Имитируя жизнь

      Я помню. Я все еще помню гул вертолетов. Стоит мне только закрыть глаза, и он возвращается. Особенно навязчив он становить ночью, в полной темноте. Это мешает мне спать. Хотя думаю, пора бы было уже научиться засыпать с этим. Но я все еще не могу. Каждый раз, закрыв глаза, я возвращаюсь обратно. В день, когда игра для нас закончилась. Насколько же это нелепо? Вокруг меня в игре гибли десятки человек, школьников, многие из которых были моими друзьями или знакомыми, одноклассниками, но ясней всего я запомнил не их смерть, а собственное спасение. Я помню это так хорошо, что даже противно. Так почему же я все никак не забуду, каково было стоять на самом краю того мерзкого куба, и смотреть под непрекращающийся гул кружащих вокруг вертолетов на обезумевшую толпу. Сотни, тысячи людей внизу, лица которых я не мог разглядеть, орали и, видимо, улыбались мне, приветствуя новое чудо этого мира – божьих детей. Даже от самого этого названия несет каким-то извращенным уродством, природу которого мне не понять, как бы я не пытался. От этого бессилия тошнота к горлу снова подкатывает, как и в тот день. Но и тогда, и сейчас она очень быстро проходит.       Ее прерывают. В тот раз это были вертолеты военных, которые забрали нас с того куба и доставили в какое-то учреждение закрытого типа. С того момента начались бесконечные допросы, хождения по психологам и психиатрам, встречи с адвокатами и представителями правительства, обследования у врачей, а еще поочередные крики каждой из сторон, что суетливо тряслись, стоило им едва выдумать новую версию произошедшего, что не вписывалась в привычные реалии повседневной жизни, или ошибочно выявить предстоящую угрозу. Взрослые действительно странные. Даже будучи настолько лет старше нас, имея многолетний опыт и играя огромную роль в своей области деятельности, они все равно напоминали тех самых перепуганных школьников, какими мы были в игре. Думаю, это весьма позабавило Амайю. Впрочем, возможно я этого никогда не узнаю. Тогда я не знал, да и сейчас не знаю, сколько времени я провел в том учреждении. Даже если мне была известна дата очередного допроса, мой мозг просто отказывался воспринимать и чувствовать ход времени. Те дни просто превратились для меня в единый поток непрекращающихся воспоминаний и болтовни, ничего из которых я уже почти и не помню.       В любом случае, Амайю я так и не увидел, и даже ничего о нем не спросил за все то время, что меня там держали. Лишь единожды, когда я в последний раз беседовал со своим адвокатом, в самом конце я почему-то машинально произнес что-то вроде: «А как там Амайя?». Но такой реакции на свой случайный вопрос я точно не ожидал. Глаза той женщины мгновенно расширились в немом удивлении, но не прошло и секунды, как ее взгляд сильно изменился. В нем было невозможно прочесть еще что-либо, кроме слепого, ярого отвращения, как если бы он говорил: «Да как ты можешь спрашивать такое? О нем!». Тогда это меня поразило, а она, так и ничего мне не ответив, просто вышла из комнаты, оставив меня одного. Словно всего за секунду я встал для нее на одну ступень с Амайей, среди тех, кого она презирает. В тот момент это еще не стало для меня привычным, ведь со мной все держались весьма нейтрально, в крайнем случае, просто холодно, но никто из тех, кто меня осматривал или допрашивал, не презирали меня. И это впервые заставило меня задумать о том, какого это быть Амайей Такеру – человеком, которого и раньше ненавидело и боялось немалое количество человек. Но оказавшись дома, я быстро об этом забыл, а потом, как бы это не было смешно, даже опять пошел в школу, в конце концов, они все еще существовали, ведь младшеклассники не участвовали в игре. На мое удивление, правительство даже нашло учеников для средних и старших школ, которые все также должны были учиться, пускай и их ряды значительно поредели в сотни или даже тысячи раз. Классы все равно были сформированы, но откуда они выкопали этих немногих, кто уцелел, да и как последние это сделали, я даже не интересовался. Просто почему-то не мог. Но даже если бы я и узнал, ничего бы не изменилось.       