***
По округе уже гуляют ветра, предвещающие грозы и холода, но на заветном холме так тихо, как будто его вовсе не должны касаться мелочи вроде смены календарных листов или времен года. Молодой парень привычно поднимается по знакомой тропинке. Пологую площадку на самой верхушке холма еще скрывают густые кусты вереска, но он и без того твердо знает, что его ждут. Там, на вытоптанной траве, среди розовеющих головок клевера и побелевших за лето одуванчиков наверняка сидит, погруженный в свои мечтания и раздумья, хрупкий светловолосый юноша. Он, должно быть, так увлекся наблюдением за тянущим былинку муравьем, что придется громко окликнуть его или мягко положить руку на плечо, на что тот обязательно смешно вздрогнет, повернет голову и смущенно улыбнется. Привычная картина, почти ритуал, повторяемый ими изо дня в день, год за годом. - Федя, твоя очередь! Два тоненьких русоволосых мальчугана, беззаботно раскинувшиеся на площадке холма, целыми вечерами напролет провожали взглядом лениво плывущие по небу облака. - Во-о-он то, самое большое – на что похоже? Тихий шелест ветра в траве и стрекотание далеких цикад зачаровывали их. - Да это же большой корабль, вон – мачты и паруса. Уплыть бы на таком однажды далеко-далеко… А, Кость? Мальчишки до бесконечности готовы были обсуждать пиратов и приключения, неизведанные острова и большие красивые города, которые распахнут перед ними свои ворота. Однако часто вместо этого они одновременно умолкали, потому что их мысли уносились еще дальше, так далеко, что словами они уже не в силах были передать возникающие в воображении картины. Они не замечали, как вокруг стремительно темнело и над горизонтом загоралась далекая яркая точка Венеры. И то, что пора было расходиться по домам, совсем не печалило: у них ведь было еще завтра, послезавтра и целая жизнь впереди в придачу. Как и обычно, на траве по-хозяйски устроился задумчивый парень. Как и обычно, он мечтал и ждал. Незаметно для себя и других Костя подрос, вытянулся, его взгляд стал более серьезным и немного печальным, хотя в глубине голубых глаз еще не до конца угас детский задор. Вот только худенький он по-прежнему до невозможности, хрупкий и ранимый. Поднявшись наконец и глядя на такого Костю, Федя почему-то смущается. Теперь все иначе, им по семнадцать, они оканчивают школу, подолгу сидят за книгами и обдумывают серьезные вопросы, их встречи в редкие свободные вечерние часы уже давно не наполнены легкостью и беззаботностью детского существования. Хотя Костя все тот же. Милый и такой родной мальчишка. Федя улыбается своим мыслям и мягко опускается на траву рядом с другом, на мгновение сжав и тотчас отпустив его плечо. Сегодня он будет говорить о важном. О важном. Были ведь дни, хоть и кажется, что во сне каком, когда Федю здесь не ждали. Непривычно нервный Костя однажды объявил, что теперь это только его место. Что Федя нарушает его спокойствие. Очень быстро выяснилось, что Костя всего-навсего увидел, как Федя после школы шел по скверу с какой-то девчонкой с длинной косой и противным высоким смехом. Признавшись в причине своего праведного гнева, Костя тогда впервые покрылся густым румянцем, а Федя надолго запомнил красные от смущения уши и растерянного мальчишку, которого захотелось сгрести в объятия и больше никогда не отпускать. Только вместо этого Федя возмущенно фыркнул и опрометью бросился прочь по крутому спуску. И разговора ведь толком не вышло, а в память каждое словечко и каждый жест врезались, особенно обидное «ну и катись», брошенное нарочито безразличным, а на деле срывающимся от волнения родным голосом. Федя долго не может начать разговор, сидит и задумчиво смотрит вдаль. От вида и правда дух захватывает: необъятное поле, темнеющий на самой его кромке лес и все это в лучах медленно, будто нехотя, покидающего небесный свод дневного светила. Этот день Феде очень не хочется отпускать. Только сейчас парень думает не о багровых красках неба, а о том, что намного ближе. Правда, кажется с недавних пор, что пропасть между ним с Костей пролегла. Ни переплыть, ни перелететь. Наконец Костя отрывает сосредоточенный взгляд от едва покачивающихся тонких травинок, чуть приподнимается на острых локтях и мягко касается фединого колена. - Федь, давай как раньше? Пока облака еще разобрать можно. Вот только как раньше уже не выйдет, и они оба это прекрасно понимают. В двенадцать-тринадцать лет отгадывание облаков было их любимой игрой. Нет, мальчишкам не чужды были обычные ребяческие забавы: после школы Федя любил погонять мяч, вместе с другими ребятами они строили шалаши и разводили костры. Когда же, ближе к вечеру, большинство ребят начинало расходиться по домам, эти двое незаметно для себя все чаще и чаще оставались