Infant Joy

You can call it what you want You can call me anything you want. Florence + The Machine — Remain Nameless

      — Бенни, нет. У нас с тобой ничего не выйдет.       Всего несколько слов положили начало кричащей пустоте. Громкая, тошнотворная клубная музыка играла за плотно закрытыми дверями личной комнаты Барта. Вампир молча смотрел на сидящую перед ним Мию, которая была спокойной и отстранённой. Девушка ожидала хоть какого-то ответа от любимца роскошной жизни и лёгкой судьбы, в первую очередь, от веселящегося инфанта; однако между ней и певцом повисла зияющая рана безмолвия. Это было совершенно не то, что она представляла, поэтому совсем скоро Мие было неловко за свои слова. Брать же назад их — она не собиралась вовсе.       Невозможно было прочитать по холёному лицу Бенни хоть какого-то намёка на отрицательную эмоцию. На нём вообще мало что можно было сейчас разобрать. Барт немигающе, словно ленивая змея, пробовал на кончике языка застывшие в густом воздухе слова. Они ему… были безразличны. Впрочем, как и сама Мия, которая об этом не догадывалась. Вампиру не было смысла изображать оскорблённого избалованного ребёнка, лишённого ещё одной конфеты. А так хотелось бы. Вампиру не было смысла что-то объяснять или спрашивать, на что-то надеяться.       Бенни было всё равно.       Вампир поудобнее сел на диване, нарушив кататонию резким скрипом мебельной кожи. Мия встрепенулась, несомненно, обрадованная новым звуком и со всем вниманием повернулась к Барту. Она напоминала ему маленькую, совсем юную пташку: такую же чистую, как полотно, неопытную и не ищущую необходимой глубины в других. Губы невольно дрогнули в призрачной улыбке.       — Хорошо, — не впечатлённый признанием, вампир пожал плечами и откинулся на мягкую спинку. — Но мне интересно, почему мы с тобой остановились на поцелуях.       Ему не было интересно. Он уже знал ответ.       — Что? — Мия сначала не поняла, ослышалась ли она или всё происходило на самом деле. Девушка ожидала совершенно другой реакции. — Ты… легкомысленный. А мне это не нужно. Совсем. Понимаешь меня?       В холодной груди сердце болезненно пропустило тяжёлый неприятный удар.       — Я? — Бенни с насмешливым удивлением вздёрнул брови. — Детка…       — Нет, — прервала стальным голосом Мия, — я не хочу, и это больше не обсуждается.       — Как скажешь.       Мия, пригубив остатки разбавленного виски, от неожиданности поперхнулась. Прокашлявшись под аккомпанементы выворачивающих наизнанку кишки низких басов безвкусной «музыки», девушка в замешательстве посмотрела на Бенни. Вампир участливо подал платок и задорно улыбнулся. Спустя пару мгновений пара обсуждала предстоящий концерт певца, ради которого он отправится на другой конец света. Мия быстро расслабилась — Бенни не стоило никакого труда сменить тему без намёка на неразрешённые вопросы. Внутреннее напряжение пропало, словно его никогда не было.       Вампир обольстительно улыбался, оставаясь закрытым. Янтарные глаза были не то в манящем прищуре, не то в таинственной дымке соблазна. Мия не решалась сталкиваться с непроницаемым взглядом Бенни, чувствуя себя неуютно, когда певец привычно разглядывал девушку походя, проникая малейшим дрожанием длинных ресниц под кожу. Понимал, что на границе сознания она могла почувствовать истинные причины таких взглядов. Но знал, что никогда не будет даже пытаться. Для Барта это не было в новинку. Нет, к сожалению, это было его прозаичной реальностью.       Девочка всё для себя решила. Уже давно. А он и не собирался её в чём-то переубеждать. Неблагодарное это дело — переманивать на свою сторону живую душу, что не отличает день от ночи в бессмертной сущности. Не было обиды или разочарования. Бенни не сожалел, что мимолётная страсть угасла там же, где взорвалась. Он уважал прагматичность. Больше всего он ценил своё время, не размениваясь на, казалось бы, правдоподобно яркие иллюзии. Не получилось пойти дальше обоюдного удовольствия — не беда. Через день Мия выкинет из своей хорошенькой головки Бенни, забудет запах непонятного предчувствия, заводящего невидимую струну глубоко внутри. Всё как всегда. Ничто не изменно. Всё привычно.       