Цикл принятия одного исхода
Больше никогда. Больше ни за что, пойми. Не стану заниматься тем, о чём ты просишь.
Япония, Токио, местность между районами Минато и Сюндзюку, час дня по токийскому времени. Тем не менее, во время обеда, когда обычно все люди станут отвлекаться на еду и разговоры где придётся, и без особого желания не захотят выходить куда-либо ещё на воздух… всё равно улица оживлена, как и утром, пока все вечно куда-то бредут по своим делам. Даже с высоты пролетающих над городом миротворческих истребителей можно было увидеть всю эту пугающую организованностью толстую линейку снующих граждан по разные стороны шоссейных дорог около небоскрёбов и бизнес-центров, как серая рабочая масса. Зданий, медленно и постепенно возвращающихся в стабильное рабочее состояние после Великого токийского землетрясения и последовавшего за ним практически полного затопления мегаполиса. Некоторые привычки людей взаправду не менялись не сколько от ежедневного стандартного режима, сколько просто от того, что они уже будто с рождения привыкли жить так. Возможно, тем лучше, ибо таким образом страшный инцидент, унёсший после себя в действительности множество жизней, мог забыться куда быстрее, чем обычно. Или не нужно его забывать, примерно как Вторую мировую войну с её многомиллионными потерями? И сколько людей вообще по подсчётам в процентах может быть больше — живущих одним днём без обязательств, или всецело принимающих во внимание будущее, чтобы было ради чего жить даже в таких неподходящих условиях? Когда кажется, что его вовсе не может быть после случившегося очень давно… лишь волочение пустого и жалкого существования под опостылевший и неубиваемый никакими стихийными бедствиями дневной распорядок. Солнце над ярким дневным Токио всё же могло быть более избирательным по даче тепла и света вместе с хоть какой-то «безосновательной» надеждой, в отличие от других городов, стран и континентов. Как в яркости и её постоянстве, так и в видимой ряби по её издалека горящей окружности с временами появляющимися тёмными оттенками лучей для того, чтобы на светило можно было смотреть хоть немного дольше. Пусть это всего лишь домыслы, когда совсем уж нечем заняться или просто внимательно следить за ним, если получается смотреть в его сторону дольше половины минуты. И полностью затеряться в его власти, чтобы на время стереть себя с реальности, в которой или не было никогда, или от неё совсем не осталось абсолютно ничего хорошего. — …раненый зверь искр огня поджида-а-ае-ет… Кто бы мог себе вообразить непосредственную и совсем уж спорную мысль, что на свободе может быть куда страшнее и тяжелее, чем в неволе? Конечно же, мало кто, не следует даже в этом случае говорить абсолютно за всех тех разумных, кто ещё населяет недостаточно настрадавшуюся Землю от их деяний и природных явлений. Кто живёт, и кто выживает, празднуя в своё удовольствие ещё один год жизни позади с чем-нибудь куда более крепким, чем светлое пиво и дешёвые сигареты. Нет, не всегда наркотики, БДСМ-порно через анонимайзеры и секс с доступными шлюхами через сайты, либо внутри виртуальной реальности. — …с друга неверного кожу снима-ае-е-ет… Тем не менее, противоречивых парадоксов в смысле худшей жизни на воле всё равно было хоть отбавляй. Они могли быть часто очень надуманы в своей сути, а потому ни коим образом не предоставлялось возможным прийти к точному консенсусу. Единому мнению из тысячи тысяч окончательно запутавшихся в значимости своего существования людей, где могло житься лучше — на воле или же нет. И эти мнения совершенно разные, обычно вовсе не учитывающие положение дел определённого человека с его собственной историей. А она может разительно, кардинально, невообразимо отличаться от должного и привычного тому, кому, видимо, при приобретённых благах есть время и желание раздавать никчёмные советы налево и направо. У коего всё прекрасно и удивительно настолько, что достаточно делать видимость среди других, чтобы считать так ограниченно. У которого кишка не тонка делать так, и ещё гордиться собой, поглаживая собственное самоуважение совершенно бестолковым способом. — …даже не смеет обгладывать ко-о-ости-и… На воле страшнее может быть далеко не от того, что можно счесть себя полностью одичавшим. Совсем далёким от социальных норм и запретов, когда хочется ломать, крушить и убивать, раз от всего другого, более благотворного тюрьма и срок могли вовсе отучить… Будто априори не получится справиться с желаниями, иногда прямиком «от сатаны дьявола», могущими действовать как необходимый и, пускай вовсе бесплатный, но самый божественный наркотик из всех. Настолько, что придётся уделять время, чтобы подумать — а что вообще есть за свобода после любой тюрьмы, и что она вообще значит? После отсидки или побега, даже если вернуться в родные земли, теша себя надеждами… кто вообще будет ждать, если не придёт забирать у ворот? — …только лишь ждёт он тебя к себе в го-о-ости-и… Есть ли такие люди, которым будешь нужен после… после демонстрации на весь город или всю страну, когда личность достойного гражданина — не более чем личина разраставшегося зла? В особенности если идёт речь о нескольких статьях за убийства, в том числе по найму, где нередко корнем всего этого было как покушение на частную собственность, так и, собственно, черным-чёрная зависть. Неудивительно, что с насильно заглушенным голосом совести, когда она уже даже не пыталась, и не пытается подать его. Конечно, изобретательные на злое братья по разуму с временами случавшимися обсуждениями дел похищения людей с целью выкупа, будут знать друг друга по выражению лица и сводах скул. Вот только даже имея гениальный ум ранее, будет ли хоть какая-то гарантия, что сам голос останется на месте, в голове, несмотря на полвека срока в колонии строгого режима, что и говорить о пожизненном? Растратить всё человеческое за такой по-настоящему огромный срок — действительно может быть ближе к истине. — …его ненаглядная стала отра-а-авой… Игараши Ганте-куну, казалось бы, рано думать обо всём об этом непролазном жизненном дерьме