Так что, когда основная шумиха и митинги улеглись, родители снова стали отпускать своих детей в школу, куда спровадили и меня. Вернуться в знакомые стены было тяжело. Повсюду преследовали воспоминания и чувство вины. Последнее совсем не отпускало, хотя я и старался, следуя советам психолога, не винить себя в произошедшем. По крайней мере, не во всех смертях. Но ведь были и те, кому я позволил умереть… Я ведь знаю это. Так почему же все, кто окружают меня, так неоднозначно относятся к этому, словно нарочно стараясь расшатать те хрупкие позиции моего сознания, которые я для себя выстроил? Люди действительно странные. Почему прощение пришло, откуда я и не ждал? Родители Итико… Почему они меня простили, и даже сочувствовали мне? Мне… Тому, кто позволил их дочери умереть? Если бы они как родители Сёко проклинали бы меня, я бы их понял, я бы знал, как реагировать… Но прощение… Я не понимаю этого. Даже моя мама со дня моего возвращения в основном молчала, так и не попытавшись заговорить на эту тему. Лишь, когда меня привезли домой, она со слезами крепко прижала меня к себе, и практически неразборчиво прошептала, что любит меня. Более она ни о чем со мной не говорила, вероятно, полагая, что так для меня будет лучше. А отец, скорее всего, просто следует ее примеру. Он даже не ругался. И остальные окружающие, кто знает меня или мою семью, поступали точно также. Почему они не кричат? Почему не желают мне смерти? Они так добры или всего лишь меня жалеют? Но в итоге эта их слепая снисходительность лишь больше притупляет мое чувство вины. Такими темпами я и вовсе перестану самобичевать себя… Но… может ли быть так, что я всего лишь слишком избалован? Не слишком ли я превозношу себя в чужих глазах? Значу ли я для ни них хоть что-нибудь? Или я такой же, как он? Но разве тем, кто сказал, что у нас нет ничего общего, был не я? Не я ли это утверждал? Но правда ли это…? Тогда я действительно был в этом уверен, и все же если это правда так, то почему мысли о нем все чаще помогают мне уснуть?       В конце концов, Амайя тоже вернулся в школу, правда намного позже, чем я. Где он был и что все это время делал, я так и не узнал. Хотя я даже не спрашивал. Все что я испытал, увидев его снова в коридорах, был лишь немой шок, который не дал мне заговорить. Но думаю, так было даже лучше. Чтобы я ему тогда сказал? А что могу сказать сейчас? Я совершенно не представляю о чем нам говорить, да и надо ли вообще, ведь мы такие «разные». Но вообще-то мне все же интересно, как он все это время жил и о чем думал? Как он избежал наказания за убийства? Но если поразмыслить, то последний вопрос не такой уж и сложный. Как говорила та женщина – мой адвокат, способов обойти закон бывает масса, главное – выбрать верный. Скорее всего, адвокат Амайи был таким же. Думаю, он легко нашел лазейку в законе, ведь, по сути, все убийства Амайя совершил в передвигающемся кубе, который сам по себе как место преступления не подпадает ни под одну действующую юрисдикцию какой бы то ни было страны. Следовательно состава преступления просто нет. А может я чересчур много рассуждаю? Его адвокат мог сделать и проще. Всего лишь банально сослаться на то, что Амайя несовершеннолетний. Или это сработало только в случае со мной?       Впрочем, как бы то ни было, но со дня окончания игры Амайя стал тихим. Необычно тихим. Раньше он всегда дрался. Стоило только его задеть, и он тут же доказывал свое превосходство. Но сейчас… Его словно не существовало. Хотя возможно дело было в том, что просто некого было бить. Теперь, когда его знали абсолютно все, те немногие, что остались в живых, до смерти его боялись. Даже учителя относились к этому большинству. Но были все же и те, кто осмеливался прилюдно высказывать ему свою ненависть. Такие глупцы точно упивались мнимой возможностью покрасоваться, стараясь изо всех сил бравировать оскорблениями. Вся их жалкая храбрость подпитывалась лишь хрупкой уверенностью в том, что Амайя стерпит и на этот раз, что не сорвется как в игре, и не свернет им шею. Так жалко. Именно об этом я думал каждый раз глядя на то, как его пытаются задеть. Но они этого совсем не понимали. Они не знали какого это было стоять рядом с ним там… в игре, когда он убивает на твоих глазах одного твоего друга за другим, и смеется, смотря на тебя. Им не понять каково это, когда твое тело парализовывает страх. Но… возможно, что и я уже этого не испытаю, ведь… теперь Амайя полностью безразличен ко всему, что его окружает… Включая меня.       