Я не увидел в нем Бога

Из гнетущей тьмы выпрыгнул тигр и вцепился в пристальные взгляды полупрозрачных силуэтов чистилища, в котором оказался и я. Воздух здесь спертый и влажный, насыщенный лишь судорожным ожиданием чего-то великого и с особой спецификой господства, доводящий до мелкого опального пота. Черная масса из торчащих голов плавала в смятении в круглом зале, почти не вздымая взгляды кверху, а там - плотный холодный бетон. Сквозь сотни блуждающих рук мне поднесли чашу с сомнительным содержимым, которую мне пришлось вымученно быстро иссушить до дна. Не почувствовав разницы во мне живом или мертвом, я стал единственным, кто смог сохранить рассудок в безумии. Я ждал его. Моего Бога. Того, кто даст мне ответы на все те вопросы, которые я источал в мир будучи еще живым. При всем крайне губительном желании дойти до предела, бродя лихорадочно по лабиринтам собственной целостности, в одном коридоре я видел виселицу, в другом же пустоту. И сквозь эту пустоту мне в лицо ударило марево ярко-красного света, бурлящим своим истреблением всего материального. Тигр выпрыгнул, завопив, словно раненный в непростительном бою и обрушил на нас свою ненависть за это. Десятки душ впереди погибли сразу. Их придыхания стерлись под натиском такой необузданной силы, а они только этого и желали, исчезли в вязкой глинистой почве. Ряд за рядом раздалась нешуточная лихорадка, усыпанная экстазом и насилием. Каждый так желал быть причастен к Богу, что свершал ту жестокость на которую побуждал его божественный рык. Все изменялось с бешеной скоростью , выбивая из меня цель моего присутствия, но что-то остановило нашествие вспыхивающих страхов и химер. Я увидел его. Он раздувался в своей уверенности, играя влажными мускулами, перелистывая страницы Некромикона своим хлыстом чувственной пронзительности и безразличия ко всему окружающему. Из под упругой влажной кожи наливались контрастом чернила, вбитые сотнями игл, оставаясь особым знамением. Он был здесь не ради страждущих, а ради послания, которое нес так как умел, и только так. За темными как ночь глазами, я увидел зеркало, которое ослепляло любого смертного, неспособного посмотреть в себя самого. Его мощное тело извивалось грацией хищника перед прыжком и все черные шали, ставшие ему оковами для откровений, влипали в его разгоряченную плоть. Он пылал. Вытлевал внутренним неуемным распаром. Сношался с реальностью и сплевывал ее остатки с брезгливостью. Пульсацией пронизываясь весь без остатка, свершал свой танец ненависти и отчаяния. Монолит, сквозь который не пройдет ни один луч солнца, но который сам вмещает в себя зарево тысячи немыслимых вселенных. Он такой. Единственный. Такой, как я. И больше передо мной не стало больше Бога. Я увидел уединенного мыслителя, который желает быть услышанным более чем человеческими ушами и ветрами, блуждающими по нашему миру. Свершенный отшельник в своей темнице безумия, выскользавший из нее лишь под покровом сценического образа, где можно оголять души и оставаться не замеченным целой толпой. Где можно смотреть в никуда и кричать в пустоту, лишь в малейшей надежде, что оброненное зерно осознания прорастет в этой кровавой глине. Как тщетно он бился с этими тенями. Тигр, разрывающий заслонки времени и пространства, был беспощаден ко всему мирскому и его пустота оказалась еще больше моей, теряясь в прогнивших лабиринтах одиночества. Мне стала чужда еще более, чем прежде, всякая живность, что содрогалась вокруг в конвульсиях самозабвенности. Скорбь проникла в мое сердце черным ростком и травила мне душу своими шипами бессердечности бытия. - Он не Бог. Он свой. Чувства сильнее сплелись в единый щит ото всякой глупости и всевольного безобразия. Больше не было черт, которые я мог бы перейти. Когда нашел свой путь в своем человеке, это открывает ворота всех иных миров с еще большим внутренним рвением и терпением, оставаясь таким, каков ты есть. Сумрачный Бог, осыпавший мантрами миллионы голов, имел суть самого одинокого человека на земле, выброшенный с позывом добродетели, на простор всего того, что он способен любить и ненавидеть. Соткавший себя из капель прозрения, играющий в жилах канвой бесконечных знаний, образовал собою нематериальное существование, будучи живее всех живых, но и мертвым для всех одновременно. И вся сила воздуха и воды переплеталась в нем символом бесконечности, окрашиваясь только так, как ему угодно, за что все стали видеть в нем Бога. Сердечным опалом бурля или же замерев черной лужей, он вечно остается живым и настоящим, так болезненно страдающим от того, что этого не может вынести его людская плоть. Как много он думал о смерти, приглашая ее к чайной церемонии на задворках храма внутреннего смирения, что даже она, равнодушная, почти пожалела его, готова принять в свои костлявые объятия. В этой точке мы и встретились. Все мои вопросы были развеяны. Я понял, что нет конца моим поискам, так значит и все события я должен проводить сквозь себя, ни о чем не жалея, ведь так жил он - человек, которого я называл Богом. По преданию, всякое знание имеет стихию огня, а так же это путь сердца, кто бы что не говорил. Испитым источником я всегда наполняюсь, так происходит моя бесконечность, расходуя себя до последнего, сгорая, я в пепле разлетаюсь по миру, на что осяду - то моя жизнь до исхода. Такова смерть моя в цикле жизненном. Уж сколько себя я не пережил, да все личности из прошедших земель под горизонтами разных эпох. - Сегодня я умру. Недвижим в своем созидании. Лишь отдавать всего себя и без остатка. Истребляя всех вокруг. Оставаясь на едином невидимом мосту, напрямую и до последней искры, растворялся. Лишь бы за своим монолитом он признал в себе равного, почувствовал, спустя десятки лет, как было однажды, что все, что он делает - не зря. Так смерть человека дала жизнь иллюзорному богу, оставшимся для многих отпечатком радужных фантазий. Я не увидел в нем Бога. Я увидел в нем своего человека. Но кому нужны Боги на земле, когда линия жизни так извилиста и коротка и все что у нас есть, это лишь мы друг у друга.