It is always darkest before the dawn

      Тэхён заявляется домой к Чону в полпервого ночи. Стоит, пьяно шатаясь, виноватым взглядом смотрит. Сбитые в кровь костяшки больно саднят, разбитая губа горит, на скуле багровеет синяк. Чонгук тяжело вздыхает, пропуская парня в квартиру, — благо, родители были в отъезде. Помогает разуться, стянуть кожанку. Ведёт к себе в комнату. Бросает тихое: «Сейчас вернусь» и уходит в ванную за аптечкой.       Чонгук, еле сдерживая слезы, с расспросами не лезет. Понимает все без лишних слов. Но каждый раз сердце кровью обливается, когда он видит Тэхёна таким. Ким вспыльчив и безбашен — ядрёная смесь, он всегда мог за себя постоять. И Чон уверен, что тому, с кем дрался Ким, досталось намного больше. Но Гуку действительно страшно: что, если вдруг его забьют до смерти, или он, не вписавшись в поворот, разобьется на своём чёртовом байке. Ким видит страдания мальчишки, слышит, как тот шмыгает в трубку, когда расстраивается, что Тэхён долго не отвечает на звонки или сообщения. Не раз успокаивал его после очередной ссоры, сцеловывая слезы с совсем ещё по-детски пухлых щёк. Но отпустить не в силах.       Чонгук возвращается с маленькой коробочкой в руках, подходит ближе к парню. Губы сжаты в тонкую линию, сопит, словно сейчас разревется. Кладёт аптечку рядом с Тэхёном, совсем несмотря на него. Уже собирается опуститься на коленки, как Ким притягивает его ближе, запуская руки под растянутую домашнюю футболку, напряжённо втягивая чонгуков запах: смесь порошка и клубничного геля для душа. — Люблю, — бормочет, целуя куда-то в район пупка, упираясь лбом.       Чонгук и не сомневается, только лишь руками пряди тэхёновых волос перебирает, гладит. Слегка сгибаясь, в макушку совсем невесомо целует. Успокаивается.       Этого для Тэхёна более, чем достаточно. Выпускает Чона, позволяя ему обработать раны. Щурится от боли, шипит. Неотрывно наблюдает за взволнованным мальчишкой, как тот ему вымученно улыбается. Понимает, что никому его никогда в обиду не даст. Будет оберегать, как самое драгоценное сокровище в мире. И не скажет, что на самом деле из-за него в драку и ввязался, потому что никому не позволит и взгляда косого бросить на его малыша. Снова шипит, чуть отстраняя голову, когда Чонгук больно проходится ваткой по рассеченной губе. — Прости, — почти шёпотом. — Сильно больно? — жалобно смотрит, обхватывает лицо Техёна руками, нежно, почти незаметно, целует ссадину на правой скуле. — Я в норме, — накрывает чонгуковы горячие руки своими, еле тёплыми. Облизывает губы, чувствуя привкус спирта.       Гук тянется к Киму, осторожно целуя в уголки губ. Техён притягивает ближе, уже углубляя поцелуй. Чувствует, как Чонгук одной рукой хватается за плечо, вторую перемещает ему на загривок, запуская пальцы в волосы, слегка сжимая и оттягивая.       Ким соврал бы, если бы сказал, что не заводится от мысли, что это именно он развратил пай-мальчика Чонгуки. Но ещё больше его возбуждало то, что Гук был таким горячим, льнущим, просящим и нуждающимся только с ним.       Тэхён тянет его на себя, они падают на кровать. Он тут же переворачивается, оказываясь сверху. Возвышается между разведенных ног, водит руками под футболкой, оглаживая грудь, цепляя соски. Наклоняется, целует, ловит полустон-полувздох. Отстраняется, шарит глазами по мальчишескому заспанному лицу, — совсем ещё ребенок. Вздыхает, поцелуями-бабочками усыпает лоб, прикрытые от усталости веки, щеки. Чонгук расслабляется и совсем не замечает, как под нежные поглаживания и невесомые поцелуи, засыпает.       Тэхён видит, что мальчишка уже дремлет. Аккуратно встаёт, гасит свет в комнате. Снова возвращается к кровати, все также осторожно укладывается рядом, прижимая хрупкое тельце к себе, укрыв одеялом. Целует в макушку, и уже сквозь дрему чувствует, как чонгуковы руки обнимают в ответ.