георгины, которые плачут

Губы Чонгука пахнут чем-то малиновым и оказываются скользкими настолько, что Чимину приходится их пару раз прикусывать, чтобы не стукнуться зубами. В животе взрываются фейерверки, так волнующе и восторженно тянет, оставляя приятный осадок на кончиках пальцев. Им хорошо вместе. Руки Чимина всегда тёплые — даже горячие отчасти, — что кажется Чону очень привлекательным. Только вот, когда ладони касаются сильной шеи, а уже отросшие ногти легко проходятся по мягкой коже, обжигают не руки, а холод, бегающий вдоль позвоночника. Это будоражит, интригует до томных горячих выдохов. Им хватает компании друг друга. Два голоса сливаются, сплетаются, словно нити, в многозначительный стон, остающийся звоном и лёгкой пеленой на ушных перепонках. Их тела подходят друг другу: они скользят, оставляют мокрые следы и трутся, создавая мощный электрический заряд. Которого, оба уверены, хватит на освещение всего Сеула. Но заряда и тепла хватает на двадцать шесть миллионов жителей минус двое, потому что для Чимина и Чонгука этого мало. В их о-б-щ-е-м мире становится пусто, и оба быстро понимают, что справятся и сами. Чонгук для Чимина не кислород, чтобы нуждаться в нём, а Чимин для Чонгука «был и прошёл». Они выросли друг из друга, у них сейчас новые друзья и увлечения, а ещё окончание интерната и взрослая жизнь. Это важнее, этому никакие прошедшие чувства препятствовать не должны. Оба исчезают из жизней друг друга, как исчезают и малиновые губы, и горячие ладони, и, кажется, ещё что-то тёплое, успевшее закрасться в сердце и так быстро погаснуть.

***

— Это мерзко. Тэхён не сдерживает себя и показательно морщится, отодвигая чашку с травяным чаем. У Пака так много плохих привычек, что счётчик в голове Кима ломается, трескается пополам, не оставляя и шанса Чимину на реабилитацию. А зачем? Они чертовски давно знакомы, разве этого недостаточно, чтобы окончательно убедиться в неисправности хёна? Тэхён думает, что достаточно, только вот кривиться не перестаёт, с каждым разом не упуская возможность высказаться насчёт очередной приобретённой привычки Паку в глаза. — Ну извини, — Чимин язвит, ногтем лопает только что надутый розовый шар из жвачки и подпирает ладонью щёку, выжидающе смотря на Кима. Ему, конечно, доставать друга никакого удовольствия не приносит, только что он может поделать? Арбузная резинка приятно стягивает щёки, когда её долго придерживаешь языком на одном месте, и удержаться от надувания очередного пузыря невозможно. Смиренно тикают настенные часы, а за окном улица умывается одним из первых ливней за тот сезон. Тэхён ищет во взглядах друга что-то особенно странное сегодня, загибает в уме пальцы, откидывая ложные предположения, и постепенно погружается с головой в раздумья и тёмно-карие глаза напротив. Чимин чувствует это. Он вообще, оказывается, чувствует Кима «слишком» во всех планах, чему и сам удивляется. Это не вызывает никакого дискомфорта, лишь будит любопытство к происходящему. Старший оставляет поле для фантазии Киму, не объясняя ему свои намерения, и одаривает лёгкой улыбкой, чуть приподняв уголки губ. Они близки. Это может объяснить многие несуразности в их общении, и то самое «понимание» в том числе. Не то чтобы двое прошли через огонь, воду, стражей порядка и прочие земные беды, держась за руки. Дело даже не в том, что секреты делятся поровну, скрываясь за плотными дверями устных обещаний; не в том, что их души, кажется, уже воедино сплетены. Всё проще. Всё так, как нужно. Чимин чувствует, что находится на своём месте рядом с Тэхёном. Тэхён чувствует, что поглощает всем телом теплоту хёна и считает это правильным; всё, что они делают, — правильно, их отношения и близость — правильно. Густой комок мыслей застревает на подкорке сознания и приводит в чувства, когда Чимин еле касается носком тэхёновской голени. Молчание затянулось, превратившись в неловкость и оседая лёгким румянцем на яблочках щёк Пака. Он, конечно, любит игры в «переглядки», но и меру надо знать. — Эй. Я всё ещё тут. О чём думаешь? — прижавшаяся к щеке