'Switch'

      Два соседствующих дома враждуют, что может быть банальней? Разве что любовь между двумя отпрысками враждующих семей. Но, увы, всё так и было. Только вот любовь была безответной.       В семье Накамото несчастье — глава семейства со своей супругой погибли. При каких обстоятельствах, к сожалению, история умалчивает. И только-только достигший совершеннолетия сын, получает огромный дворец в наследство. Имение поистине было огромным, только прилегающий сад простирался на пятьдесят миль. Скучающий Юта сидел в библиотеке, смотря на портреты своих предков, бокал за бокалом осушая красное вино. Ничто не могло его развеселить, даже танцующие и поющие слуги. Как вдруг его взгляд упал на окно, за которым виднелся молодой юноша в красном ханьфу, прогуливавшийся по саду с сакурой. Он был стройным и высоким, грациозно перемещаясь по тропинке из серого камня босиком, прикрывая прекрасное белое лицо веером. Вся эта картина настолько заворожила юного наследника, что он даже не сразу вспомнил, что это замок самой ужасной семьи во всём Китае.       Дун Сычэн, единственный владелец великолепного замка в императорском стиле после смерти своих опекунов. Но Сычэн давно не юный сорванец, коим был лет десять назад. Сейчас ему двадцать восемь, и он в активном поиске не менее красивой девушки, чем он сам. Его семья хоть по титулу и выше, чем Накамото, но его имения не были такими роскошными. Всё было выполнено с присущим для семьи Дун минимализмом, но со вкусом. Особенно Сычэн любил коротать свои одинокие вечера в саду, сначала выпивая чашку зелёного горячего чая, затем медитируя. По утрам он любил танцевать босиком по покрытой росой траве, демонстрируя свои слугам прекрасную гибкость тонкого стана и всё волшебство традиционного китайского танца. Днём он проводил время с пользой для своих сбережений, увеличивая их, работая в городе. Здесь, на утёсе, где и расположились два потрясающих и блещущих богатством дома, было совершенно тихо, уединённо. И Сычэну приходилось долгих часа два добираться до ближайшего поселения, но это его ни чуть не огорчало. Напротив же, Юта страшно всё это не любил, думая, что так у него друзья будут только из окружения родителей, приезжавших к ним по выходным, но начинал ценить это спокойствие сейчас, в этот момент, радуясь, что больше никто не может видеть прекрасного юношу по-соседству. Его одежда была расшита богаче, чем у Сычэна, но даже не заморачиваясь на этот счёт, Юта хотел хоть раз переговорить с этим парнем. Но не сейчас, сейчас ему хотелось прогуляться в город за кувшинами вина. Конюшие быстро снарядили по приказу хозяина саму быструю и выносливую лошадь — прекрасного рыжего жеребца с чёрной гривой.       Вернувшись из города, Накамото хотел зайти к соседу, но слуги, открывшие дверь, не желали его впускать, ссылаясь на вражду своего господина с ним. Но Сычэн сам к нему вышел и впустил в дом. На секунду Юте показалось, что он не ходит, а летает, плавно передвигаясь по всё тем же серым камням, но уже мокрым. Полчаса назад прошёл дождь, и в воздухе ещё отчётливее чувствовался приятный земляной запах вперемешку с хвоей. Они прошли через две пары ворот, постоянно поворачивая, затем внутренний двор, что был круглым пространством с изящным фонтаном посередине, который венчала каменная статуетка Лазурного Дракона, а во рту у него была жемчужина, также проростали карликовые деревья, цветы, и вошли в главный дом через открытые служанками двери. Оттуда по галереям их путь лежал в южный дом. Служанки принесли чай, но Сычэн отправил их назад, сам разливая зелёный листовой напиток по фарфоровым чашками. Его движения, мимика, грациозность и аккуратность во всём, что он делал, всё это поразило юного Накамото до глубины души. Настолько сильно ему понравился молодой господин семьи Дун. По рассказам родителей и папиной мачехи, эта семья была нечиста, её отпрыск был сущим дьяволом, напоминая своего отца, странным образом погибшего в день родов Сычэна. Поговаривали, что все самые страшные и богохульные книги хранились в этом сыхэюне, в южном доме, где не принимали гостей, а из посторонних лишь изредка заходили старые учителя, хоть никто и не видел, как