вдвоем и слонялись по улицам. Косте не было и десяти лет, когда он, блуждая по лесу и окрестным полям, наткнулся на уединенный холм, на вершине которого легко было представить себя властелином мира или мудрым отшельником, познавшим всю бренность существования и бежавшим от людей. Мальчик, от природы склонный к уединению и мечтаниям, быстро сделал это место своим, а однажды неожиданно для самого себя притащил сюда за руку Федю, впервые захотев поделиться с кем-то самым сокровенным. Неугомонный и озорной Федя тогда замер и негромко вскрикнул от восторга перед открывшимся видом и зарождающимся здесь ощущением полета, а Костя просиял от счастья, поняв, что он не ошибся в выборе. Каждый день мама Феди готовила для детей ужин и исправно поглядывала в окно в ожидании, только ее младший сын все чаще пропадал вечерами где-то в полях со своим новым неразлучным другом. Любящая и заботливая мать, она чувствовала, что мальчику нужны свобода и простор для исследования мира, поэтому редко ругала его за поздние возвращения, только иногда по-особенному и немного печально слушала его бесконечные рассказы о Косте, как будто вспоминая что-то свое, из далекой юности. - Костя, облако как облако, целое небо таких. Федя впервые, не считая их редких пустячных ссор, раздражен ребячеством Кости, которым всегда восхищался. Костя же на удивление быстро подхватывает его холодный и немного наглый тон, принимая правила новой игры. - Ладно, если не хочешь про облака, давай про Игоря. Вчера за углом школы – вы как будто прятались. Ты принял решение? От привычной мягкости голоса не остается и следа, он вмиг становится жестким и колючим. Взгляд, обычно светлый и бездонный, как чистый лесной ручей, резко темнеет. От этого взгляда и вечерней прохлады Федю передергивает. Оба парня пришли сегодня ради этого разговора, вот только собраться с силами и заговорить кажется сейчас чем-то почти нереальным. Совсем недавно они сидели на этой площадке вдвоем, плечо к плечу, колено к колену, и между ними не было никаких секретов. Апрельский ветер нежно гладил полевые травы и едва касался молодой, полной весенних соков, листвы деревьев. Была только их общая Тайна – невысказанная и почти бесплотная, одна на двоих. Из-за нее Федя с некоторых пор поднимался по крутым ступенькам, ощущая внутри теплый неясный трепет, из-за нее Костя все чаще сбегал с уроков, чтобы оказаться здесь первым и насладиться тягучим томительным ожиданием перед желанной встречей. Имени этой Тайны они не знали, да и не чувствовали в этом необходимости. В тот раз, с трудом вскарабкавшись по скользкому, не высохшему после первой весенней грозы склону, Федя обнаружил сидящего наверху Костю в крови. Ничего страшного не случилось, мальчик всего лишь оступился, но выглядел испуганным и потерянным, а кровь тонкими струйками стекала с разбитой коленки и ободранного локтя. После этого Федя собственноручно взялся укреплять подъем, натаскал сюда прибрежных камней и соорудил некое подобие ступенек. Но это все потом, а в тот момент парень впервые почувствовал хрупкость Кости и вместе с тем глубокое непоколебимое желание сделать все, чтобы защитить его от всех возможных опасностей этого мира. Обтерев кровь и кое-как залепив ссадины подорожником, Федя не успокоился. Он долго и старательно отчитывал друга, призывая быть внимательнее, пока глаза Кости наконец не заблестели от обиды. И вот тут Федя сознался, первый и единственный в жизни раз сознался, что просто испугался за неловкого хрустального мальчика, который внезапно оказался так для него важен. А потом по привычке сбежал. Сбегал после каждого разговора или случая, когда Костя имел все основания полагать, что они становятся друг другу ближе. Федя отдалялся, а Костя чувствовал неясную боль. И тогда он придумал беспроигрышную, как ему казалось, игру. Облака. Как в детстве. Федя, мы все еще мальчишки, которые забираются сюда помечтать и посмотреть на облака, даже когда небо затянуто непроницаемой серой пеленой. Это все такие мелочи, Федя, мы вольны их не замечать. Этим вечером Федя наконец должен все рассказать. Уже давно Федя начал понемногу задумываться, что прекрасное беззаботное детство когда-то закончится, и все, что ждет его дальше – это местное техническое училище, а после однообразная серая жизнь в их милом и родном, но по сути всеми забытом городке. Мать и учителя несколько раз говорили, что они с братом – одаренные ребята, но раскрыться смогут, только если уедут в центр или даже в столицу. Вот только кто их там ждет, горько усмехался Федя. А потом появился Игорь – умный, не по годам серьезный парень, закончивший их школу прошлой весной. Дядя и двоюродный брат Игоря три года назад уехали в Петербург и неплохо там устроились. Федя