Дорожное приключение

Когда пленника извлекли из воды и отвязали от бревен, он ещё пытался ругаться и даже угрожать разбойникам. Выглядело это смешно и жалко, его уже никто не боялся. Гизборну даже налили кружку горячего вина, посадили поближе к костру и набросили на плечи меховое одеяло, которое он брезгливо сбросил на землю. Овчина действительно была не слишком чистой, воняла кислятиной и кишела блохами, но в его положении не следовало так явно демонстрировать отвращение. Вином из рук Марион рыцарь, впрочем, не побрезговал. После двух глотков Гизборна вырвало озерной водой — леди едва успела отскочить в сторону. Кружка выпала из рук обессилевшего рыцаря, а сам он медленно завалился набок и застыл в таком неестественно-изломанном положении, что Тук снова испугался за его жизнь. Монах с сарацином уложили безжизненное тело на одеяло, освободили от мокрой, провонявшей болотом рубахи и принялись энергично растирать бледную кожу колючими шерстяными тряпками. Когда кожа слегка порозовела (и покрылась сотней мелких царапин), Тук принес горшочек козьего жира, перетопленного с дохлыми пчелами и обрезками сот. В четыре руки Назир с Туком быстро натерли спину и грудь страдальца согревающей мазью, укрыли его ещё одним одеялом и присоединились к компании, обсуждавшей дальнейшие планы. Робин настоятельно советовал Дженнет и Томасу бежать из Элсдона как можно дальше. Бумага с подписью шерифа это, конечно, замечательно, но печати никак не защитят семью, если братья де Рено решат отомстить за сегодняшнее поражение. Да и Гизборн, оклемавшись, припомнит ведьме её предательство. Рыцаря же следовало вернуть начальству — таково было условие сделки, и если он всё же умрет, то шериф отыщет беглецов и за пределами графства. Вскоре полуживой пленник смог подняться на ноги, накинуть собственный плащ, шатаясь добрести до клена, к которому привязали коня, и даже отцепить поводья. После этого подвига Гизборн снова сполз на землю и остался сидеть под деревом, хрипя и кашляя. Стало ясно, что даже если посадить его в седло, то он рискует потерять сознание в дороге. Проще всего было бы погрузить норманна в телегу и с комфортом довезти до ворот Ноттингема, но телегу сборщика налогов вместе с лошадью уже забрали крестьяне, а тащиться в деревню ради Гизборна никто не хотел. *** Фьюри снова пришлось нести двойной груз: в седле покачивался его хозяин, а на крупе сидел Назир, обнимая того за талию. Луна светила сквозь листву, превращая лес в сказочный мир, населенный духами. Это были не демоны, которые приходили на зов барона во время жертвоприношений. Те слетались на запах крови и крики жертв, пировали на алтаре, упиваясь силами, вытекающими из трепещущего тела. Эти же легко танцевали над травами, скользя между лунными лучами. Духи Шервуда не прятались от глаз Назира, признавая его частью леса. В мертвенном свете луны пленник тоже походил на призрака: и без того бледная кожа англичанина, никогда не гулявшего под настоящим солнцем, казалась голубовато-прозрачной, как молоко, с которого сняли сливки. Только вес тела, все более раскачивающегося в седле, да волосы, щекочущие нос Назира, напоминали тому, что перед ним сидит ещё живой человек. Но ещё до того, как они выехали из леса, норманн попытался покинуть мир живых. Сарацин успел первым соскочить с коня и принял на руки обмякшее тело. Вспугнув стайку лесных духов, плясавших над поляной, Назир оттащил Гизборна с дороги и уложил на траву. Стянул с него камизу, прижался ухом к груди: сердце едва билось. Губы посинели, нос заострился, дыхание прерывалось. Пришлось вспомнить богатый жизненный опыт. Для начала Назир помассировал грудную клетку больного, несколько раз быстро скрестил его руки впереди и развел в стороны, стоя на коленях за головой пациента. Подействовало: Гизборн заворочался на траве, и его снова вырвало водой и желчью. Норманн смог даже