они выходили. Унылые завывания, гул, странное свечение и грохот, который, казалось, происходил из самых недр земли под этой горой, где проживали не одно столетие в соседстве семьи Накамото и Дун, — всё это, а также высокие костры, разжигаемые ещё выше в горах и древние громогласные песнопения на языке, который никто не знал, наводило ужас на близлежащие поселения. Причины, по которым семья Накамото сторонилась дома Дун, как и остальные люди, что жили ещё выше в горах, были понятны. Как и всегда — нечто неведомое, незнакомое и непонятное заставляло на первобытных инстинктах ненавидеть и избегать это любой ценой. Судя по малочисленным портретам, развешанным или валявшимся на полу, все представители клана Дун были неописуемыми уродами, то ли из-за смешения крови, о котором поговаривали старые слуги, то ли из-за работы с опасными химическими веществами и странного вида камнями, только жена последнего мужчины рода Дун была живописной красавицей, красоту и нравственность которой унаследовал её единственный сын — Дун Сычэн, но она звала его ласково Вин-Вин до самой своей смерти через три года после тяжёлых родов и из-за осложнений после них.       Накамото Юта не помнит, о чём они тогда говорили, помнит лишь прекрасные карие глаза напротив, пухлые розовые губы, так сильно похожие на лепестки причудливого, но тем не менее, красивого цветка, бархатистую белую кожу лица, тёмные волосы, спадавшие на глаза, плавные линии лица, тонкие запястья и длинные музыкальные пальцы. Особняк Юты был обычным особняком для людей со Старого Света, но здесь он казался диковинкой на фоне традиционных домов сыхэюань, хоть менее красивых и богатых, чем у семейства Дун. Юта не мог выбросить из головы такой уютный, но в то же время собранный образ Сычэна, в коим он предстал перед ним вчера вечером. Его волосы уже были распущены, длинный халат шэньи поверх белоснежного шёлкового нательного белья чжунъи, да и весь его вид говорили, что хозяин готовился ко сну, если уже не спал, когда Накамото бесцеремонно ввалился в его жизнь. Так невинно и эгоистично, словно избалованный единственный ребёнок, что Сычэн не мог ему отказать.       Очарованный неприкрытой красотой господина Дун, Юта не заметил странных пятиконечных камней в виде морской звезды со странным узором из маленьких точек внутри, что валялись буквально по всему пространству, которое было свободно. Зато его взгляд упал на книгу сумасшедшего араба Абдула Альхазреда, тот самый «Некрономикон». Удивительно, но тогда ему до этого не было совершенно никакого дела, был ли виной тому выпитый алкоголь или столь же опьяняющая красота человека, сидевшего напротив, так удачно расположившего молодого господина семьи Накамото к себе. Но сейчас, вспоминая всё это, Юту пробирала дрожь. Не может же этого быть. Теперь перед его глазами одна за другой всплывали картины со вчерашнего вечера, как вместо привычных гобеленов с драконами и сакурой были ужасающие картины с чешуйчатыми чудовищами с бесконечным количествам щупалец, вместо головы которых были пятиконечные звёзды, так похожие на морских, а проходя через главный дом, точнее через чжунтан, алтарь для поклонения предкам, юноша не заметил такового, на камнях были неизвестные ему символы, прочитать которые он был не в силах, а заместо привычных статуй хранителей были лишь уродливые гаргульи с щупальцами. Чтобы быть точно уверенным, он попросил своего слугу предупредить о новом визите дома клана Дун. Остальных слуг попросил приготовить ему ванну и сказал, что сегодня не желает трапезничать в особняке.       День близился к концу, а у Юты ни капли сна в глазу. Он был уверен, что у Сычэна тоже — окна во всех домах горели. Взяв самое лучшее красное вино, молодой парень был готов отправиться в гости. Его костюм сегодня полностью соответствовал последней моде в Англии, волосы аккуратно зачёсаны назад, туфли блестят, манишка и отдельные воротнички и манжеты идеально накрахмалены, а бархат костюма приятно лоснится. Он выглядел не просто роскошно — великолепно! Поистине с королевским размахом, слуги не могли налюбоваться молодым господином, приговаривая, что он точно вылитый отец в свои лучшие годы.       