с одним единственным, ни разу не радужным концом. Но учитывая, в какой вонючей прогнившей заднице этот четырнадцатилетний подросток вообще оказался… ему впору уже думать о жизни после смерти, и о том, какова она может быть. Думать о таком в его возрасте, когда об этом точно могли размышлять лишь ветераны в домах престарелых, или люди на последнем издыхании. Чёрт возьми, кому в самом деле нужно думать о том, что может неизбежно поджидать «за углом», или что может произойти рокового, а потом осыпать голову суевериями и верить любым предрассудкам? Зачем вообще думать о том, когда именно мозг и сердце прекратят работу по разным причинам, если жизнь успешна и идёт своим чередом? — …и плакал ведь зверь оттого, что стал сла-а-абы-ым… Порой этому пацану, этому Дятлу хотелось просто использовать свою силу ветви греха на себя же самого… и это решение как раз нечто личное, не касающееся никого и ничего ещё. Он был в курсе, что некоторым из знакомых ему Дэдменов, когда все они были похожими на него только идентичной способностью управлять своей кровью как оружием — что и называется ветвью греха, в целом она не могла никоим образом навредить тому, кто ей пользуется сам. Одна молодая девушка из распавшейся после смерти лидера подпольной группировки сопротивления «Цепь шрама», в прошлом медсестра — Карако Кашио — и вовсе могла использовать свою кровь для заживления ран, вплоть до восстановления отрубленных конечностей. Удивительное и страшное зрелище, когда буквально шаг за шагом поражённые участки до кровоточащего мяса восстанавливаются сами собой! Вот только его сила, возникшая путём фантастического необъяснимого заражения, обретает лишь форму оружия, наподобие автоматического пулемётного, где имеется ввиду лишь стрельба очередями. И стал он её обладателем не во время землетрясения, как многие из этих несчастных людей, вынужденных сражаться за свою жизнь, а после, спустя десять лет, с начала событий его личного ночного кошмара наяву. Не только его, но и его возлюбленной, как он хотел бы думать и достичь её расположения со временем. Не собираясь предполагать, будто это могло быть так просто из-за её совершенно нестандартного, детского, лёгкого на подъём поведения. И сплочённости бок о бок перед вчерашними противниками, да и прочими тоже. При инциденте, который дал им шанс обрести желанную свободу… достигая которой вовсе становится неясно, что может дальше за ней следовать, и вообще какими способами возможно обрести её. Темноволосый парень, ныне в чёрной футболке и сильно потёртых на коленях джинсах голубого цвета, заместо явно заметной тюремной робы с номером, и электрошокового ошейника с датчиком слежения, был обречён на живую смерть в тюрьме за резню в своём же классе, которой не совершал. Оттого иногда думал о том, чтобы прострелить себе голову своей же кровью и больше не терпеть зажимающего в тиски страха за свою шкуру, когда было совсем плохо и чересчур несправедливо. Но с недавних событий стал реже задумываться об этом отчаянном шаге, потому что жаждал добиться правды насчёт своей неоправданной участи. И обоснованно желал той «старой доброй» беззаботной свободы, когда нечаянно или специально ничего не знать о происходящем вокруг и втайне — лучше всего на свете. Ибо тогда жизнь могла продолжаться и абсолютно не мешать обитать на непредсказуемой Земле своей давящей многогранной философией, после которой не может быть составлено чёткого конкретного вывода. Появляющиеся из недр его боязливой и плаксивой натуры ввиду нереальных обстоятельств день за днём чувства самоуважения и справедливости давали о себе знать. Это придавало Дятлу сил и желания жить дальше, да в итоге покончить с садисткой Страной чудес Дэдменов и её законами линчевания ради развлечения… чем с собой. Оставив одну её проживать дни воспоминаниями о нём, уничтожая этим её глубоко внутри медленно и верно. Пусть на первый взгляд лишь одними его усилиями уничтожить эту автономную, абсолютную тюрьму было не просто нереально, а даже смехотворно. — …но ты подарил ему лучик наде-е-ежды-ы… Безусловно, Ганта-кун, как среднестатистический непримечательный подросток, всё равно очень боялся залезать в это безвыходное и чересчур дурнопахнущее болото ещё глубже. Тут и взрослый человек подумал бы сто раз, прежде чем «чинить» проповеди о человечности в этой кровавой тюряге посреди заново цветущего сердца Японии. Тюрьме, существующей ради процветания возрождённого Токио путём прибыли от посещения её как парка развлечений. Не сколько боялся за себя, сколько за неё — ту, с которой сейчас сидел и беспрепятственно смотрел на солнце в надежде, что оно засияет ещё ярче. И, конечно, за тех, которые стали ему дорогими людьми, на пути к очень даже вероятному решению одной общей глобальной проблемы. Ведь если продолжить добиваться правды на всенародном уровне и с целью уничтожения этого места — обойтись без жертв будет попросту невозможно. Ещё и вина за преднамеренные скооперированные действия по прямой ликвидации экономически важного государственного правоохранительного объекта Японии в итоге взвалится на плечи участников операции. Ровно столько же ответственности может быть понесено ими, сколько пришлось бы выносить при самом существовании тюрьмы, даже больше… если не получится убедительно доказать все совершавшиеся в ней зверства при охотном пользовании полным безволием. Так что, не должно быть чем-то сверх-удивительным, что строго конфиденциальная информация по вопросам доказательства невиновности самого Ганты и большинства прочих Дэдменов может стоить слишком высокой цены — жертв жизнями своих союзников, которым нечего было терять в этой жизни. После которой самому не захочется жить, но проклинать узнанное все свои дни до смерти. В то же время несколько принудительные и пробуждающие вызывающие наклонности тренировки с отпетым Вороном — Киёмасой Сэнджи — оставили свой ощутимый след не только в физической силе и реакции, но и в правильном расставлении приоритетов. Чтобы Игараши в первую очередь не забывал о цели, ради которой мог устроить безвозвратную кашу из