как видит Хосок

      Все спали как убитые. Конечно, после трех коробок бухича даже крепкого Намджуна жмыхнуло так, что унитаз впервые за всю свою ссально-сральную жизнь почувствовал себя униженным. Мягко сказано.       Мне-то хорошо, ибо завтра экзамен по экономике, ну и с дебоширским видом полудохлого футуриста как-то не есть нормально идти на него. Да и Ким Дохён-щи зараза та еще, за один вид может баллы так снизить, что черту под землей смешно станет. Я, может, тоже смешной и веселый, но без стипухи и зачета немного не прикольно улыбаться: не мазохист я. И голова даже не болит.       А вот у Чимина, по-моему, не только голова раскалывается. Вон как захромал, бедняжка. Конкретно так Юнги его вчера «любил». Как говорится, дорвался. Оба дорвались — нет, чтобы сразу побазарить по душам за свои чувства, так нет! Зачем оно нам? Это же слишком просто! Мы будем бегать вокруг да около, самокопаться и капать на мозги друзьям — а точнее мне — чтобы потом один ревел, заедая все дело мороженым, а второй напивался в клубе, или баре: хер его, этого Юнгея, поймешь. Вот теперь отрывается на Чимине за пропитые впустую время, здоровье и нервные клетки. А Чимин, как дебил, мурлычет сквозь оханья и стоны боли. Влюбленный дебил. И Юнги не лучше.       Звуки их частых шлепаний босых ног по паркету заглушила закрывшаяся дверь в ванную; если они и там устроят траходром, я их на замок и стулом подопру. Ибо совесть надо иметь, а не друг друга. Хоть и выглядят голубки спросонья милыми и уютными, но только оставишь их наедине, как начинается порнуха. — Ванная, конечно, отличная локация для новых поз, но ептвоюмать, мне там зубы чистить, пацаны! — мой крик души будит остальных, как назло не достигнув ушей этих кроликов-католиков, и все, что мне остается, так это идти на кухню и умываться там. — Хосок, блин, нахрена так орать?       О! А вот и преступник, убивший все мировоззрение и ценности жизни моего бедного унитаза. Намджун среди нас хоть и неофициальный признанный лидер, но это не мешает ему вести себя так, словно он макнэ. Иногда кажется, что он на пару с Чонгуком меняется телами. Чушь, конечно, полная. Как и его футболка. Ведь в самом-то деле, какой нормальный и состоявшийся двадцатипятилетний парень будет носить кислотно-голубую футболку с принтом майнкрафта? И намджунины «Это Стив, ты просто не шаришь» — вообще не аргумент. И ведь возраст у нас одинаковый. Или это я рано повзрослел? — У тебя есть аспирин или типа того? — жалкий на вид Намджун как обычно заглядывает мне в душу своими щенячьими глазенками и чуть ли не хныкает. — Посмотри в холодильнике на дверце, в верхней полке.       И, как обычно, Намджун радостно повизгивает опенинг очередного любимого аниме и рывком открывает холодильник — я почти почувствовал всю боль и страх моего старенького русского «Бирюса».       Я до сих пор не помню, кто мне его подарил: то ли фанатеющий по России Тэхён ака Антоха, то ли фанатеющий по одежде с русскими словами Чимин.       Сути это не меняет, холодильник ещё советский, и вот такие медведи как Джун его запросто сложат в баян. Ну все, походу, 95-лайн и меня заразили своей «Рушшией». Зыдырабстуйте-сыпасыбо-ябитийэс. Ой, не та вселенная. Извиняюсь.       На кухню по-тихому прокрадывается Сокджин и, наивно предполагая, что я не вижу, забирается на колени Намджуна. Фу, как слащаво.       От них у меня волшебным образом во рту появляется сахар и противно скрипит на зубах. Любовь любовью, но опять же: СОВЕСТЬ. Вот где она? Наверное, уходит с приходом голубизны. По крайней мере, на моих друзьях это работает.       Самое интересное в дабл-Кимах то, что никто до сих пор не знает, как они вообще познакомились и пришли к таким тесным отношениям. А они и не рассказывают. — Что ты как не родной, Джин-хён? На одной коленке повис, как будто у Джуна там акула, а не член, — от моих едких слов Джин мило зарделся, а Джун страшно покраснел: ей Богу, как дети малые, и это наши хёны? В завершение своей пламенной речи я все же добавил, не удержавшись, — Седлай же своего корейского скакуна, пока не ускакал!       