Выйдя из своего огромного и дорого особняка, Накамото на лошади и без слуг доехал до главных ворот сыхэюаня. Спешившись со своего фризского скакуна и привязав его, Юта обнаружил, что ворота открыты, так что ему оставалось только пройти по уже знакомому пути. Абсолютно каждый факел был зажжён, но во всех комнатах было темно. Бесконечные повороты, которые Юта вчера не заметил, сейчас успели наскучить, превращая безобидный поход к соседям в унылую прогулку по лабиринту. Главный дом с уродливыми гаргульями, к которым теперь добавились портреты предков и различные барельефы, рассматривать которые у Юты не было ни желания, ни сил. Галереи, выводившие из одного дома в другой, травы, чей дурманящий запах разносился повсюду, неприятно оседая на коже, волосах и одежде, оставляя свой отпечаток в памяти Накамото. Теперь здесь всё казалось по-другому: вместо приятных глазу цветов — травы, вместо серых камней — тёмно-зелёный талькохлорит с точечным узором, вместо фонтана с Лазурным Драконом — большой пруд с разноцветными рыбками кои. Из слуг — никого. Но вот уже перед взором южный дом, единственный дом, в котором зажжён свет. По мере приближения свечение то угасало, то мерцало с новой, двойной силой, иногда Юте даже казалось, что меняется не только яркость огонька, но и его цвет, поочерёдно становясь то красным, то жёлтым, то зловещим зелёным. Здесь не было ни одного факела, так что дорога из мыльного камня была видна только благодаря этому свечению да полной луне в небесах и так ярко светивших звёзд. Но Луна была сегодня особенно прекрасной, серебристым светом заливая всё вокруг, казалось, что она даже чуть ближе к Земле, чем обычно. Тихая и спокойная ночь, даже травинки не колыхались на ветру. Совершенно тихо, лишь шаги слышны. Юта заходит в теплившийся светом дом, дверь не скрипит, снова лишь глухой удар каблуков о деревянный пол дома. За столом сидит Сычэн, рядом лежат в прекрасном виде Пнакотические манускрипты, что не может не ужасать. На полу расстелена гигантская карта с аккуратной подписью в левом верхнем углу «Плато Ленг». Странный предмет стоит над этой самой записью и освещает всю комнату, но теперь свет ровный, как если бы это была настоящая свеча, но Юта знал, что это не так.        — Здравствуй, — тихо и мягко поприветствовал его Дун, с самого начала так и не отнимая взгляда от чужого лица, на котором во всю прыгали эмоции, от отвращения до заинтересованности, а также печатью висела гримаса ужаса. — Проходи, — жестом указал на стул напротив, но Юта лишь осел на пол.       Ноги, пройдя весь этот путь, больше не могли удерживать столь тяжёлое тело в воздухе, так что оно приземлилось беззвучно, пробуждая дрожь старых напольных досок. Сычэн, как и тогда, словно плыл по воздуху, быстро перенесясь к упавшему Юте. Накамото мог на это лишь что-то невнятно прохрипеть, так что Сычэн напоил его снова тем чаем, но в этот раз сначала сам набирая его в рот, передавая соприкасанием их губ, вливая горячую жидкость в Юту. От такого сердце молодого господина Накамото зашлось с новой силой, а щёки покраснели, его взгляд был прикован к карим глазам напротив, что в ответ также уставились. Мгновение и Накамото лежит на той самой карте плата Ленг, а его штаны настойчиво пытаются стащить вместе с нижним бельём. Пиджак, жилет, сорочка, галстук — всё летит в сторону. Теперь он обнажённым пристал перед оценивающим взглядом Сычэна. Тот любовно огладил каждую линию рельефного, молодого, поджарого тела, останавливая свои руки на пока ещё невозбуждённом члене, исправляя это. Его длинные пальцы невесомо касались ствола, проводя вверх-вниз совсем неспешно, проверяя, как долго выдержит его пленник. На самом Сычэне изначально было лишь шёлковое чжунъи, что и смутило Юту при первом взгляде. Теперь же он распахнул белоснежное одеяние, не спеша его снимать, а только чуть стягивая с плеч, лишь верхом усаживаясь на крепкие ноги Накамото, всё также медленно водя по ним, но Юта лишь посильнее зажмурил глаза и прикусил нижнюю губу до крови. Здешний прибор освещения замигал, меняя свой цвет на приглушённый зелёный, такой болотистый, что у Юты сразу возникли неприятные ассоциации в голове. По всей комнате