цепочек ответственностей за свои действия, из-за коей мог быть заметным на общемировом федеральном уровне. В том числе и в моменты ступора от сковывающего в тяжёлые цепи сильного страха, если адреналин и ярая злость не могли помочь продолжать идти дальше. Тем более ради свободы без полной неуверенности в смысле необходимой нужности стремления к своему будущему. Какой человек вообще станет взывать к голосу разума среди убийц, будь они за решёткой или же… в правоохрантиельной форме, что также с каждым годом не будет считаться редкостью. Когда и у одних, и у других могло быть только одно желание — прирезать друг друга ради вкуса и запаха крови, даже если был бы предоставлен шанс всё изменить в противоположную сторону. Ни за что, доверие заслуживается один раз, и можно счесть небывалым благословением среди тех, кто чётко знает словам цену, если случится и второй. Оттого-то Дятел частенько хотел помалкивать во избежание лишних обещаний и просто биться, когда нашлось что терять даже от пребывания в этой тюрьме… Но как бы ни хотел, это совершенно не выгорит. А потому почему бы просто не быть пустословом, которому вечно не хватает внимания… тем более при крайне неподходящей ситуации? — …и стал для него даже больше, чем ве-е-ечны-ый… Не успевший в действительности опробовать на вкус ощущения от половой и вседозволенной жизни, чем обычно не то чтобы любят, но даже обожают грешить и хвастаться его ровесники опять же ввиду своей чрезвычайной любознательности, Ганта вновь на миг счёл это пустым и ненужным, пока спокойно сидел с Широ на крыше небоскрёба. Вполне мог думать так, пока совершенно не чувствовал жизни на свободе, раз всё ещё оставался беглым преступником… может, эта хандра пройдёт скорее, чем кажется? Тем более с ней, его певчей птицей, насчёт которой так и не определился, хочет ли считать её девушкой или просто подругой. С ней, немного неустойчиво сидевшей у него на коленях, с интересом смотрящей на пролетающих ворон и кружащих коршунов, это было вполне возможно. Возможно забыть эту грёбаную Страну убийц да психопатов, как сон, который никогда не должен присниться никому, кто дружит с головой, желая оставаться вменяемым в отношение своих фантазий. И попытаться свалить туда, где никто их не достанет хотя бы первое время… и, пожалуй, парня по имени Йо вместе с ними, ведь дороги к свободе ещё не были перекрыты, правда ведь? «Куда же этот Таками-то подевался, уже полчаса его нет с едой, но лифт-то рабочий… хотя о чём я говорю, можно и подождать его лишнее время за помощь с координатами, где мы в итоге и находимся с ней здесь. Вроде бы сидим на крыше полуразрушенного Денцу, который отстроят ещё через десять лет, а всё равно от этой высоты голова кругом. Лишь бы Широ не вздумала болтать ногами в стороны, пока сидит на моих коленях… пускай лучше поёт мне и всё. И лишь бы он карри с креветками и тамаго* принёс, хотя грех жаловаться тому, кого посадили пожизненно». В конце концов, Игараши трезво отнёсся к тому, что не может быть способен думать ни о чём, кроме пессимистичных эпизодов последних дней, и вообще более месяца нахождения в карцере среди смертников-Дэдменов. Особенно от последней перед побегом стычки с наиболее опасным и весьма увлекающимся охотой на чужие человечьи черепа так называемым слугой независимой тюрьмы, Гробовщиком — бывшим монахом храма Будды Гэнкаку «Сверхмонахом» Азумой. Когда-нибудь он, полный Дятел, лишь с недавних пор обретший заметно больше уверенности в себе, соберётся с духом и перенастроит мысли в трезвое состояние с рациональной последовательностью. А сейчас, спустя полдня на свободе пусть лучше послушает ласковое, успокаивающее пение этой странной причудливой Широ, что бы она ни придумала петь для себя… для него и для тех, кто может слышать её прямо на небесах. Содержание текстов её песен, так или иначе отражающих прямое физическое насилие над человеком в моменты моральных тяжб, особенно под приятный, спокойный и лёгкий мотив, сродни колыбельной… со временем вовсе перестало пугать несчастного парня. Пусть это первая песня, которую он чётко слышал вблизи, раз обнимал свою поющую девушку, словил себя на мысли, что с этого момента будет охотно ждать её устных творений. Именно ждать, а не просить, настаивать и умолять послушать её поскорее. Будет ждать её песен, к которым мелодия в голове подбирается сама буквально сразу. Ожидать ещё и ещё с нетерпением и интересом, свойственным его возрасту, несмотря на практически полное умерщвление его прежней безучастной личности. — …тогда-а-а он закапывал трупы из бо-о-оли… Несмотря на явно видные негативные «мазки» самого содержания Ганта-кун запросто мог даже подпевать ей, к примеру, в моменте «гнилых, обглоданных червями отрубленных рук» и прочего подобного. Потому что теперь это, как ни прискорбно, часть его жизни, и будучи свободным, насколько это возможно, он ничего и никогда с этим не сделает, к примеру, по щелчку пальцев. Вспоминая о том, до чего могут докатиться люди и что может служить причиной… что практически все посетители «токийского колизея» наслаждались тяжёлыми пулевыми и ножевыми ранениями, расчленениями, зверскими убийствами участников Крысиных забегов за антидот. И прочих мероприятий развлекательной тюрьмы, в узнаваемом стиле льва-антилопы, только с острыми большими лезвиями, высокоразвитыми приёмами самообороны и вызывающим внутреннее возгорание психологическим давлением. «Зачем мы вообще сели с такого высокого краю… в этом ли разве та романтика, которую мне не хватало по сути всегда? А, ну вообще-то это я опять взбрендил, что уж лучше так покончить с жизнью, чем от рук Дэдменов, этой долбанной докторши и ублюдка Тамаки. И вообще лучше запрыгнуть на верх входа в крышу, хотя бы не смертельно будет падать в случае чего… но нет, я вовсе не уверен в том, что мне нужно жить дальше, поэтому пусть будет как есть». Теперь же замес во время и после побега путём успешного, пусть и болезненного противостояния послушным промоутеру Тамаки Дэдменам — Гробовщикам, пускай с их сокрушительным поражением — всё ещё продолжался, чёрт его