Любовь острее меча

Агрон потерял слишком много. Слишком много отдал ради свободы, которую смог обрести совсем недавно. И он сделает все, лишь бы эти жертвы были не напрасны, и он не позволит никому снова заковать себя в кандалы. Когда его взгляд снова скользит по очередной вилле, которых до этой было множество, то ловит себя на мысли, что это начинает надоедать даже ему. Все это золото, богатство убранств,одни и те же дорогие ткани и меха, все то же золото, распиханное по углам от чужих глаз. Все те же рабы, смотрящие забитыми глазами, мечтающие лишь о свободе и мести. Все те же тяжелые ошейники из металла, после которых оставался темный след-память на всю оставшуюся жизнь. И только он выделялся из толпы. Был не таким, как другие. В белоснежных, теперь уже оборванных по колено, шароварах он был горд и прекрасен. Его кожа была смугла и темна, не как у все остальных-от тяжелых работ и постоянного нахождения на солнце. Она была благородного загара. А на эти прекрасные смуглые плечи каскадом падали длинные черные волосы на затылке подобранные кожаным шнурком. Его длинным ресницам могли бы позавидовать даже женщины, настолько они были длинные и черные. А еще они скрывали огромные черные глаза, которые горели синим пламенем. В которых читалась гордость и непокорство. На горле его был не грубый ошейник из толстого металла, а утонченная кожаная полоса, которая аккуратно, даже нежно, обхватывала шею. Руки его были крепки и сильны, хотя и не знали тяжелой работы в доме римлянина. Точеная талия и мощный пресс. Он определенно был воином. Когда этот мальчишка нападает на Спартака, в крови Агрона вскипает такая злость и ненависть, что ему хочется убить эту змею здесь и сейчас. Но его останавливает Спартак, обдав своим мудрым и холодным взглядом, таким, каким он умеет. Этот сирийский змееныш тут же перестает казаться ему таким прекрасным и милым-исчезает вся та расположенность к нему, остается лишь ярость и гнев. Как этот крысеныш посмел нападать на того, кто освободил его? Кто дал свободу? И лишь спустя время Агрон понимает, что этот мальчишка просто не понимает настоящего значения слова "свобода". Но это легко исправить, нужно лишь дать ему в руки меч и дать ощутить вкус победы и крови. Тогда он будет вспоминать все дни в этой вилле с содроганием и презрением к самому себе. Стоит лишь подождать. Когда он узнает имя мальчишки, которое слетело с его уст легким шепотом, то по коже пробегают мурашки предвкушения. Он чувствует на себе изучающий взгляд все то время, пока шел праздник в честь очередной победы. Маленькой, но победы. Когда, вопреки предупреждениям, он рассказывает о живой Невии Криксу, Агрон снова кидает злой взгляд в сторону сирийского мальчишки. В нем снова просыпается ненависть и злоба, что он снова предал. Сказал, несмотря на предупреждения и просьбы. И теперь Крикс, галл с которым у него и так были тяжелые отношения, и вовсе кидался на германца с каждым мимолетным взглядом. И во всем виноват был этот чертов сириец. Когда же он наконец поймет, что с этими тварями нельзя связываться, что все они предают. Но стоило ему лишь увидеть этот потускневший взгляд и глубокую рану, которая была опалена огнем, как вся злость ушла и остался лишь страх. Дикий страх, когда Назир делал каждый выдох, боясь, что тот больше не вздохнет и не откроет глаза. Когда грязные простыни были светлее лица мальчишки, а вой ветра слышней, чем его дыхание. Похоже, что его сердце стучало теперь только в ритм сердца этого мальчишки. Только с ним и только ради него. Так почему же он не открывает глаз? Почему только тяжело дышит и стонет от боли, словно он уже умер и Юпитер издевается над его душой? Почему так больно самому Агрону, будто его плоть и кровь, будто это он истекает кровью? Когда Невия с непонятной усмешкой на губах говорит, что мальчишка перехитрил смерть, то Агрону готов расцеловать ее руки и всю ее, благодаря за спасенную жизнь. Но суровый взгляд Крикса останавливает раньше, чем он успевает протянуть дрожащие, впервые за долгое время, руки. Сердце останавливается в очередной раз, когда он видит тяжело дышащего, стоявшего на дрожащий ногах, но живого Назира. Тот смотрит еще туманным от боли и усталости, но живым взглядом и уже готов идти за Спартаком в новый бой. Тогда он впервые снимает с пухлых губ легкий, совсем детский поцелуй и чувствует, как растекается тепло в груди, лишь от взгляда на улыбку сирийца. Это был всего лишь поцелуй, но с ним, Назир забрал душу Агрона. Ровно так же, как и германец забрал сердце Назира.