла, однако самым любимым местом у этого «ручного чудовища» (как называл кота Сэм, стараясь обходить норвежца стороной после парочки увечий), были плечи или колени его хозяина, который никогда не скупился на ласку для своего любимца.       Однажды Астрид видела довольно занимательную картину: Итен спал в своём кабинете, расположившись на небольшом диване в углу прямо в одежде, накрытый наполовину съехавшим на пол пледом, и во сне обнимал рукой своего кота, который, кажется, совершенно не сопротивлялся, уткнувшись носом в шею своего хозяина. Хофферсон, прекрасно знающая о том, что шатен вторую ночь не ночует дома, посвящая себя работе, трогать его не стала, направившись в сторону двери; правда, далеко уйти не смогла: безмятежно спящий пару секунд назад Хэддок внезапно подскочил с руганью на непонятном языке, среди которой она смогла уловить лишь единую недовольную фразу, сказанную на родном английском. «Бестолковая рептилия», — сказал парень и, к удивлению девушки, погнался за спешно удирающим из помещения животным, заметив присутствие напарницы, лишь столкнувшись с ней у выхода. Астрид была уверена, что кот довольно смеялся, — или ей только показалось? — а шатен, смущённо почесав затылок заявил, что он обязан угостить её чем-нибудь вкусным, дабы загладить свою вину.       Беззубик — как ему вообще пришло в голову назвать этого зубастого монстра таким безобидным именем? — был найден двоюродной сестрой Хэддока — Хедер (о, она заслуживает отдельного внимания, потому как её влияние на Итена неоспоримо) во время утренней пробежки в городском парке. Кто и как додумался оставить дорогого и красивого породистого котёнка в ближайших кустах от входа мёрзнуть — до сих пор никто не знает, но котик перешёл в руки к ненавидящему животных шатену, ввиду аллергии Верск на шерсть и множества умоляющих взглядов. Ненависть к животным у Итена, к несчастью, совершенно не пропала и даже усилилась в некоторых моментах, но кота он принял домой без вопросов, отделавшись страдальческим вздохом, и даже сумел найти с ним общий язык и ужиться. Чуть позже этот самый кот, попавший в дом на Грин-стрит по чистой случайности, станет для полюбившего изоляцию Хэддока одним из самых близких существ в его жизни.       Итен Хэддок совершенно не умеет понимать людей (и общаться с ними нормально, к слову, тоже). Он никак не может понять, каково это — плакать над грустной сценой в фильме или как должно «разрываться сердце» при виде бездомного котёнка, который живёт около подъезда, не понимает многих шуток, не может понять, когда на него кто-то обиделся, по мимике лица и совершенно не умеет разделять трудные моменты и повседневные беседы, предпочитая, как всегда, вываливать на людей тяжёлую информацию резко и без всякого предупреждения, надеясь на то, что у всех людей вокруг нервы такие же стальные как и у него.       Итен Хэддок — жуткий циник, которого не волнуют совершенно никакие писанные и неписанные правила и устои общества, кроме тех принципов, которые он придумал у себя в голове, но при этом умудряется быть самым лучшим другом, оберегая свой отдел как родную семью.       Хэддок прекрасно видит ложь. Ему совершенно невозможно соврать даже в незначительной мелочи, потому что Итен — это ходячий детектор лжи, обмануть которого не представляется ни малейшей возможности, как не пытайся (в дополнение ко всему, шатен ненавидит лжецов, поэтому не стоит даже пробовать).       Итен Хэддок любит доводить себя. Причем, судя по всему, ему было совершенно не важно в каком вопросе — работы или сна, до дозволенной черты, до последнего рубежа, а потом прятаться от последствий.       Хэддок всегда мало спит, предпочитая сну изнуряющую работу — он всегда говорит, что сон для него — роскошь, позволить которую он себе не может, пока бесконечный список дел не выполнен (и Хофферсон действительно восхищает его талант не спать несколько суток и быть вполне адекватным, несмотря на помятый вид), хотя на самом деле Итену просто-напросто часто снятся кошмары, из-за которых желание прилечь сводится на нет. Астрид узнаёт о его кошмарах примерно через полгода после их знакомства и с тех пор каждый раз упрямо поджимает губы, наблюдая синяки под глазами напарника, потому что желание спросить, что же именно ему снилось слишком велико, чтобы просто так молчать. Уже через два с половиной года Хофферсон разглаживает морщинки на его лбу кончиками пальцев и крепко обнимает, когда он спит, оберегая от плохих снов, которые практически перестают ему снится, когда она рядом.       