побери. Не собирался угасать, но с каждой минутой набирать обороты, подбрасывая кучу долгоиграюще горящих дровишек и подливая бензина в виде новых и столь очевидных сюрпризов — теперь в виде экстренного охранного отряда безопасности Страны чудес во главе с шефом Макиной. О чём Ганта-кун, по кличке Дэдмена — Дятел, или номер 5580, отдалённо догадывался, что так и будет… разве ли не считается так, что неисполнение любого протокола может быть сравнимо с добровольным шествием на смерть? Пусть знал, что столь загадочная девушка с волосами альбиносового цвета, как Широ, могла постоять за себя и за него ввиду невиданной для её габаритов силы, всё же обоснованно переживал за неё. Хотел защищать всеми своими незавидными силами, какие только были у него при оправданно скудном психологическом портрете. И не только из-за влюблённости, пока игриво расправлял её белые волосы, чтобы зарыться в них и обдать дыханием её шею, когда она могла петь дальше с ещё большим чувством и глубокой мыслью в новой рифме. Отчего песня становилась бы ещё более замечательной, и слушая её, не было бы постыдным проронить слезу. Да, уж явно лучше от этого, чем рыдать на коленях, чтобы не убили с возможным изнасилованием до и после. Плевать, что педо- и некрофилия, в тюрьмах свои заповеди — то есть, никаких, с Богом или без него. — …хотел отпустить свою ярость прочь с до-о-ома-а… Ганта Игараши с недавних пор стал ценить свою жизнь не просто больше, но и осмысленно. А также то, зачем продолжает жить, когда опасности на городском уровне, почти близком к народному, в виде засад с облавами на него и остальных сбежавших со значками и огнестрелом всё поджидали его со всех сторон. К тому же очень хотел жить ради неё… ради Широ, не зная о ней всей необходимой правды. А именно: почему она иногда ведёт себя так, будто их положение не столь чрезвычайно серьёзно, почему при её пении складывающиеся мотивы мелодии звучат очень знакомо и почти идентично убийце, из-за которого пацана упекли за решётку… и конечно же, почему она постоянно носит полностью закрывающий и обтягивающий всё тело белый латексный костюм, даже если он местами может быть порван. В итоге не счёл нужным знать, даже если это она и есть. А значит, причины её скрытия могли считаться им обоснованными, чтобы не ранить саму девушку расспросами случайно или намеренно от неслыханности и болезненного переживания самой этой «недоступной» чужому слуху правды. Теперь же Дятел не собирался быть полным Дятлом снова когда-либо, больше не стал бы такое допускать. Не желал необдуманно совершать подобный прокол с недоверием к ней ещё раз после файла бомбы внутри чипа передачи вместо информации с доказательствами нечеловечески жестокой стороны тюрьмы чудес смертников. Хотел бы проводить время со своей покрытой тайнами, но необыкновенной подругой и любить её без какой-либо навязчивости. Чтобы она и дальше время от времени вела себя, как малое дитя, несмотря на отточенное знание боевых приёмов и понимание законов Страны чудес Дэдменов с её комендантскими порядками и фальшивыми правилами, за которыми неудивительно что будет следовать их нарушение. Даже если бы эта девушка вовсе не понимала, что он от неё хочет и как дорожит ей в происходящие минуты потерянности. Ганта-кун уже вовсе не помнил, обращал ли внимание на внешность Широ при первой встрече и последующие пару дней, удивляясь её беззаботному поведению и «собачьей» преданности к нему в любых эпизодах из его пребывания в этой дьявольской тюрьме. Где не совсем имеется ввиду её стройная девичья привлекательность, но скорее отсутствие схожести выходного вида обычных девушек и её лично. В итоге сделал вывод, что если и думал об её прямых кристально белых волосах, об её почти что мертвецки бледной коже и об облегающем полностью всё её стройное тело белом костюме с красными полосами, и с такого же цвета кругами по несколько штук вглубь одного… куда больше был рад тому, насколько с дружеской добротой она относилась к нему весь этот месяц. Без Широ… без её неоценимой помощи в продвижении плана «Цепи шрама» по свержению режима тюрьмы и сумасбродного устава, а также без её поддержки в конфликтных и безвыходных ситуациях своим малость не оправдывающим себя оптимизмом он бы правда безоговорочно пропал. Осмелился бы судорожно, до седьмого пота искать способы повеситься в своей одиночной камере. Без неё, или Несчастного яйца, либо того самого Красного человека, о чём Игараши, на которого было взвалено слишком много реального ужаса из кошмарных снов, вовсе не мог знать, но которого жаждет убить за громкую подставу в школе, навсегда омрачившую его жизнь… он бы точно умер молодым ни за что. Ну как это милейшее создание могло быть тем самым массовым серийным убийцей, которого сейчас Ганта-кун видит перед собой и крепко-накрепко прижимает к себе у своего живота… но не подозревает, что Широ — это он и есть? И которого жаждал придушить своими мальчишескими руками без использования выстрелов крови… это только звучит так просто или в самом деле возможно? Но узнав бы, что это она и была, вернее, её злая и полная страданий с многочисленными шрамами на теле личность, сможет ли это допустить в своём сердце? Будет ли способен наступить своим особым чувствам к ней на горло, чтобы умертвить их и никогда не вспоминать… Ведь разве является эгоизмом доказательство своей невиновности любой ценой? Возможно, но только не тогда, когда за этим следуют всё новые жертвы от руки жаждущего оправдания. Он, влюблённый в ту Широ, которая сейчас сидит на его коленях и заканчивает песню, чтобы порадовать друга счастливыми беличьими глазами и улыбкой довольства своей несложной, но душевной работы по успокоению души. Посреди заброшенного довольно высокого небоскрёба, пугающего снизу работоспособного Токио, и оптимистичного яркого неба, как и солнца, словно лечащего поражённую стихией до основания столицу. А потому, несмотря на повышенную опасность упасть с крыши Денцу, сидя на её краю и держа девушку за талию ближе к себе, он стал понемногу прижиматься сильнее. Без ощущений стеснения стал робко целовать её шейку, делая перерывы в десять секунд, чтобы не забыть, как дышать ровно и плавно.Эти шумные шаркающие шаги… ничего весёлого в них нет. С чёрными пятками, стоит только развеять среди них тьму. Рядом печи, от которых исходит огонь с теплом и светом. Забери меня отсюда! Верни «нас» туда, где взял без спроса.
