***
Огромная библиотека, которую через высокое, с широкими рамами окно заливал до ужаса бледный лунный свет. Высокая, статная девушка медленно, с наслаждением продвигалась между стеллажей навстречу мужчине. Каждая клетка ее тела томно трепетала от неумолимого желания прикоснуться к нему. Впиться костлявыми пальцами в глубину неистово черных вороновых волос. Ощутить его всецело и полностью. По лицу Дориана скользнула мимолетная ухмылка: он ждал ее вечность. Ждал, когда старый мир разрушится и новый обретет свое начало. Ждал веками и тысячелетиями, как преданный хозяину пес. Был непреклонен. Последний шанс Владыки он сохранил именно для этой женщины и ни для кого другого. Встретившись с вызывающим взглядом мужчины, Ирэн чуть заметно улыбнулась, ведь сколько бы раз она не перерождалась, ее душа помнила его душу. Бледные щеки залились смущенным румянцем, а дыхание в миг стало невероятно тяжелым. Девушка помнила его руки по всему телу, помнила горячее тело, что когда-то давно грело ее по ночам. Но так же как и сам Дориан она прекрасно понимала: он не изменится. Ни ради лучшей жизни, ни даже ради нее. Ее манил огонь в неистово притягательных темных глазах, но и этот самый огонь она больше всего ненавидела. Дориан пришел только для того, чтобы наконец сломить Ирэн, утянуть ее в бездну, закопать в пучину своей темной и страшной души. Девушка почувствовала странный ком у себя в груди, он словно тяжкий камень висел на ней, сжимал грудь подобно тискам. Это была ни боль и ни отчаянье, только горечь ускользающей любви на месте ранее цветущего сада. Дориан внимательно поглядел на Ирэн и с неожиданной простотой признался: — Знаешь, как страшно там, в глубине? — тишина была нарушена, и его чарующий низкий голос разнесло эхо. — Думаешь, я ничего не боюсь — и уж тем более не должен бояться места, где провел и проведу еще целую вечность? — Ты заслуживаешь и худшего наказания за то, что сотворил с этим миром, — мучительно прижавшись к мужчине, девушка взяла его за руку. — Нет того доброго дела, которое сумело бы это искупить. И за невероятной красоты лицом… — подушечками пальцев Ирэн коснулась тонких губ, — Ты прячешь черствую, прогнившую душу. Сильные руки легли на талию, Дориан любовался ею: проницательными глазами и опущенными уголками губ, маленькой горбинкой и хрустально прозрачной бледностью кожи, каждой мелочью и изменением, которые видел теперь уже в последний, заключительный для их любви раз. — Там темно, там пусто… — прошептал мужчина, остановив опустошенный взгляд на кроне дуба за окном. — Это непроглядная ночь, где некому тебя согреть. Вокруг только такие же падшие твари как и ты сам. Все, от кого хочется отказаться еще при жизни. — Но я не отказалась. Я любила тебя, несмотря на всю боль, что пришла за тобой в мою жизнь. — Однако ты так и не сумела поступиться с долгом ради меня. — Дориан приподнял голову девушки, легонько коснувшись пальцами подбородка. — В конечном итоге меня погубит твоя честь и справедливость, отправишь меня в бездну, даже разбив собственное сердце… Неужели тебе не хотелось хоть раз сделать то, что ты по-настоящему жаждешь? Наплевать на других, провести со мной жизнь, угождая лишь своим желаниям? — Хотелось. Меня разрывает осознание того, мне придется убить тебя теперь уже навсегда. Но только ты виноват в этом. Ни люди, ни обстоятельства, ни даже сам Владыка свели тебя в ту дыру, а ты и только ты. Ты сотворил ужасные вещи, и внутри меня тлеет ужас от того, что мои чувства не угасли, даже несмотря на это. Ты отравил мою кровь собой, все мое существо медленно умирает вместе с тобой. — Не ври, Ирэн, с тобой происходит отнюдь не это. Ты всегда чувствовала, как тьма зовет тебя, на самом деле тебе плевать на жертвы и страдания этих людишек. Убивая меня, ты пытаешься доказать что-то именно себе. Но знай, что не докажешь, и когда ты поймешь это, будет уже слишком поздно.***
