Боль

      Чуткий лес сонно шептал. Тихо, вкрадчиво. Обступал сотней шорохов, легчайшим шелестом. Дышал, укутывал непрозрачным воздухом, тенями-узорами. Темно-голубые прогалины уступали место плотным белоснежным заборам еловых лап, усиленных серебристыми бронями снега. Синее, так и не ставшее черным небо, мерцало, низко-низко пригнувшись к самым лесным верхушкам. Наверняка зацепило шпиль на башне замка… Влад придерживал рукой занавеску на окне кареты, ловя взглядом оттенки серого и белого. Во вторую руку намертво впились пальцы Раду. Младший молчал всю дорогу. Весь последний переход. Только вздрагивал, когда колеса с натугой скрипели, проскальзывая по обледенелому насту.       Дракула не знал, что сказать. Для него все закончилось. Для Раду - все только начиналось. Княжич был другим. Совсем другим. Не ребёнком, который жался к нему, обреченно смаргивая крупные слезы, и серьезно хмурил бровки, кивая на то, что ему говорил старший брат. Про долг, про невозможность другого выбора. Мальчик тогда тоже молчал, не уточнял. Он готовился. И Влад чувствовал, как внутри маленького тела натягивается тугая прочная струна. Стальная опора, которая поможет выжить. Станет фундаментом под тем грузом, который будущий князь возложил на хрупкие плечи.       Княжич не был тем злобным котенком, который смеялся вслед, оскорблял и называл выродком. И только все в тех же глазах, огромных от непролитых слез, горела не ненависть, а любовь. Он не был тем, кто писал старшему письма, пытаясь между сведеньями передать все свои чувства, тоску. Он выжил, смог, справился. Почти. Едва не погибнув в последнюю минуту. Или все-таки умер…       Влад не знал. Знал, но иногда сомневался… остался ли Раду тем, кого он помнил. И того ли помнил.       Княжич молчал и теперь, прятал глаза. Только жался, как в детстве. Стараясь не отпускать руки или касаться плеча. Но Влад чувствовал стальную струну. Она не лопнула, не растянулась, стала только крепче. Жестче. Раду стал жестче. Внешняя мягкость обернулась полным обманом. Красота ярче, но мрачнее. Взгляд тяжелее. Влад боялся. Все еще боялся, что не успел.       Свистнул кнут. Кони, почуявшие близкий дом, пошли резвее. Князь уперся сапогом в сиденье напротив, удерживая равновесие и прижимая брата к себе. Раду шумно выдохнул в плечо. Зажмурился, тяжко сглотнув. Колеса застучали по утоптанной дороге, а потом по взявшимся тонкой наледью камням, устилавшим узкий перешеек моста. Княжич гулко сглотнул и уткнулся лицом в тяжелые складки одежды Дракулы.       Карета вклинилась в ворота, развернулась во внутреннем дворе. Никто не подошел… Влад изначально отдал приказ никому не высовываться. Даже не пробовать. Под страхом смертной казни. Спрыгнув первым, князь подал брату руку. Ледяные пальцы едва прикоснулись к предплечью, тут же сжались, переплелись. Княжич сбросил широкий капюшон и запрокинул голову, вдыхая запахи ночи. Замок пах мерзлым камнем, тяжелой хвойной смолой и чем-то таким, что Раду не мог назвать. Не помнил, как правильно это говорить. Произнести, чтобы передать. Или просто не помнил слова на родном языке? Он присел, тронул камень… снова посмотрел вверх, на высокие мрачные и мощные башни замка. Замок взирал на него темными провалами окон, черными обводами. Ждал, словно и не узнавал.       - Идем, - Влад потянул Раду за руку, дернул, поднимая на ноги.        Раду шагнул, широко и размашисто. Хлопнули тяжелые складки одежды. Из-под навеса в унисон захлопали чьи-то крылья, захрапели недовольно лошади. Ворота со вздохом закрылись. Раду мгновенно насторожился, обернувшись на звук. Но Влад тут же приобнял, увлекая за собой, успокаивая.       