рука изрядно начинает затекать, доставляя дискомфорт в том числе и в позвоночнике. Чимин прогибается, подняв руки над головой, и издаёт урчащие, гортанные звуки от удовольствия. — Рот бы прикрывал, — выдернутый из мыслей, Ким недовольно фырчит, подгибая одну ногу под себя. — И выкинь ты уже… — упрёки, что так и лились потоком сегодня на Чимина, прерываются приглушённым мычанием со стороны Пака и озадаченным взглядом Тэ. Сегодняшний вечер находит конец своему спокойствию именно сейчас, когда рубец на языке Пака начинает источать алую жидкость, когда под тихий скулёж Ким заставляет хёна прополоскать от крови рот и упорно, со своеобразной бережливостью вытирает влажным полотенцем испачканные губы Чимина. Дождь набирает свои обороты, заливая асфальт, впадинки на промокшей насквозь земле. Он стучит по козырьку балкона и задувает в открытые окна, сбрызгивая даже на паркет. — Слушай… — начинает Тэхён, взглядом цепляясь за мягкую кожу на скулах старшего. Чимину борода не светит, только если жёсткая щетина, но Пак предпочтёт девственно-чистое лицо совершенно непривлекательной растительности у рта. Между ними повисает густое, плотное облако тишины, когда мычание Пака медленно, но верно заглушается. И сейчас, стараясь что-то сказать, Ким видит тень неодобрения во взгляде друга. — Не смотри на меня так, я ещё ничего не сказал. Хёнова ладонь упирается в грудь младшего и сжимает льняную ткань и без того мятой футболки. Чимин напрягается отчего-то и на мгновение сам пугается своей осторожности. Ким ещё слова не проронил, но густая жижа из тревожности, больше патоку напоминая, скатывается по позвоночному столбу, оставляя полосу мурашек и гусиную кожу. — Господи, Пак, не дрожи так. Что с тобой? Язык жжёт, но уже не так сильно, как ещё пару минут назад. Дело явно не в травме, и Чимин позволяет себе прикрыть глаза, мыслями цепляясь только за физические ощущения. Сердце стучит вразнобой, не отбивает привычный бит, а скорее скачет, пуская сильными потоками бурлящую кровь по венам. Пак глотает густую слюну, стараясь избавиться от шума в ушах, и вновь в упор смотрит на Кима. — Давление. Что там у тебя? — говорить неприятно от ноющего чувства на кончике языка, только обеспокоенный вид друга явно требует объяснений. Тэхён шипит раздражённо, но молчит, оставляя все мысли при себе. У Чимина нет огромных проблем со здоровьем, он крепкий, на самом-то деле, только такие «приступы» заставляют изрядно понервничать окружающих. Всего лишь давление, а кожа бледнеет разом, глаза пеленой покрываются и кончики пальцев дрожать начинают. — Есть работёнка. Не хочешь обзавестись картинками, стоимостью в состояние? — Чимин замирает, сводя брови к переносице, и радует своей заинтересованностью Тэхёна. Тот продолжает уже увереннее: — Одна встреча, а потом продашь на чёрном рынке какому-нибудь плешивому льву. Не вовремя всё это. Чимин сам прикладывает мокрое полотенце ко лбу и откидывается на спинку дивана, переваривая информацию. По вискам пульсация ударяет, она кружит голову, лёгкую тошноту вызывает, но Пак закусывает щёку, смотря сосредоточенно прямо перед собой. Откуда у Кима такая информация? И если знает Тэхён, то об это явно вынюхала добрая половина бандитских группировок. Всё так туманно, подозрительно. Чимину, конечно, осточертело сидеть без дела, проживая на последние кровные, но он и сам бы вполне справился с поиском новой работёнки. — Откуда знаешь? — медленно поворачивает голову в сторону друга и тут же шипит, ощущая сильные приливы боли по всему телу. Кулак сжимает полотенце, и две ровные струйки воды катятся по лицу юноши. — Что за бред, Тэ? Во что ты опять ввязался? Чимин старается сам распутать комок мыслей, что так плотно сейчас оседает в голове и не даёт нормально соображать. Тупая боль бьёт молоточком, и Пак бы рад просто отпустить её, забыть, отодвигая на задний план, но с каждой новой пульсацией у висков и на затылке понимает всё отчётливее: сегодня без таблеток заснуть не получится. Тэхён начинает говорить чётко, громко и сумбурно, его фразы отскакивают от стен