— Вовеки возвысив тебя, как того, кто открыл ему путь и любви сладкой гладь… А, эй, Ганта, дурачок… спишь, что ли. Правда, что ли? Э-э-эй, нехорошо-о-о! Клюёшь носом, что аж губы у тебя на моём плече, и глаза прикрыл… ну я же чувствую, что да! Тебе сегодня не нравится моё пение рождения? Может, я на воле плохо стараюсь… но я не хочу возвращаться, Ганта! Мне нравится быть здесь, среди пения птиц! Вот бы ещё найти те места, где они вьют себе гнёзда… из того, что попадётся под когти. Это поочерёдный спектр красочных эмоций убивал его наповал, но в то же время воскрешал заново… отчего он сразу разбудил свой мозг и замер, не отрывая своего взора от Широ. Такой чистый, светящийся, в некотором смысле участливый, нетронутый горечью — вынужденной из-за обстоятельств и следственной по состоянию психики. Это было самой приятной смертью из всех существующих, пока он сдерживал слёзы, чтобы правда не зарыдать как маленький, прислоняясь заплаканным лицом прямо к её чёртовым нежным девичьим плечам… И целовать их дальше с большим жаром, вытирая обветрившимися губами, вкусившими львиную долю безвыходности, то, что могло быть проронено из глаз от своей никчёмной слабости. Хотел допустить всё это, как влюблённый мальчишка, рассчитывая на её точное понимание его нежных чувств к ней… Но даже если не поймёт просто по незнанию, он будет рад объясниться тихим дрожащим монологом, какой только может придумать второпях подобный ему плакса и трус. Однако всегда ценящий больше себя поддержку тех, кому так или иначе небезразличен, и спешно меняющий свой характер за сравнительно короткое время. Вначале радость с широко раскрытыми глазами во время пения, после задумчивость от обеспокоенности за слушателя, затем удивление от вероятного факта, что ему, оказывается, в самом деле скучно, следом за ним ещё большее удивление за него и себя при ещё более широко распахнутых глазах. И финалом линейки аккордов глубоких эмоций таинственной Широ стал оправданный испуг от того, почему и как ей жилось в Стране чудес Дэдменов… прошлое сейчас ещё так просто не отпустишь восвояси. Пусть она и знала, что её хозяин ценил её, как дочь или скорее внучку, в то же время это точно было неспроста, совершенно. Всего этого понемногу расслаблявшийся Дятел теперь не мог оставить на самотёк, собираясь с духом при полном неведении, что ему предстояло делать дальше. Не смел забывать о важном долге, что она, теперь для него больше, чем компаньон по выживанию в универсальной тюрьме с первого дня присутствия. Что она не должна огорчаться и расстраиваться по любому мнимому поводу и в любой ставящей в тупик ситуации. Был бы рад ещё больше, если временами не чувствовал себя полным ничтожеством… опять же не принимая во внимание резонансный в его отношении случай быть изгоем все свои оставшиеся дни. — О чём речь, правда… Широ, дорогая… я очень постараюсь, чтобы мы не вернулись обратно. Это было бы подобно… напрасным усилиям и жертвам, что нам пришлось допустить… и мы с тобой обязаны помнить о них. В особенности из-за того, что «Цепи шрама» больше не существует, и Наги-сана больше нет… Ладно, давай не будем об этом сейчас. Прошу, я хочу слушать дальше твой удивительный голос, он стал родным мне сродни материному… даже более родной. Сейчас он не сомневался в своих словах, и знал, что говорил. В частности насчёт матери, Соры Игараши, персона которой была окутана ещё большей тайной, чем личность Широ. А также того, о чём предпочёл умолчать перед ней самой, чтобы случайно не заставлять печалиться её хоть немного, пока психическое состояние у обоих только-только нормализовывается среди пустырей, трущоб и свободного ветра. Между тем думал о том, что очень хотел бы быть смелым и непрошибаемым, как Киёмаса-сэнсей, и в то же время планомерным и рассудительным, как Наги Кэнгаминэ. Тот самый лидер «Цепи», который в свои годы ещё мог бы стать легендой среди всех, кто дорожил знакомством с ним, что и говорить обо всём возрождённом Токио. И как забавно могло бы смотреться его отрицание при неоднократной похвале от разных людей — знакомых сокамерников, повстанцев и краем уха слышавших о нём. Не мужчина, а сама скромность среди жившего внутри ужаса, не считающий чем-то зазорным упоминать большую помощь тех, с кем прорывался с боем через ложь и жестокость Страны чудес. Что они сделали куда больше его одного… даже месть за смерть его беременной жены-Дэдмена не опьянила его сердце, пусть всё равно занимала большую часть мыслей, за которыми могла следовать целая толпа только вперёд и никак иначе. И это в самом деле сработало… не сразу приобретённое умение Ганты держать язык за зубами и искать подходящее время нужным словам действительно сработало! Сработало так, что озорно смотря на него краем глаза и едва видно улыбаясь его сдержанности, девушка-альбинос погладила его ладонь своей, чуть взмахнула длинными прямыми волосами и продолжала смотреть на голубое небо. Ибо даже просто смотреть на него — настоящая роскошь при их полностью безвольных обстоятельствах… В словах темноволосого парня не было и грамма ненужной лжи, он правда хотел слушать дорогую его сердцу Широ и полностью отвлекаться от дерьмовой реальности, по прежнему строящейся на капитализме и неравных правах с дискриминацией. Объективной реальности при её необъективных способах выживания, беспощадных в своей необходимости восстановления былого величия страны восходящего солнца. Оттого в общественных ярлыках всё ещё был смысл, будто изначально каждому была отведена своя роль в театре прибыли возрождения столицы и её железного контроля во избежание полного вымирания. Он продолжал отговаривать себя давать волю эмоциям, пока всё ещё был с ней и с Йо под горячей рукой задержания, не ручаясь утверждать что-либо за