Как-то раз Астрид застала Итена в плохо скрываемом гневе как раз в один из дней, когда шатен выглядел особенно уставшим: он спустился в лабораторию с верхнего уровня, где ютились кабинеты начальства, после очередного отчёта о проделанной работе (и взбучки за взорванную Торстонами по неосторожности пару дней назад лабораторию), находясь в предельно опасном расположении духа, когда Хофферсон переступила порог предназначенного для работы помещения с парочкой агентов и свежим делом.       Роб что-то беспорядочно бормочет про то, как мало осталось эпителия, поэтому установить личность по ДНК получится вряд ли, но уверенным движением собирает все образцы, намереваясь как можно быстрее слинять от тяжёлого взгляда своего босса, потому что один вид злого Хэддока почему-то внушает какой-то трепет и даже лёгкий страх (но Ингерман быстро справился с подступающим приступом паники и постарался вообще не смотреть на Итена, от которого буквально исходили волны агрессии, которые можно почувствовать кожей). Робину действительно не по себе, потому что он прекрасно знает — Итен впадает в отчаяние не в первый раз и это действительно надолго, а значит спокойной жизни отныне ждать не приходится.       Зака и Зару, видимо, грозный вид старого друга совершенно не беспокоил: Торстоны продолжили переругиваться из-за новых теорий заговора, придуманных Заком буквально в ту же минуту, не обращая внимания на приближающуюся опасность. — Ты меня слушаешь или нет? Я говорю тебе: я чувствую, что за мной ведётся слежка! — возбужденно вещал блондин, делая пасы руками, только вот его сестру это, похоже, совершенно не трогало: Зара оставалась предельно невозмутимой и брата не поддержала, а лишь тихо посмеивалась в кулак: — Да кому ты нужен, оболтус?       Итен без слов махнул близнецам рукой, дабы те прекращали вести споры, и подошёл ближе к останкам, на ходу надевая перчатки, и приступил к беглому осмотру, а затем хмуро огласил все же обратившей на него внимание Заре, что «жертва евро-азиатской расы, женщина, возраст от двадцати пяти до тридцати», а затем спросил, когда будет готова реконструкция.       Зара нахмурила брови, а затем внимательно осмотрела принесённый в ту же минуту на подносе раздражающим братцем череп с остатками чёрных волос и в некоторых местах — кусочками гниющей плоти. — Мне нужно, чтобы пустоголовый очистил кости. — Это я пустоголовый? — мгновенно среагировал Зак, возмущенно встряхнув головой. — От пустоголовой слышу!       Итен нервным движением снял перчатки, взъерошил и без того лежащие в полном беспорядке волосы и повернулся к Заку, игнорируя появление новой перепалки. — Сколько тебе потребуется времени? — Около четырёх часов, босс, — Торстон перестал сверлить недовольным взглядом свою родственницу, непонятно зачем отсалютовал рукой Хэддоку, а потом, томимый ожиданием, потёр руки.       Итен тяжело вздохнул. Потом сделал ещё пару-тройку тяжёлых вздохов, потому что раздражение, кипевшее в нем, почему-то яростно хотело отмудохать мужскую половину семьи Торстон. Хотя бы словесно. Хотя бы немного. И желательно сейчас. Глаза с сетью полопавшихся капилляров болели, в голове шумело от недосыпа, руки едва заметно подрагивали от сдерживаемого гнева. — Два часа. — резко ответил Хэддок, спускаясь по небольшой лестнице вниз, на ходу доставая из кармана и распечатывая свежую пачку сигарет. Зара невольно поежилась от холодного голоса друга, чуть вжав голову в плечи. Несмотря на плохое настроение Итена, все понимали, что дело не терпит отлагательств: эта жертва была не первой и, судя по всему, — не последней в этом деле, а потому от скорости их работы зависит поимка блуждающего по улицам гада. — Меня не волнует, как ты это сделаешь, Зак, мне нужен результат, причём быстро.       