Оставленная открытой дверь дохнула теплом. Густые мазки мрака растекались в стороны и тут же терялись, растворялись в живом свете факелов и камина. Раду сосредоточенно оглядывался, потянувшись взглядом, цеплялся за стены, за гобелены, штандарты. Влад остановился, но княжич не заметил. Он шагнул вперед, еще и еще, протягивая вперед руку, неосознанно перебирая в воздухе пальцами, словно прикасаясь к тому, что видел. Силился вспомнить… стены. Они источали теперь тепло, к ним можно было прижаться щекой. Плащ упал на пол. Раду взялся за шершавую поверхность гобелена… бахрома поистрепалась, но он помнил. Длинный коготь обвел узор по краю, проследил витиеватые рога оленя, спасающегося от охотничьей своры. Под ним когда-то стоял стол… узкий, украшенный резьбой. На нем - ваза, привезенная в подарок матери. Он помнил или путал?       Раду нахмурился, силясь вытащить из крошечного уголка сознания, куда забил все воспоминания о детстве, что-то еще. Седое снежное прошлое выплывало тяжело и неохотно, сбрасывая яркие покрывала Константинополя, проступало полустертыми красками, ломкими тенями, светом камина. Еще шаг. Штандарт отца. Изорванный по нижнему краю. Он как-то прятался за ним… большой комод. Потемневший от времени. С двумя глубокими царапинами по передней стенке. Раду коснулся их. Помнил, все-таки помнил.       Горло перехватило спазмом. Упрямо дернув головой, княжич снова двинулся по кругу, мимо огромного камина, мимо портретов… все они были похожи. Все они были чужими. В грубых варварских по меркам любивших вычурность турок рамах. Дальше, еще мебель, совсем новая, не из прошлого…       Еще один гобелен. Со сценой охоты, похожий... с дыркой от арбалетного болта. С нишей, в которую хрупкий четырехлетний проказник влезал целиком, не найдешь. Находил только Влад. Как, непонятно. Раду уперся рукой в стену. Тяжело навалился, уткнувшись лбом в нагретый камень. Его душило. Душило родным воздухом, который прорвался, наконец, до самого дна души, открывая все заслонки, разрывая запоры и цепи, опутавшие эмоции. И они пробивались наружу. Ростками страха, копьями отчаянья, спазмами боли, которой уже и не могло быть. Но была. Давила.       Влад наблюдал за ним, не решаясь подойти и спугнуть. Только глазами следил, опасаясь всего и сразу. Что не примет, что не вспомнит, что не вернется. Останется навсегда там, где был. Что сорвется.       Глухой всхлип резанул напряженную тишину. Разом затрещал и ожил камин, зарокотало пламя, загудел едва слышно сквозняк на лестнице. Хлопнула створка плохо закрытого окна.       Князь не поспел подхватить на руки, Раду осел на пол, содрогаясь. Его колотило, судороги мелкими волнами сотрясали от макушки до пяток.       - Раду… - Влад попытался повернуть его к себе и вдруг, как натолкнувшись на преграду, замер на длину вздоха.       По бледным щекам пролегли две кровавые полосы. Княжич царапал старый гобелен, оставляя глубокие следы на грубых волокнах.       - Дома, - Раду произнес одними губами и зажмурился.       Лицо исказилось. Напряженный разлет бровей сломался, искривились губы. Треснула ледяная мертвенная настороженность, прорвало. Влад опустился рядом с ним на колени, обнял, прижал, уткнув лицом в грудь, как бывало всегда. Раду прятался в нем от кошмаров, от самим же науськанных мальчишек, от обидчиков. От всего мира целиком. Рыдал и цеплялся, колотил сжатыми кулаками по плечам, рвался прочь и вжимался всем телом. Невнятные рыдания быстро сменились воем, раздирающим изнутри. Кровавой горячей рекой. Влад качал его, как маленького, путался дрожащими руками в волосах и что-то шептал, зажмурившись, и успокаивал, держал на краю. Держал! Раду бился в истерике, не замечая, как рассаживает толстую кожу одежды на Владе, оставляет следы на незакрытых руках. Что рвется то броситься прочь, то втискивается так, что хрустят и ломаются ребра.       Время текло сквозь них, проходило, смешивалось, расползалось. С портретов взирали суровые предки. Вдруг Раду замер, застыл, приподнял голову. Влад открыл глаза. Неосознанно потянулся вытереть мокрые щеки таким знакомым жестом. Раду снова заплакал. Тише, спокойнее, мягче. И улыбнулся. Совсем чуть-чуть, робко. Неуверенно. Тут же спрятался снова, обмякнув на брате, уткнувшись носом в шею и обхватив руками. Влад уперся спиной в теплый камень стены.       Все-таки вернулся…