всех остальных сбежавших… в том числе Карако, Павлина Сукэгаву и Минацуки Таками, младшей сестры Йо. Захотел оставить это до той самой беззаботной жизни, которая сейчас казалась ему недосягаемой мечтой, просто взяв и твёрдо убедив себя в том, что так будет лучше… и всё. Безо всякой логики, которая в его положении работает совсем ни к чёрту и в унитаз, стоит ему предпринять необдуманное решение, а может даже и слепо следовать плану. Ни дня не проходило без того, чтобы Игараши не сожалел, что о взвешенных действиях нужно думать очень долго и тщательно, когда время и случай были вовсе не на его стороне. Ещё бы, на стороне плаксы-молокососа, по ещё более-менее скромному мнению прирождённых убийц, или со временем сделавших себя такими. В итоге он посчитал, что пусть лучше испытает всевозможные гаммы чувств, когда захочет нежно любить её наедине от всех. Как можно дольше, чтобы вовсе не думать ни о чём другом, тем более о своей преждевременной смерти ради полного оправдания. Но ведь не стоит забывать и о Дэдменах, которые могли совершить преступления, и их посадили бы за дело в подвальный сектор с его боями насмерть… Вот только насильное содержание их, как чрезвычайно опасных бойцов друг с другом, всё равно выглядело бесчестно и несколько ущербно. В частности при наблюдении со стороны, как они в прямом смысле режут друг друга на потеху чёртовому Тамаки — демону в обличье малопримечательного человека с незавидным лицом, в характеризующем его сущность худощавом теле и сером деловом костюме. Но только в том случае, если она не будет против его робкой любви, без рукоприкладства случайно или от неожиданности. Или же не почувствует невинную неловкость при желании большего, что детский ум никак не может воспринимать сразу… пусть с поразительным интересом и с кучей вопросов. Сейчас об этом не могло быть и речи, пока эти трое находились в бегах почище Крысиных или с сутью золотой лихорадки. Тем более раз их обычный протоптанный след был выслеживаем специальным софтом технической охранной группы тюрьмы чудес в два счёта. — Э-э-эх, Ганта-а-а… не могу никак понять тебя… Так тебе понравилась или нет история про снежного оками* и его душу в потёмках среди пробирающей стужи с сильным ветром, который потом хотел бы полюбить человека, как свою самку, скажи мне? О, эти надутые тонкие губки и щенячий взгляд девушки, только бы «хозяин» или тот, кого она уважает, подчиняясь, сказал положительное мнение! Пусть даже с замечаниями, но всё равно одобрил бы её старания. Возможно, сейчас ей и правда было проще жить так, рассчитывая на не наигранную похвалу. Которая не иначе как придаст энтузиазма сочинять, развивать фантазию в одном русле и тренировать голос дальше. Пусть и было всё это всего лишь любительским занятием, но зато каким бальзамом для души… никогда бы Ганта-кун не подумал, что будет считать так в отношении самого себя. Тем не менее, ни в коем случае не собирался ругать и отчитывать её вообще ни в чём, даже если по её вине они оба правда упадут здесь вниз и разобьются всмятку о тротуар, умерев в один день и в крепких искренних объятиях друг друга… Он просто не привык к тому, чтобы делать это самому… абсолютно не был в силах кем-то помыкать и кого-то порицать. Просто-напросто не собирался допускать это в себе, чтобы в край не злоупотреблять командованием и унижать других, обращая внимание на примеры перед глазами. Ведь с этим прекрасно справляются законы Тамаки, перекрывая дышла осужденным со всех сторон и закупоривая их скрепками, параллельно делая намертво влитыми при помощи газовой горелки. К тому же, куда более привычно не самому орать и ставить на место кого-либо, но слушать подобное от Киёмасы-сана с его спортивным мускулистым телосложением, как никак бывшего сержанта-полицейского. Который, в случае чего, умеет правильно подобрать тон своих замечаний не только с помощью длиннющих острых кровяных лезвий из его запястий, и устрашающего взгляда справедливого человека без скрытого подвоха. В итоге Игараши придвинул Широ к себе поближе, чтобы запустить руки под её небольшие груди и приобнять ещё крепче, словно держится за канат или прижимает дорогое сердцу сокровище. Пусть и понятия не имел, как вообще сделать это на «практике», в то же время совершенно ненавязчиво… умудряясь не распалить её прямо на краю пропасти к асфальту своим шёпотом проникновенных слов. Чтобы продолжать отвлекаться самому и отвлекать на себя её. В конце концов, время должно выделяться не только для конкретного дела или состояния эмоций, но и для того, чтобы любить при любых обстоятельствах… находить возможность для этого может стать наилучшим занятием. — А… извини, почему же, Широ? Ганта же друг тебе, правильно? Что ты, они удивительны… они потрясающие! Твоё исполнение не менее удивительно… по сути ты сама придумываешь эти легенды, по крайней мере от тебя это звучит именно так. Слушая только твои песни и твой голос, я могу погрузиться в фантазии, от которых мне точно будет хорошо сейчас и всегда. Спасибо те… бе… ух, как бы я сейчас не заснул от твоих колыбельных. Нам ещё менее заметное с верха укрытие искать надо, но может быть, у тебя на такое тоже есть нюх… у меня он ни к чёрту, как ты уже могла понять. Дятел никогда бы не подумал, что каждый вид дорогого ему Несчастного яйца при свободной обстановке рядом с ней будет приносить ему столько удовольствия, когда она начнёт, к примеру, стеснительно отворачивать от него голову, краснеть и видимо улыбаться. После либо начиная оправдываться, что может стараться лучше ради него, или же хвалиться собой без излишнего эгоизма, что могло выглядеть как беззаботная девственная радость. Тем не менее, ни о каком будущем, кроме захвата и усиленных мер надзора, не могло идти речи, пока даже близко не виделось действенного способа покончить со Страной чудес Дэдменов её разрушением до основания. Вот бы её охрана была на их стороне по соображениям совести, и что деньги для леди Макины не были основанием для того, чтобы спускать с рук все тяжкие и адские убийства для рядового и иностранного зрителя. Ведь при наличии данных об уязвимых местах государственного автономного комплекса можно будет сказать, что полдела уже сделано.Любовь струится из тебя потоком, ты точно потрудился на славу. Но не можешь притворяться вечно, ведь потратил много сил. Всё же я чувствую себя совершенным творением, и хочется петь. Но почему же внутри меня бьётся истерика, мешая жить?