Не вспомнит. Вампир сотрётся под чередой грядущих испытаний. Время смоет его, как волна смывает песочный замок.       Впрочем, Бенни было всё равно. Не потому, что он предпочитал строить вокруг себя какие-то бесполезные стены, ограждая тонкую чувственную натуру от раздирающей боли; не потому, что хотел показаться крутым парнем. Ему не было дела до всего этого, хоть маска дерзкого обольстителя срасталась с его эго куда сильнее многих. Просто… ему было скучно. За свою жизнь он видел сотни сценариев, что теперь мог с лёгкостью, коей не обнаружится почти ни у кого, угадывать все их развязки только на этапе создания. Посему Барт совершенно не утруждался убиваться по пустякам: а связи с людьми были ничем, кроме мимолётной заинтересованности и желания получить хоть какой-нибудь приз из взаимовыгодной сделки.       Любви не было. И вряд ли она будет, когда вампир сквозь тёплый покров видит в крови сомнение, недоверие. Непонимание.       Уходя, Мия решила извиниться. Несмотря на то что она не считала себя виноватой, ей показалось необходимым сделать это хотя бы из вежливости. Бенни наигранно захлопал глазами и, прервав продуманную речь в самом её вступлении, пожелал удачного пути. Девушка вздохнула и вышла. Тем лучше, не надо будет строить из себя правильную девочку.       Бенни тихо поднялся с дивана и прошёл к бару. Меланхолично проводя ухоженными пальцами по мерцающим бутылкам с алкоголем, вампир погрузился в размышления. Философские наблюдения перемешивались с внутренним вопросом «Что выберешь ты?» Для чего нужен был выбор, когда руки были пусты? Барт облизал пересохшие губы и достал непочатый джин и гранёный стакан. Выпустив тоскливый хлопок из-под пробки, искры еловых веток с горькой сладостью приятно окутали молчаливого вампира. Это всегда напоминало Бенни о былых временах, когда в его жизни второй лучшей подругой была природа, которая прятала от гнева взбеленившегося старого Данте.       Бенни не слышал утробного рёва современной, беспощадно пустой какофонии примитивных звуков. Он находил способ отвлечься от мирской суеты при помощи алкоголя более эффективным, чем вслушиваться в непонятный мотив. Опьянения не было. Вампир предпочитал диалог с самим собой, чем притворное грехопадение с очередной фанаткой. Наполнив стакан до краёв терпкой льдистой жидкостью, Барт не спеша взял его и уже направился обратно к дивану.       — Хотя…       Развернувшись на каблуках, певец решительно схватил и бутылку.       Барт, на самом деле, не жаловал клубы. Ему не нравилось оставаться в, пусть и личной, комнате в кричащих, кислотных тонах. Неоновые лампы напоминали роковые болотные огоньки, которые случайно потерялись и рассыпались по углам то тут, то там. Может быть, весь пафос знаменитой и, каким-то образом, окрещённой радостной жизни был самым настоящим болотом. Может быть, эти титаны были новыми детьми бушующей эпохи. Может. Бенни не нравилось думать о том, что он намеренно бежит в порочные места с расцветающей вакханалией от своего одиночества. Ему вообще не нравилось общество в такие моменты. Оно было чужим для него.       Всегда.       Непреодолимо вампир скучал по просторному пентхаусу без лишнего шума — только он и мириады звёзд. Беспокойный пожар мыслей опалял сознание, гудел в висках чёрной кровью; Бенни не мог противиться вдруг всколыхнувшемуся желанию уйти в себя, побродить в закоулках души. Он был один. И это было самым лучшим временем, когда он мог уничтожить себя под корень или исцелить, подобно человеческий идол исцелил Лазаря.       Вампир лениво закурил. Делая глубокую затяжку, он медленно выпускал белёсый дым. Было забавно наблюдать, какие метаморфозы претерпевает он, исчезая под потолком. Алкоголь обжигал. Обжигали мысли. Привкус хвои убаюкивал, смешивался с крепким запахом тлеющего табака.       Когда Бенни в очередной раз потянулся к бутылке с джином, поставив на пол стакан, она оказалась пуста. Певец с минуту тупо смотрел на прозрачное стекло, а потом с тяжёлым вздохом поставил её обратно. Пальцы не дрожали, каждый мускул был мягок и наполнен спокойствием, но отчего-то вампир судорожно запустил свободную от новой сигареты ладонь в волосы.       