разнёсся запах ладана. Сычэн совершенно не торопился, как будто душная августовская ночь никогда не закончится. Его лицо не выражало эмоций, оно также, как и тело, выглядело по-юношески прекрасным и чистым, казалось, что изъянов нет и быть не может. Он выглядел как дорогая фарфоровая кукла. Грубое сравнение, но самое точное. Немного заострённые ушные раковины придавали виду парня мифичности, пухлые губы были словно лепестки цветка в разгар самого цветения, налитые кровью и блестевшие от слюны. Ноги, руки, шея, грудь, живот — всё было чересчур худым, даже болезненным, но все движения были слишком грациозны для нездорового человека. Юта тоже в свою очередь не был лишён прекрасного. Он был словно воин, тот самый, из терракотовой армии. Если быть честными, то он был отдал всё, что у него есть, всего себя и больше, лишь бы служить и защищать такого короля, как Дун Сычэн, но тот был лишь одним из многочисленных купцов, а Юта далеко ни воином, ни солдатом, ни уж тем более самураем, коим хотел стать в раннем детстве, отправившись на неблизкий остров Поднебесной страны. Сычэн смотрел затуманенным взглядом, что лихорадочно проблёскивал за упавшими на лицо длинным чёрными волосами. Он лишь коснулся своим ртом рта Юты, смазывая выступившую кровь по щеке, дальше по шее и на грудь спускаясь поцелуями. Своим языком вылизывая соски парня под ним, оставляя слюну и сразу выпуская холодный воздух из лёгких, что кожа мгновенно покрывалась мурашками, а Юта лишь беззвучно открывал рот от неожиданности и изумления, будучи совершенно не готовым к таким ощущениям, весьма новым для него. В тусклом свете блеснули белоснежные зубы Сычэна, его маленькие клычки опасно сверкнули и сразу впились в уже воспалённый и покрасневший сосок. Первый стон сорвался с губ Накамото, сразу же приглушённый тыльной стороной ладони. Дун продолжил руками массировать соски юноши, языком дальше проводя линию до низа живота, слегка кусая кожу и оставляя поцелуй на выступавшей тазобедренной косточке. Сычэн на секунду остановился, посмотрев на реакцию Юты, тот весь покраснел, всё также продолжая крепко зажмуривать глаза. Его член уже встал, не в силах никак не отзываться на все предшествующие прелюдия. Дун устроился поудобнее, сползая чуть ниже, расставляя бёдра шире и ложась грудью на чужие крепкие ноги. Он аккуратно обхватил член молодого парня большим, указательным и средним пальцами, отодвигая крайнюю плоть и сразу беря в рот набухшую головку, слизывая выступающие капли предэякулята. Юте это всё надоело, так что он приподнялся за счёт крепких мышц, сразу же рукой грубо хватая Сычэна за волосы у самых корней и отдёргивая его от себя.       — Что, — вдох, — ты, — пауза, — творишь? — голос Накамото был тихим, но это не мешало ему прозвучать настолько грозно, что у Сычэна всё сжалось внутри и перехватило дыхание; в глазах напротив горело пламя Ада и Дун понял, что Юта точно станет его. Сычэн полностью снял шёлковое чжунъи и перед Ютой открылся вид на странный рисунок, покрывавший весь бок юноши, начиная с торчащих рёбер подмышкой, проходя через бедро и заканчивая лодыжкой. Это были странные чёрные точки, которые определённо точно выстраивали надпись, но на том языке, о котором нельзя было даже и думать в самых страшных опиумных снах.       — То, что должен, — голос пленившего разливался патокой, сковывая Накамото; тот в ужасе понял, что не может больше и пальцем шелохнуть, во все глаза теперь наблюдая за станом прекрасного юноши, склонившегося над ним. Сычэн вновь быстро оказался верхом на Юте, ловко его седлая, как не могут и бывалые наездники, правой рукой опираясь на чужую грудь, левую заводя назад и обхватывая ею затвердевший член Накамото, направляя его в себя, медленно опускаясь всё ниже и ниже. Как бы молодой господин семьи Накамото не противился, но когда его член полностью оказался в жарком и тесном плену, сознание само поплыло, больше не в силах оставаться трезвым, помутняясь. И наступило просветление от совершеённого греха, ибо Юта почувствовал былую тяжесть в руках, овладевая ими вновь. В это время Сычэн как раз приподнялся на коленях вверх, резко опускаясь обратно, хрипло стеная и чувствуя чужие