Однажды в мае

Наташа не сдержалась и впилась ногтями в дерево старой гитары. Злоба туманила мысли. Шаги Оли в соседней комнате невероятно раздражали, бесило тихое бормотание за окном, выматывал даже едва слышный гул холодильника в кухне. Хотелось заплакать, но слезы не шли, их тоже глушила злость. Дело было не в гитаре, Наташа это прекрасно понимала, дело было во всем сразу и в ней самой. Девочка осторожно осмотрела инструмент на предмет повреждения. Но старая, купленная очень дёшево и явно прошедшая не через одни руки гитара была столь потрёпанной, что пара царапин от ногтей погоды не делали. Наташа несколько раз глубоко вздохнула и снова коснулась струн, едва слышно подпевая себе под нос слова всем известной песни. Спутала аккорд и сжалась, подавляя желание выбросить в окно гитару или разодрать ногтями что-нибудь. Может даже себя саму. Брату гитара давалась удивительно легко, он играл не глядя на свои руки и улыбался при этом. Наташа не завидовала. Наташе хотелось так же. И играть, и улыбаться. Но пальцы не слушались, несмотря на то что она уже два месяца тренировалась по тетради брата играть любимые им песни. Возможно, этого действительно мало, чтобы овладеть гитарой, но достаточно, чтобы устать. За окном снова расцветал май. Цвела черемуха, даря людям свой пьянящий аромат. Цвели одуванчики, заполоняя все островки земли каменных джунглей. Цвела сирень, пятилистники ее съедались на счастье идущими на экзамены учащимися. Белели в цветах яблонь, груш и вишен редкие в городе прижимные садики. Цвела, хорошела поздняя весна. Но Наташа устала и от нее. Она умела ценить даруемую природой красоту, но та почему-то не давала отдыха душе, бурное цветение утомляло, от дурманящего запаха хотелось спрятаться в пыль, под кровать. С наступлением тепла брат все реже бывал дома, а сама Наташа, напротив, казалось, перестала выходить совсем. Из школы, домой да в магазин. Быстрыми шагами, уворачиваясь от знакомых. У брата каждую весну умножались друзья, а у Наташи к этому маю остались только знакомые, с которыми выходить куда-нибудь и не было большой охоты. Ваня тащил ее с собой, но она чего-то боялась и оставалась сидеть дома. Дома, где все падало из рук. Девочка чувствовала, что запуталась в самой себе, что чувства ее сплелись в один клубок и теперь рядом с самой горячей любовью соседствовало тупое раздражение. Нужно было что-то делать, но на это нужны были силы. Раздался звонок. Наташа кинулась к двери, одним прыжком, как дикая кошка, преодолев весь коридор и распахнула дверь. Но на лестничной площадке стоял Торис. Стоял у самой лестницы, уже опуская одну ногу на две ступени ниже, явно не ожидая такого скорого открытия двери. А на полу прямо под ногами Наташи лежала свежесломленная ветка цветущей сирени. Все замерло, застыло на долгие несколько мгновений. Наступила комичная тишина, даже поток машин на перекрестке прекратился в ту минуту. Затих ветер и деревья, казалось, прислушиваются и подглядывают в окна. Наташа медленно подняла веточку. — Это тебе, — не своим голосом отрапортовал Торис. Эхо пустого подъезда разнесло его неловкое объяснение по этажам. Где-то наверху, разрушая тишину, скрипнул чей-то замок, кто-то зазвенел ключами. Девушка просверлила парня взглядом и не выпуская из рук подарка молча захлопнула дверь. Торис спустился по лестнице, стараясь шагать как можно тише. Внизу, у подъезда его ждал Феликс, нетерпеливо набросившись с вопросами: — Ну чего? Оставил типа? Взяла? Чего ты убитый такой? Типа не вышло? А? — Да нет, взяла, — начал оправдываться Торис, — Я убежать не успел, понимаешь чего. Она меня увидела и промолчала. Но ветку взяла. — Значит, не тотальный провал, — подвёл итог Феликс. Приятели шли молча. Торис был целиком погружен в свои мысли, а Феликс хоть и хотел поболтать, другу не мешал. Поэтому, когда во дворе оказался Ваня, он обрадовался, хотя на самом деле, где-то в глубине души его особо не любил. — Здорово, — важно кивнул он, — чего делаешь? — Да вот, одуванчики рву, — почесал в затылке Ваня, — их сестра любит… Ториса как будто холодной водой облили. Одуванчики! Как он мог не догадаться? В глазах сверкнуло почти отчаяние, но тут подоспело окончание фразы: — …Оля любит одуванчики, а Ташка — сирень. Только сирень мне как-то жальче ломать. Поэтому вот, — он тряхнул охапкой ярко-желтых цветов, зажатых в кулаке. — Цветочки, подарочки, ке-се-се, — раздался хриплый смех откуда-то из-за спин. Смех был до ужаса узнаваемый. Как и сам его обладатель. Гила побаивались все. Хотя сам он, в свою очередь, никогда не оставался с Ваней один на один. О нем никто ничего толком не знал, он называл себя Гилом, болтал чепуху про свое величие и обрастал легендами, как дерево мхом. Кто-то клятвенно утверждал, что он бывший главарь подростковой группировки, кто-то, что он уже тыщу лет не может окончить училище, говорили, что он успел поработать в пятнадцати местах за год и отовсюду увольнялся, считая работу недостойной великого себя. Все это могло быть как правдой, таким чистейшей выдумкой, никто не мог наверняка сказать даже его имя и возраст. Последнее время этот весьма подозрительный тип часто крутился в этом дворе, пугая малышню. — Подарочки, — утвердительно повторил за Гилом Ваня, — а как же иначе? — Как? Ксе! Себе, вот как! Все великому, эх… — он внезапно осекся. Из дома вышла Лиза, а за ней и Родион. Первая радостно помахала знакомым, второй лишь сдержанно кивнул, оба торопливо двинулись по дороге. Родион здорово вытянулся за последнее время, и теперь ласкательное «Родя» ему совершенно не шло и приходилось называть его полным именем, вследствие чего он сам словно вырос в глазах друзей. С Лизой они теперь смотрелись куда более органично, та хоть и осталась в душе пацаном в юбке, рядом с возмужавшим Родионом казалась женственнее. Феликс сорвал одуванчик и задумался. Кому бы он мог его подарить? Разве что той красавице со второго этажа, от которой всегда так сильно пахнет французскими духами, но она ведь старше. Мотая головой, словно в поисках ответа, он вдруг наткнулся на взгляд Гила, направленный туда, где скрылись за поворотом Родион и Лиза. Феликсу показалось, что в его глазах застыла тоска. Он опешил: «Вот так номер! Так это он за Лизой? Вот чего он тут ошивается. Вот так номер!» Взглянув на одуванчик в своей руке, парень швырнул его о землю. Наташа бросила ветку в коридоре, бросила зло, с размаха. Зашла в комнату, вернулась, подобрала, оглядела. Долго старательно искала пятилистник, наконец нашла, проглотила, загадав желание. Ветку поставила в воду и вдруг поняла, что улыбается, жалко, косо, но улыбается. Усталость не уходила, но сил будто бы все же прибавилось. Можно было ещё какое-то время жить дальше.