сошелся с Игорем, гоняя после школы мяч, но очень скоро ребята начали много говорить. И вот однажды Игорь поделился своими планами: поступить в университет в Петербурге – и как-то совсем незаметно уговорил Федю попробовать сделать это вместе. Федя поначалу ничего не скрывал от Кости – наоборот, забираясь по вечерам на их личную смотровую площадку, в подробностях пересказывал свои беседы с новым знакомым и как будто не замечал, что Костя, слушая, все больше хмурился и понемногу замыкался в себе. Мир для Кости не был таким простым и ясным. Мать получала совсем немного, работая в местном детсаду, маленькая сестра только-только пошла в школу. Костя не мог их бросить, он уже все решил: устроится на местный завод, поднимет сестру на ноги. Феде почему-то смешно было это слушать, а потом стало страшно. Его хрупкий нежный Костя и завод, где вес оборудования изменяется тоннами. Все завертелось с невероятной скоростью, и в Петербург на экзамены Федя поехал тайком от Кости – впервые соврал ему, выдумав дальних родственников, сам при этом особо ни на что не надеясь. А потом пришло официальное приглашение, и Игорь сказал, что пора собирать чемоданы. - Ты сам все знаешь, зачем спрашиваешь? - Федя раздражается все сильнее, но злится в первую очередь на себя. Он не в праве был так долго скрывать все от единственного близкого друга. - Я догадывался. Ты не переживай, Федь, я не пропаду. Эти слова как будто отрезвляют Федю, хоть и звучат до ужаса непривычно. За все годы их общения единственная запретная тема – значимости друг для друга. И вот, все запреты сброшены – Костя не пытается отрицать, что без Феди его жизнь поменяется. Из нее уйдет радость ежевечерних встреч, поддержка близкого человека и, возможно, что-то намного большее. Костя нервно сглатывает и почти неслышно добавляет: - Но я буду по тебе скучать. Парни сидят совсем рядом, солнце незаметно для них опустилось за горизонт, и даже вблизи становится трудно различить что-то, кроме силуэтов и блестящих в сумерках зрачков напротив. Костя протягивает руку в темноту и, спустя пару мгновений, так же нерешительно опускает. Федя напряженно молчит, и Костя буквально чувствует толпы мурашек, перебегающие с плеч друга на его собственные. Наверное, вечера стали прохладнее. Костя очень хочет спросить, ждать ли Федю под Новый Год или хотя бы летом, но сдерживает себя. Какое право он имеет тянуть друга назад? Нет, пусть он останется светлым воспоминанием юности, он смирится с этой ролью и не станет претендовать на большее. В конце концов, у всех есть дорогие воспоминания, без которых просто не продержаться. Например, в далеком-далеком детстве они несколько лет подряд ездили всей семьей на Рождество в центральный парк. Были гулянья с хороводами и играми, был горячий чай из самовара и румяные баранки, были веселые молодые родители и ощущение бесконечного счастья. Потом отец Кости тяжело заболел и его не стало, от маминого смеха осталось простуженное эхо, а самому Косте пришлось быстро взрослеть. Одна только тень тех светлых дней навсегда осталась с ним. Парни сидят на склоне и не торопятся расходиться, как будто чего-то ждут. Наконец почти одновременно поднимаются на ноги, но Федя рывком останавливает Костю, прижимает к себе, до боли сдавливая плечи, с силой утыкаясь горячим лбом в лоб напротив, впиваясь темными глазами в бездонные, мерцающие в темноте радужки. У Кости что-то больно колет внутри, но это длится лишь мгновение - так спокойно и уютно становится в фединых руках. Глупое сердце, ты рано забилось испуганной брошенной птицей: он все еще рядом. Сейчас Федя уверен, что не пройдет и пары месяцев и, как бы ни шли дела, он сорвется, бросит все и примчится обратно на это заветное место. Устроится вместе с Костей на завод, будет работать на износ, а как высшую награду получать вечерами бездонный любящий взгляд и родные объятия.***
Этот храм, их рукотворный маленький храм, хорош еще и тем, что он поглощает посторонние звуки. Не остается ни стрекота ночных цикад, ни отдаленного гула поездов, ни гуляющего в густой листве ветра – ничего лишнего. Только уединенный холм на кромке поле, склоны которого поросли розовеющим вереском и папоротником. Только вытоптанная, укрепленная речными камнями тропинка, ведущая к самым облакам. Вряд ли кто-то еще в целом свете отыщет это заветное место, их место. Костя будет, быть может, просиживать здесь вечерами в одиночестве и ждать новой встречи, но однажды придет зима, занесет все подходы к холму, и оставит эту вытоптанную площадку с видом на поле и закат светлым всполохом в памяти двух существ, которые боялись, мечтали и любили. Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди. Не сердись на меня: нужно что-то иметь позади.