комнаты, вонзаясь в сознание старшего, и ещё крутятся там пару мгновений, пока Чимин до конца суть не уловит. — Приём проходил пару недель назад. По поводу той самой выставки. Чон Хончон, что ли… — Ким задумывается, поджимая губы. — Чон Хосок. — Да, да! Он самый. Ну, оттуда и стащили пару работ. Вообще, всё проходило в Каннамгу, но за пару дней там офис горел, и решили не рисковать, перенесли всё ближе к улице Чонно. Все названия путаются и крутятся вереницей, отдаются противным звоном, не хотят запоминаться. Чимин понимает, что это важная информация, но какого чёрта Тэ решил говорить об этом именно сейчас? Он думал об этом весь вечер, поэтому так долго смотрел на Пака, не решаясь? От сумбурных мыслей становится не по себе, и Чимин решает позже задать все интересующие его вопросы. Сейчас лишь бы избавиться от головной боли и звеняще-кричащего Ким Тэхёна. — Чонно?.. Там же ювелирные магазины. Они поехали туда для привлечения внимания? — И привлечения денег, Чимин. Какая-то шишка заинтересовалась выставкой и на аукционе выкупила пять картин. Мимо проходил, решил оставить пару миллиардов за мазню на бумаге, — Тэхён фырчит, улыбаясь брезгливо. Чимин не упускает этот жест из виду и сильнее полотенце сжимает, не обращая внимания на стекающие капли. Точно так же Ким кривился при виде пузыря из жвачки. — Нашли золотую жилу. Кому понадобилось красть картины, продававшиеся в самом живом районе города? Они вроде даже исторической ценности не несли. Насколько знаю, Намджун отказался. — Краски там дорогие. И ещё говорят, что кто-то нарисовал свои «шедевры» поверх других, более ценных. Вот автор и решил заработать. — Это всё, что ты знаешь? — Пак уже порядком устал от этого разговора. Дождь не утихает, баюкает своим протяжным ритмом, а Чимин и не против вздремнуть. Но сначала таблетки. — Так будешь брать? — Тэхён смотрит напряжённо, в упор, и старший наконец вздыхает спокойно, потому что Ким замолчал. — Что просят? — При встрече расскажут. Говорят, сначала картины, потом отработаешь. — Избавиться хотят? — Их видели. Ещё пару дней — и решётка обеспечена. — А ещё что обеспечено? Какая выгода мне? — Так я же сказал… На чёрном рынке продашь, желающих много будет. — Тэхён. — М? — Тёмное это дело. Мне кажется, тебя надули. Чимин забирает с подлокотника дивана вязаный плед и кутается в него по самый нос, бросая тряпку на пол. Не хочет он ввязываться в авантюры. По Тэхёну видно, что тот сам мало понимает из того, что ему наплели, и сейчас просто на лёгкие деньги кидается. Чимин не такой. Чимин аккуратный, он рассчитывает всё, и промахиваться не любит, и сейчас лучше промолчит, не проявляя интерес, чем поведётся на громкие выкрики друга. — Я всё проверил. Работы на пару дней, ничего не теряешь, а в карманах опять прибавится. Ты же, вроде, в Пусан хотел поехать на недельку. Вот, как раз. — Ким кладёт свои ладони на колено Паку, слегка сжимая его. Чимин не смотрит в глаза младшему: он падок на уговоры друга и сейчас старается быть непреклонным. Склоняет голову, закусывая губу, и проглатывает огромный ком недовольства. — Почему ты упрямишься, Чимин… — Потому что ты сам не понимаешь, о чём говоришь. Я не пойду наобум: там может быть что угодно. — Я тебе всё рассказал, что ещё нужно? — Поздно уже. Я вызову тебе такси. Юнги голову открутит, когда поймёт, что твой телефон выключен. — Чимин… — Уезжай, Тэ. Я вызову врача, мне нехорошо. Тэхён не успевает промокнуть, быстро сев в машину. У него в голове пусто, а навязчивая мелодия из динамика привязывается быстро, зависая у парня на языке и в голове. Он не стал мешать: сам вызвал скорую и уехал, как Чимин и просил. Старшему проще переживать приступы в одиночестве, и Ким понимает, что своими уговорами только хуже сделал. На душе кошки скребут, противно становится от себя, только когда Тэ пересекает порог своей квартиры и начинает выслушивать претензии Юнги. И Тэхён уверен, что обязательно завтра приедет к Чимину и проведает его, но сейчас одна мысль, словно пчела, жалит черепную коробку, не оставляя в покое. Почему Пак отказался?