руки на своей заднице, что так удобно устроились, сминая её. Юта не помнил, чтобы Дун себя чем-то смазывал, ощущая как ладони легли на масляную кожу. Свет в комнате стал приглушённо-жёлтым. Это уже не так сильно напрягало, как тот болотный цвет, вызывающий обонятельные галлюцинации в виде запаха болотного газа, сырости и дурманящих трав. Становилось всё жарче. Тело Сычэна извивалось, словно плющ, тот, что ядовит. Юта согнул ноги в коленях, включаясь в процесс и начиная подмахивать бёдрами, крепко до синяков сжимая ягодицы Сычэна. Тот всё выше и выше стонал, уже совсем полностью ложась на грудь и плывя по течению, не в силах больше удерживаться себя на ногах; чужая кожа так приятно холодила собственную, остужая пыл и жар буквально сгоравшего молодого тела. Юта поменял их местами, нависая над хрупким и бледным телом, замечая как у его искусителя мило покраснели кончики ушек, немного щёки и шея с грудью. Он схватил тонкую лодыжку, кусая и вылизывая ту ногу, на которой покоилась не подававшаяся переводу таинственная надпись, продолжая медленно толкаться бёдрами.        — Прошу, быстрее, — Сычэн закрыл лицо локтём, не желая глядеть на возвышавшегося над ним юношу.        — Что? — улыбнулся Накамото, давая понять, что всё прекрасно слышал.       — Умоляю! — Юта задел внутри что-то, что пустило электрический ток по всему телу, Сычэн выгнулся дугой, больно ударяясь лопатками о деревянный пол, чувствуя как прилипла карта к вспотевшей спине. Молодой господин не стал что-то отвечать или переспрашивать, лишь оставил чужую ногу у себя на плече, пальцами впиваясь в тонкую талию, начиная неистово трахать обомлевшее тело на полу, губами впиваясь в шею под самых ухом, вызывая слишком бурную реакцию от члена древнего культа. Собственный пот со лба капал на чужое тело, смешиваясь с потом чужого человека. Собственные стоны переплетались в чудесную музыку с чужими, потусторонними. Юта чётко разграничивал себя и «чужое».       Сычэн обвил руками крепкую шею Юты, притягивая его ещё ближе к себе и затягивая в развязный поцелуй, с большим удовольствием и рвением посасывая чужой язык. Для него граница между «я» и «не я» были стёрты, он полностью сливался душой и телом с человеческой особью над ним. Юта рычит куда-то в шею, напрягаясь всем телом, что узловатые мышцы стали ещё рельефнее, норовясь порвать кожу, натягивая её до предела, и кончает глубоко в нутро Сычэна. Его взгляд фокусируется на предметах, что он раньше не замечал, заостряя своё внимание не необычном рисунке, что так красиво смотрелся на белой коже стройного тела. Юноша перед ним, распластавшийся на карте плата Ленг, широко раздвинул длинные ноги — слишком непристойно, — вытянул над головой руки и смотрел с вызовом из-под лба, наклонив голову к груди. Думая об этом впоследствии, Накамото не мог дать полный отчёт своим дальнейшим действиям: он крепко сжал тонкие лодыжки Сычэна, откидывая их назад, сгибая всё тело пополам, облизал свои пересохшие губы и в последний раз посмотрел прямо в карие глаза, блестевшие нездоровым блеском, несколько раз провёл языком по не закрывающейся дырочке Сычэна, а затем принялся вылизывать её, толкаясь языком всё глубже и глубже, чувствуя вкус собственной спермы. Сычэн весь зарделся, не ожидая такого, и начал стонать тише, боясь спугнуть столь приятные ласки, а с ними и ощущения. Юта не упускал возможности изучить чужое тело, руками оглаживая и щипая тонкую бархатистую кожу. Сычэн почувствовал, что это конец всего его мира и сжался, вскрикивая особенно жалостливо и изливаясь себе на живот, уже не ощущая никакого дискомфорта от прилипшей карты на спине и стекающего по вискам пота. Его глаза лихорадочно бегали, выцепляя состояние Юты, но сразу же замертво остановились, когда на него посмотрели в ответ. В глазах напротив читался вызов и больше ничего, только мутная пелена, застилавшая всё.       Жаркая ночь вдруг сделалась очень холодной и ветреной. Сычэн встал и накинул своё чжунъи на теперь бессознательно лежавшего на полу юношу, чьё лицо озаряли проникавшие в комнату солнечные багряные лучи, и чьё тело больше не ощущало раската завывающих песен и толчков, исходивших прямо из горы под ним.