— Я бы хотела видеть ненависть в твоих глазах. — Но не увидишь, — тихо произнёс мужчина. Он, казалось, был самой тенью. Неотъемлемой её частью. Однако так гордо он возвышался над ней, словно был самим светом. Воспоминания, словно раскаленное железо, выбивали в сознании четкий образ, даже тогда, когда былая красота потеряла свое величие, слившись с мраком. Ирэн помнила, как увидела его впервые. Длинные чёрные волосы аккуратно ложились на плечи, где сливались со столь же темным костюмом. Лишь глаза были чётко различимы. Их тьма была ярким омутом, в котором хотелось утонуть, пускай и понимая, сколь много чертей встретишь на своём пути. — Мы встретимся. Как бы ты не врала себе, моя тьма стала твоей бездной, и когда-нибудь ты сломаешься.***
Пустые города, дороги и улицы, где нет людей. Ни одного, даже случайного, мимоходом идущего по своим делам, прохожего. Это был как раз тот момент, когда Ирэн неизбежно ощутила себя невероятно одинокой. Несчастной и одновременно ужасно счастливой от своего вынужденного единения с необъятной вселенной. Тогда раздался чуть слышный стук каблуков по мощённой гранитом дороге. Ирэн проходила мимо высокого, сложенного из точеного камня храма, на входе которого по обе стороны стояли массивные мраморные изваяния. Они были призваны изображать злобных порождений тьмы, чтобы ясно дать понять, что ждёт грешников после смерти. Однако, как показало время, на деле они служили очередным украшением: ещё никто из тех, кто желал переступить ту несуществующую черту добра и зла, не усомнился в своём решении. «Чёртовы святоши», — усмехнулась про себя женщина, открывая тяжелую, массивную дубовую дверь. Зашла, уверенно ступая на прогнившие скрипящие половицы. В помещении холодно, но сухо. В воздухе больше не веяло той фанатичной религиозностью, которая обычно присутствовала там днём, однако ощущение таинственности и волшебства осталось. Вокруг неё витражи, прекрасная стеклянная мозаика. Храм залит холодным, голубым, необычайно нежным светом. То место, где они впервые встретились. Его уже давно нет ни на одной карте, но силы ее магии хватало, чтобы ненадолго вернуть себя в прошлое. Ещё ночь, поэтому зыбкий свет от фонарей не мог полностью осветить зал. Там пусто, и кроме женщины в храме жили только блики света. Да, у них тоже была своя жизнь: они появлялись утром, с первыми лучами восходящего солнца, с каждым часом становясь всё ярче; после полудня их жизнь постепенно угасала, и тогда наступали сумерки — самое мистическое время суток. Когда солнце ещё не совсем зашло, а темнота ещё не сгустилась, когда, по легендам многих народов, параллельные миры соприкасались, и люди видели призрачные тени, оставшиеся от ярких дневных бликов. Они танцевали, переливались, и вот голубой уже казался малиновым, и все тревоги, проблемы, всё-всё, абсолютно всё тогда становилось бессмысленным на фоне этих танцующих огоньков. Женщина сидела на длинной выбеленной скамеечке, закинув ногу на ногу, и думала о чём-то своём, и те мысли терзали её больную душу. «Хватит ли мне смелости вырваться из этого сплетения неизбежностей? Могу ли я ещё повлиять на что-то в этой жизни?» — вдруг пришло ей в голову. Однако ответа не было, да и Ирэн порой переставала верить, что найдет его. И под ту музыку своих мыслей женщина засыпала, пока перламутровые блики продолжали исполнять свой причудливый танец света. Больше ее так никто и не увидит.