Подумать только. Слова окружающих мало заботили Бенни Барта. Не кривя душой: они его вообще не трогали. Когда разум бодрствует не одну декаду человеческих лет, злость и мелочный гнев становятся безвкусными, лишёнными смысла и первоначальной радости. Но были всегда забавные фразы, которые пробуждали ещё не выцветшие чернила воспоминаний на бумаге растянутой жизни. Если бы Барт решился вести учёт, когда его не воспринимали всерьёз, считали набитым дураком, отбитым членом «высшего» вампирского общества, нерадивым ребёнком, то ему не хватило бы выдержки вспоминать все случаи. Их было великое множество. Пожалуй, ему уступало лишь количество однодневных любовников.       Бенни привык. К сожалению или к счастью, он предпочёл не задумываться над этим более. Такова реальность. Испещрённое глубокими кровоточащими шрамами сердце привыкает к боли. Перестаёт ей удивляться, противиться, пугаться. Оно её принимает: сначала неохотно, но спустя время словно любимую сестру. Оно не чувствует, покрывается морозом и вечным льдом. Не бьётся и всё же растёт, крепнет. Вампир слишком часто сталкивался с невежественным непониманием его личности и мотивов, что попросту устал биться с глупостью и поверхностью, как муха в исступлении бьётся о кухонное стекло. Не было смысла.       Не растрачивая своих сил на угоду незнакомцам, Барт отдал их тем немногим, кого он ценил почти так же, как себя. Инфантильность? Пожалуйста. Несерьёзность? Пожалуйста. Глупость? Да ради всех святых, в которых верят люди. Прока спорить и разводить демагогии было столько же, сколько не дышать. Бенни довольно скоро научился получать изощрённое удовольствие от созерцания шутовских попыток безликого моря людей и бессмертных доказать ему, какое он ничтожество. Только все забыли, что он имеет на крошечной планете, которую мало кто ценит, неплохое влияние; что ему единственному хватило ума держать нейтралитет и не терять себя как личность на смертельном конвейере междоусобиц и политических дрязг. Не растворяться как кусок мыла в ванне.       Сердце щемит. Мешает дышать. От сигарет ли, от непрекращающейся пустоты и потерянности ли Бенни хрипит и кладёт голову на спинку дивана. Янтарные глаза недвижимы. Задумчивы и подёрнуты пеленой кровавых слёз. Тонкие пальцы подносят сигарету к разомкнутым в немом вопросе губам. Затяжка. Выдох. Затяжка. И снова выдох. Третья сигарета. Затем четвёртая и пятая.       Дошедший до возбуждённого монологом сознания никотин затрещал, наполняя клетки тяжестью. Скоро пройдёт.       — Легкомыслие, хах? — вопрос тихо сорвался с губ. — Ну, да, детка, если мои разумные удовлетворения желаний так можно назвать. Не ты ли сама такая, Мия?       Бенни потушил окурок и потёр переносицу. Хотелось спать. По ощущениям наступал рассвет. Ещё один. Вампир размял шею, вдруг расплывшись в улыбке. На ум пришла одна неплохая идея. Белые пряди волос упали на лоб, когда певец достал из внутреннего кармана багрового пиджака телефон. Быстро набрал чей-то номер. Не прошло и трёх гудков, как на другом конце мягко ответили:       — Доброй ночи, Бенни. Что-то случилось?       — Привет, старик. Нужна помощь Мие, ты помнишь её. Как тут забудешь, когда она пришла в клуб и начала расспрашивать про неправильное обращение, — фыркнув, вампир обнажил клыки. — Да-да, это она. Ой, да брось, ты ещё даже не выслушал меня, как начинаешь идти на попятную. Так мне говорить или я могу сейчас драматично бросить трубку? Чудненько. Слушай, девочка совсем не понимает, как устроен наш мир... И она скоро будет нуждаться в помощи лояльного вампира. Понимаешь?       — Почему ты так уверен?       — А… Ты не знал, что наша старая-добрая подруга вернулась в город?       — Неужели…       — Всё, мне пора. Пока-пока.       Бенни не был легкомысленным. Он просчитывал, по крайней мере, ходов пять, чтобы нанести удар. Один, но самый точный и безапелляционный. Этого предпочитали не видеть, воспринимая вампира за избалованную икону. Предпочитали не заглядывать в бездну, когда она смотрела во все глаза.       Предпочитали звать как угодно, но только не настоящим именем.       Знали ли они его?