В спину полетели незапиканные маты Джуна и сокджиновы обещания больше не готовить жрать. Но я-то знаю, что все это минутная злость и потом они отойдут. Старших из себя вывели, теперь осталось докопаться до мелких.       Чонгук с Тэхёном единственная парочка, которая меня бесит меньше остальных. Но и они не идеальные.       У них есть такая тупая привычка ссориться. Почти на пустом месте. Даже Юнги с Чимином не так часто срутся, как они, но срутся они не масштабно, а так — покукарекают на друг друга минут пять и рванут в спальню мириться. А эти наоборот: видите ли, оба чересчур восприимчивые и чувствительные, им слова поперек не скажи, так ты автоматически сразу четырехкратный злодей высшей категории, который котят на завтрак хавает и запивает кровью девственниц.       Мне просто повезло быть добродушным и умеющим прощать, что на друзей, к сожалению, не распространяется. В основном, зачинщиком ссор в масштабах двухэтажной квартиры является Юнги, который потом весело убегает, чтобы из щелочки соседней комнаты посмотреть на ор детей.       А дети ярко блистают богатством нецензурной брани, которая старшим и во снах не приходила. Юнги, как истинный мастер этого дела, только восхищенно аплодирует. Вот ему весело, а прилетает мне: я же, типа, общительный и громкий, ну и как там меня еще арми-фикрайтеры описывают. И снова извиняюсь.       Вообще, пацаны во время своих обоюдных бойкотов как девушки с пмс или климаксом — я в этом не шарю — ходят хмурые и злые, жрут все, что на глаза попадается, а что не попадается, они вытаскивают и жрут. И главное, в это время вообще их не трогать, иначе вместо еды схавают тебя. С Чимином такое почти произошло, жаль, Юнги прискакал и спас свою принцессу. А я бы посмотрел. Каннибализм — дело внутривидовое.       Сегодня мелкие не бойкотируют, а мирно тихо сопят на диване в гостиной, ибо до своей общей комнаты им градус в организме не дал дойти. На то они и мелкие. Цветочки, когда спят. Так бы и затискал. — Антон! — как хорошо, что наше корейское произношение позволяет произносить это русское имя, — АруменИя! — тут, конечно, есть небольшая заминка, но значения это не меняет, ведь Чонгук у нас «горячий кауказский красаучик» и это тоже по канону, типа: «Справа горы, слева горы…» и так далее, — Поднимайте свои универсальные жопы и вытащите из ванной этих кроликов. — Хосок-хён, наверху тоже есть ванная, иди туда, — няшно засопел Чонгук, прижимая поддакивающего Тэхёна и зарываясь в одеяло. О кроликах только бы дебил стал уточнять. — Но моя щетка тут! — я с садистской радостью наблюдаю за скуксившимися из-за моего визга лицами пацанов и довизгиваю еще, — А если они ее используют не по назначению?! — Фу, — фыркнул Тэхён и — да этот ребенок совсем обнаглел! — повернулся ко мне спиной. — Тебе фу, а мне ей зубы чистить! — Купишь новую, — сказал приглушенно Чонгук, полностью утонув в одеяле и объятьях Тэхёна. — Я тебе не олигарх! Вот ты мне и купишь! — Куплю, только отстань. — Ну нихрена себе, приплыли! Это кто еще тут от кого отставать должен? — Ты от нас, — спокойно себе так отвечает Тэхён и…       И ладно. У меня уже весь азарт пропал. До мелких не докопался. Ну и хрен с ними. Зато не ругаются, а в обнимку спят. Это хорошо.       Юнги с Чимином наконец вышли из ванной, румяные и свежие — все-таки мылись, а не любились. Прошлепали к себе, по дороге сладко шушукаясь, и защелкнули дверь изнутри. Ну, спальня их, а на нее уж моя власть не распространяется. Пусть любятся, сколько влезет… «Сколько влезет», лол.       На кухне Сокджин принялся блистать навыками готовки, в которых никто не сомневается. Запах тушеного мяса разнесся по квартире, сумев разбудить всех желающих пожрать. Я тоже жрать хочу.       Прислонившись к косяку, я с щемящей нежностью и теплом наблюдаю за своей своеобразной семьей: Намджун неловко и тучно скачет вокруг готовящего Сокджина в розовом фартуке и лепечет о помощи; Тэхён на пару с Чонгуком сидят в пижамах за столом и по-совиному хлопают глазами, пытаясь не уснуть; напротив мелких, на диванчике, сидит как обычно в одних трусах и майке Юнги и держит желейного и довольного Чимина, завернутого в махровый халат.       Утро субботы. — Хосок, садись кушать, — оповещает Джин, накрывая на стол. — Иду.