выругаться и попытался подняться. Назир передвинул Гизборна на сухое место, рывком уложил на живот, придавил ноги собственным весом и принялся ритмично растирать спину. Дюжина проходов вдоль позвоночника, постукивание по ребрам — и тело перестало походить на труп. Назир завел руки пленника за спину, чтобы расправить его грудную клетку пошире, и полюбовался на дело собственных рук. Возвращать человеческие души на землю нравилось ему не меньше, чем отбирать жизни врагов. Созерцание бледной спины с торчащими лопатками и ложбинкой позвоночника вызвало приятное покалывание в паху. Он стянул с пленника штаны и полюбовался открывшимся видом. Любопытные лесные духи подлетели поближе. Мускулистые бедра и упругие ягодицы просто провоцировали воспользоваться сложившимся положением, но Назир медлил. Почему? Ведь не прошло и месяца с последней оргии в баронском замке, где колдун и его слуги наслаждались телами друг друга и беззащитных жертв. Некоторые жертвы были почти парализованы страхом и безвольно выполняли все приказы, другие наивно думали, что покорность сохранит им жизнь. Джон тогда был околдован и не помнил всех подробностей своей службы барону (возможно, и к лучшему), а Назир ничего не забыл. Беллем и ведьмы до сих пор снились сарацину, и наутро он вставал с мутной головой и приятной истомой в теле. Будучи ассасином, Назир тоже не стал бы раздумывать: если ему приказали доставить пленника живым, то он выполнил бы приказ любой ценой. Но почему не получить попутное удовольствие, если это не запрещено? Гизборн ведь не девственная рабыня, которую надо привезти в гарем шаха невредимой? От него не убудет — если, конечно, не увлечься и не вырезать ему сердце, как жертвам Беллема. Назир представил, как свяжет запястья пленника за спиной — неплотно, просто чтобы руки невозможно было освободить одним рывком, подогнет его колени под живот и обмотает каждую ногу парой витков веревки… Картинка получалась красивой, но неправильной. То, что мог сделать слуга Старца Горы или колдуна, не мог сделать свободный человек. Обретя свободу и дружбу, Назир захотел обрести и любовь. Он сам не понимал, зачем ему понадобилась любовь врага, и почему — именно этого врага: потому, что тот стойко вынес пытку водой и пытался драться даже тогда, когда не мог даже стоять? Потому, что эти волосы в лунном свете походили на цветущий ковыль? (Назир мысленно улыбнулся такому предположению, но ведь откуда-то оно забрело в голову?) Потому что его руки только что удержали жизнь в этом теле? Сарацин представил, как продолжит гладить лежащее на земле расслабленное тело, с каждым движением обретающее волю и отзывающееся на его ласки. Он не будет спешить, он будет осторожно касаться чувствительных мест кончиками пальцев и языком. Будет покусывать мочку уха и вслушиваться в учащенный ритм дыхания и биения сердца. И только после того, как ощутит ответное желание, перейдет к самому сокровенному. Надо капнуть чуть-чуть масла на пальцы: что годится для полировки мечей, то подойдет и для зада любовника. Руки будут попеременно ласкать анус и мошонку, член партнера тоже нальется силой, оба они одновременно достигнут пика наслаждения. Штаны стали тесными. Может, всё же стоит воспользоваться моментом, а не дожидаться любви от врага?.. Норманн, похоже, ощутил перемену в настроении спутника. Недавний полутруп перевернулся и рывком вскочил на ноги, огляделся, протянул руку к фляге на поясе Назира и хриплым голосом спросил: — У тебя там вино? — Откуда оно у сарацина? Гизборн наклонился за одеждой — без штанов неудобно не только сражаться, но даже вести беседу с врагом, а Назир направился к лошади. Отвязав притороченный к тюку с доспехом бурдюк, позвал: — Вот твоё вино, лови! Рыцарь поймал и жадно припал к питью. Когда он опустил полегчавший бурдюк, сарацин уже растворился в тумане, накрывшем ненавистный норманнам Шервуд.