— Кхм, пра-а-авда… они для тебя в самом деле реальны? О, хороший Ганта! Конечно, ты друг мне… и ты не забывай об этом, пожа-а-а-алуйста. На это Ганте Игараши оставалось только кивнуть с полу-улыбкой, чуточку поправить свои волосы и продолжать слушать её, пела ли она или просто разговаривала о том, что её беспокоит и радует. Теперь же темноволосый парень очень хотел, чтобы минуты ожидания Йо с хоть каким-либо провиантом тянулись в два раза дольше, пусть от этого не было толка, пока все они трое были в бегах, и голодные, пусть погода благоволила их продрогшим от стресса телам. Таких смертников, как они, тюрьма не собиралась упускать для более зрелищных представлений… ну, а несовершеннолетний возраст — вовсе никакой не гарант некой дополнительной лояльности. — Эти образы, о которых ты поёшь, представляются мне будто наяву, и я могу их увидеть перед собой. Твоя фантазия безупречна, Широ, знай это и пой для меня… пой для всех, кто верит в тебя. За время знакомства они ни разу не целовались не только потому, что на это не было времени и эмоциональной разгрузки. Ганту-куна сбивало с толку несколько легкомысленное поведение Широ, ведь она же видела в нём больше друга, попадающего в беду и выпутывающегося из неё, чем того, кого хотела бы полюбить и не расставаться ни при каких обстоятельствах. Дело было куда проще — эта окутанная мутными тайнами девушка с бледной кожей и в облегающем белом костюме просто не могла понять настоящее значение любви. И какой красивой она может быть ввиду необъяснимо инфантильного отношения к жизни и любым условиям при её-то рукопашной боевой готовности. Простого и равномерного отношения к ней без излишеств, коими вынужденно часто бывают подвержены взрослые. Которому порой стоит учиться даже тем, кто по идее должен мыслить также по возрасту. Но её улыбка, сияющие глаза и поджавшиеся губы посреди практически мертвецкого лица не могли оставить Ганту равнодушным, это он, как Дятел, как молодой парень и как человек, понял уже давно. С каждой секундой, пока смотрел на неё такую… старался не переусердствовать, чтобы совсем не задушить её от перенапряжения в своих объятиях, в то же время поглаживая её такие же бледные, но мягкие и гладкие руки. Ему было плевать, что он совсем плохо пытался не подавать виду, что любит её, даже если до неё это правда совершенно не доходило. Сейчас так даже лучше, куда меньше влюблённых переживаний и неактуальных несбыточных мечтаний. Отношения между смертниками всё же остаются сложны, когда глобальное дело всё ещё осталось… либо им сидеть в клетках до конца дней своих совершенно точно… настолько веет могильным ветром в их неразбериху чувств, что невозможно это себе представить картиной маслом. Тем не менее, любая чистая романтика прекрасна, а потому даёт уверенности и убеждённости пацану Игараши в том, что с этого дня он не станет подстраиваться ни под кого без пользы для себя и для своей смертницы. И неважно, что он сам признаёт, будто его понесло совсем не в ту степь и он очень торопит события, когда жизнь при существовании автономной тюрьмы Токио перечёркнута. — О, Ганта, спасибо! Я почему-то подумала, что сплоховала с описываемым сюжетом на этот раз… или правда не попадала в рифмы, пожалуйста, прости Широ за это! Может, это всё потому, что я голодная и что очень хочу скушать ан-панов*… Ну хотя бы па-а-арочку, а, пожалуйста… ведь ты не отвертишься, пока не дашь их! Парень вовсе не мог вообразить, почему не обращал такого «пристального» внимания на эту в прямом смысле девчушку-убийцу раньше, и почему оно усилилось только сейчас, на свободе. Стоило приблизиться уже ей к нему, наклонившись к его плечу затылком, пока она продолжала смотреть на солнце и голубое небо, словно выискивая среди него звёзды… он тут же потерял дар речи, пусть и было бы на самом деле отчего! Скорее всего, смог напитаться романтическими чувствами сам для себя, пока с тогда ещё живыми друзьями со школы, среди которых была и пара девушек, он относился к ним просто как к собеседницам. Как к тем, с которыми было приятно проводить на тот момент зелёные, светлые и… эгоистичные в своей безучастности ко всему дни. — Прости меня, ведь вчера столько всего произошло, даже у меня всплывают в памяти эти кадры, как… тот монах с гитарой… бренчал по струнам и в то же время доставал ножи как будто из рук. Жрала куриный рамэн, как ненормальная, отчего сразу уснула, ты же помнишь. «Да что там… зачем ты переживаешь так, из-за пустяков… Хотя, дети обычно и стремятся заслужить доверие через безукоризненное поведение, да? Я уж совсем даже забыл, как ревел по сущим пустякам… И расстраиваются, когда что-то не выходит… хм-м-м, как-то слишком всё обобщается. С другой стороны, не вела бы ты себя так — я бы не услышал эти песни, исполнение которых завораживает меня и даёт смысл жить… только сейчас я начинаю это понимать, чёрт бы побрал. К тому же сюжет… просто прекрасен, зачем ты наговариваешь на себя, это мой удел». Как же здорово было отвлечься на то самое из хорошего, что не захочется забывать ещё очень, очень долго… Даже доверие той, кому небезразличен ты сам, и которая небезразлична тебе самому, могло послужить полному отвлечению от сущего дерьма прогрессирующего общества с его незаметной печально быстрой регрессией. Отвлечению от острых проблем, касающихся всего вокруг и самого себя лично. Ганта-кун был удивлён тому, что с Широ, её прижиманиям к его животу, а также наклоном головы у плеча и поглаживанием ладони, вовсе забыл о том, что всё ещё узник, пускай и в целом переодетый в гражданина. Несмотря на ошейник, после снятия которого они всё же могли быть скрытыми от армейских псов за деньги и протокол, кто стал бы приходить по их души без голоса своей