Не то чтобы Хофферсон хотела следовать за своим напарником, но довольно быстро сообразила, что ему требуется помощь — в голове у неё отчаянно билась мысль, что что-то тут не так и дело не только в беседе с начальством — поэтому, кивком поприветствовав семенившего к выходу Ингермана и недовольного Зака, направилась к коридору, ведущему на черную лестницу, где и планировала застать нервно курящего сигарету, а также наверняка запредельно взвинченного Хэддока.       Итен буквально влетел на ступени чёрного хода и, минуя этаж, резким движением открыл полюбившееся большое окно. Нервно зажёг потрёпанный кончик сигареты — раза с третьего, потому что руки буквально трясло от текущей по венам ярости — и резко вдохнул, буквально захлебываясь резко наполнившим рот дымом, а затем устало облокотился лбом на оконную раму. Лёгкие жгло от сизого дыма, в горле першило, а глаза слезились от паршивости ситуации и бессилия.       Когда на плечо опустилась тёплая женская рука, Хэддок не вздрогнул — шатен прекрасно знал, что Астрид обязательно почувствует его состояние и пойдёт за ним, тем более её шаги он слышал задолго до того, как она решила объявить ему о своём присутствии. — Ну чего ты, Карасик? — голос у Хофферсон ласковый и заботливый, будто она разговаривает не со взрослым мужчиной, а с маленьким ребёнком, а глупое прозвище с её языка уже не кажется таким отвратительным.       Блондинка аккуратно забирает сигарету у своего друга (и когда они успели так сблизится? Каких-то полтора года прошло с их первого дела, а она знает о нем практически все, понимая, что безнадежно пропала в этом мужчине), небрежно тушит её о подоконник и выкидывает куда-то на улицу, а затем разворачивает его к себе лицом и обнимает. Итен вздрагивает, как будто его ударили током, и в первую секунду пытается отстраниться с непривычки, но Хофферсон невольно прижимается ближе, успокаивающе поглаживая его по спине, пока он сам не обхватывает её в ответ руками, молчаливо благодаря за поддержку. Астрид ниже Хэддока на целую голову, и именно поэтому, наслаждаясь её тёплыми объятиями, он устало укладывает свою голову на её макушку, вдыхая цветочный запах волос, и наконец-то позволяет себе расслабиться. — Я так устал, — Итен не говорит, а буквально хрипло шепчет ей, уткнувшись носом куда-то в пшеничные пряди и нервно сжимая её в своих объятьях. От Хэддока буквально несёт обреченностью, причину которой блондинка ещё не знает, но обязательно постарается выяснить.       Итен умеет работать с костями, вкусно готовить (и где только научился?), хорошо прикрывать спину при задержании и всегда находить нужное решение в трудной ситуации, но совершенно не умеет шутить и находить слова для утешений. В прочем, Астрид всегда с радостью принимает его неуклюжую поддержку и смеется даже на самые глупые шутки, потому что от широкой счастливой улыбки шатена в груди что-то подозрительно теплеет, распускаясь небольшим горячим солнцем. Сейчас в этот не очень-то солнечный день Хофферсон понимает, что поддержка нужна ему как никогда раньше и вкладывает в свои объятья всю свою душу и тепло, потому что дико боится, что может произойти нечто такое, от чего веселая, слегка шаловливая или смущенная улыбка пропадет с его лица, заставив ее личное солнце погаснуть. — Знаю. — блондинка обнимает крепко, поглаживая напряженную спину пальцами и чувствуя всем телом, как Хэддок расслабляется в её руках.       Астрид невольно кажется, что он боится, что она убежит (глупый мальчишка, ну как она может?). Она совершенно не понимает, что именно произошло с несгибаемым с виду напарником, но благоразумно молчит, ничего не спрашивая: дарит ему свое тепло, надеясь, что этого хватит, чтобы удержать его от какого-либо опрометчивого шага. — Ты не один. Помни об этом, — Итен смакует эту фразу на языке раз за разом, наслаждаясь чужим теплом и действительно понимает, что наконец-то доверяет кому-то другому настолько, что готов рассказать о своем горе и бедах, а не отмалчиваться, втихую пытаясь решить все и сразу. Он обнимает ее бережно, словно Астрид сделана из хрусталя, прижимая так близко, как только возможно, шумно дышит в волосы, а затем покрывает легкими поцелуями-бабочками макушку замершей блондинке, которая боится спугнуть момент одним неловким движением и зачарованно слушает сбивчивое «спасибо».

Не один