собственной воли на их счёт. И уж тем более их бы выдал сам костюм Широ, которую, вероятно, будет очень непросто переодеть в блузку с юбкой до колен и надеть летнюю шляпку. Что и говорить о перекрашивании волос в более естественный, к примеру, каштановый цвет — было бы глупо отдавать деньги какому-нибудь пройдохе за услугу. Которых у Ганты не было, ровно как и полной свободы, которая умудрилась стать для них самой недосягаемой и важной вещью. Да и к тому же сам «нанятый» купить необходимое доверчивой девушке для её презентабельного незаметного вида, может запросто кинуть, и поминай как звали. — Конечно же, всё у тебя в порядке с песнями, Широ. Лично у меня это получается из рук вон плохо. Я даже не пытаюсь стараться делать то, что получается у тебя, и тебе в пору за это отругать меня… потому-то я хочу слушать того, кто умеет… И это ты… та, с которой я теперь точно свободен, где бы мы ни были. Они помогают мне думать о многом… прежде всего о тебе, и чего мы вчера добились. Буквально сейчас я понимаю, что начинаю чувствовать себя живым с ними… не смей думать, что у тебя не получается! И неважно, что сентиментальность пробила планку настолько, что Ганта мог думать и говорить об одном и том же несколько раз. Может быть, ради того, чтобы меньше вспоминать несправедливое заключение по ложному обвинению, сделавшее его «убийцей из Нагано». А также последствия, которые не должны были с ним произойти, но всё продолжаются при отсутствии возможности доказательства своей невиновности кому-либо, когда они оба по факту ещё дети… Нет, хватит с него этого сильно тянущего в вязкую глубь болота хотя бы на время. А пока Широ и правда не задумывалась ни о чём, кроме своих песен… попутно обдумывая то, что будет между ней и другом Гантой дальше, он же даже перестал составлять планы заново, как добиться той свободы, которая была у него раньше. Может, потому, что сумел обрести её сейчас и не собирался упускать этот редчайший момент? — Угу, Ганта, спасибо тебе… ведь я же твой Эйсмен, я должна охранять твой покой и быть рядом, что бы ни случилось и кто бы тебя ни хотел обидеть. Ганта мой по праву… друг, и я буду делиться с ним своими булочками. А сейчас давай жить друг для друга и забудем плохое… ты это можешь, а значит и я сумею. «Эйсмен, Боже… как давно я не слышал об этом сериале… правда всё ещё помнишь его? Что же ты такое говоришь, Широ, сейчас с каждым твоим словом я будто отсеиваю страх от себя и всё больше хочу покончить с обманом на свой счёт… и тебя освободить. Да после того, что ты сказала, я реально поверил, что сделаю всё то, что покончит с нашей неволей под угрозой смерти, в одиночку!» Так или иначе, всё сидя на краю небоскрёба и уже закрывая глаза просто от удовольствия общества друг друга, теперь же они решили замолчать, слушая ветер и его нравоучительные подсказки. И вот, Дятел и Несчастное яйцо, он с чёрным верхом, она же — полностью в белом со странными кругловатыми узорами красного цвета — сидя как можно устойчивее и прижимаясь телами, насколько было возможно спустя последний раз, перестали видеть в свободе её недосягаемость и неоправданность ожиданиями. Вся эта полная безвыходная неспособность постичь свободу, будучи находясь в ней физически, могла чувствоваться сейчас, но только не в постоянстве своём. Это был их выбор, выбор Ганты и Широ не зацикливаться на том, что было и что планируется дальше. И всё-таки как же порядком надоел весь этот сумбур, не приводящий ни к чему конкретному, что могло бы освободить их души и позволить идти навстречу самым желанным мечтаниям! Своим нежным и красочным пением, и своей неозвученной любовью через робкие чувства на деле, они сами с удовольствием даровали следующие за ними эмоции Японии собственной персоной. Чтобы она, как их мать земля, в итоге не осталась в забвении спустя кратчайшие сроки будущих десятилетий и продолжала жить как с ними, так и со всеми людьми, проживающими на её территории. Наконец, эти подростки-смертники, которым крайне не повезло жить в период существования тюрьмы чудес Дэдменов, начинали лучше приходить к пониманию, что их свобода заключается в них самих, где бы они не находились даже в одиночестве. Хоть реально на необитаемом острове среди пальм… а неплохой вариант, однако, поскольку девушка под боком — лучшее, что может произойти с парнем в «райской» глухомани. Что до дальнейшего очевидного сценария, который не будет отложен, но ускорен… с этого момента подростки будут к нему готовы. Поскольку научены твёрдостью действий и чёткостью плана достижения желанной свободы от оков отчаяния самого безумного положения Страны чудес с её полным отсутствием всякой меры, будто ей ныне совершенно некого упекать из тех, кто заслуживает этого. И не упустят шанса добиться свободы в дальнейшем вместо того, чтобы убегать, находя ложную и теряя её очень быстро. «Сегодня в Японии ярче светает, даже это кажется мне чем-то незабываемым… неужто солнце ждало нас здесь, чтобы мы на него посмотрели, и даже поговорили с ним по душам? Умница, Широ, оно впечатлено и греет нас сейчас… возможно, понимает, что мы — одни из единственных, кто может и хочет обращать на неё внимание. Свети подольше и грей нас… возможно, скоро мы снова с тобою не увидимся… но, гмх, надеюсь, что не навсегда».В этом нет ничего удивительного и странного, как кажется. Всё же больше никогда. Больше ни за что, пойми… Не стану заниматься тем, о чём ты просишь, уходи прочь. Одна истерика осталась со мной среди этих комнат…
--- *Тамаго — японское блюдо, сладкий яичный омлет в скрученной форме *Оками — японский волк, обитавший на островах Японии — вымерший вид в период реставрации эпохи Мэйдзи. Обозначение этого волка старояпонским словом «оками» придаёт животному божественный окрас его сущности, отчего в японском фольклоре он предстаёт как божество. Исходя из легенд, может понимать речь людей, перевоплощаться в них и разговаривать на их языке. *Ан-пан — японское блюдо, сладкая булочка круглой формы с наполнителем из пасты бобов адзуки, угловатой фасоли. По сюжету манги это самое любимое лакомство Широ