Не важно сколько раз мы сталкивались в опустевших коридорах, он так ни разу на меня и не взглянул. Прямо как если бы я так и остался для него в той игре среди проигравших трупов. Почему-то мысль об этом вызывает во мне сильную обиду. Но я не могу перестать думать об этом, а потом мне на ум приходят совершенно другие мысли. Я внезапно вспоминаю о тех, кто его ненавидит, и задумываюсь. На Амайю ведь набросились все, причем даже родители тех, кого он не убивал, желали ему смерти. Я столько раз это читал на форумах. Там было столько людей, что презирали нас. Но были ведь и те, кто считал иначе. Те, кто боготворил. Фанаты. Окрестив нас «божьими детьми», они создавали в нашу честь целые культы на тех самых форумах, где еще несколько сообщений назад нас просили умереть другие. И эти хвалебные культы бесконтрольно плодились не только в интернете, но и в СМИ. Интересно это когда-нибудь закончится? Когда-нибудь они забудут наши имена? Не похоже. Уверен, страницы журналов еще долго будут пестреть заголовками о «божьих детях». И от этого не сбежать. До сих пор ни один мой день не обходится без самовольно сделанной фотографии тем, кого я даже не знаю, или коряво нацарапанного автографа опять же кому-то неизвестному. Все это только подтверждает мой вывод о том, что люди странные существа. Я не понимаю как это возможно… Как возможно знать, что тебя ждет в кубе, знать, что ты потеряешь там своих друзей и одноклассников, но все равно желать оказаться в игре, стать нами? Или они такие же, как и я? Они тоже считают свою жизнь скучной? В любом случае, сколько бы я не рассуждал, от этого ничего не изменить. Таких, как они становиться только больше. И это меня беспокоит.       Амайя ведь тоже читает это, так? А что если кто-то из них однажды сможет привлечь его взгляд? Кто-то, кто также безумен, как Амайя может найтись. И что тогда будет? Он теперь будет смотреть только на него? Безумная, хитрая и невероятно красивая девушка. Да, такая точно будет способна его забрать. Она заставит на нее смотреть… И он не будет против. Интересно… а его взгляд будет похож на тот, которым он смотрел на меня…? О, хватит! Боже, какую же чушь я опять несу… Но он ведь говорил, что любит меня. А еще сказал, что убивают и из ревности. Полнейшая ложь. Глупая и очевидная ложь, все ведь происходило в игре Сиракумы, он мог сказать абсолютно все, что пожелает, насколько бы абсурдно это не звучало. Я же хорошо это знаю. Но… тогда почему я все чаще вспоминаю тот самый взгляд, которым он на меня смотрел, когда признавался? Почему именно эту нелепую ложь я запомнил? И… что я вообще здесь делаю? Почему опять пришел к его дому? - Может, уже войдешь?       Всего мгновение и мое тело опять охватывает паралич. Первые пару секунд я даже думаю, что мне показалось, и твой голос звучал только в моей голове, но потом я, наконец, нахожу в себе силы и оборачиваюсь, не веря в то, что ты действительно стоишь на пороге своего дома и смотришь на меня. А вот тебя вся эта ситуация, кажется, совсем не напрягает. Ты все также безучастно стоишь и небрежно разглядываешь мое удивленное выражение лица. А вот на твоем, напротив, нет никаких эмоций. - Матери сегодня не будет, так что можешь остаться.       Видимо ты совсем устал ждать моей реакции, поэтому и развернулся спиной, готовясь зайти в дом, но, едва приоткрыв входную дверь, ты снова повернулся ко мне вполоборота. - Впрочем, ты ведь и так это уже знаешь.       В этот момент все внутри меня замирает, а на твоих растянувшихся губах играет та самая ехидная ухмылка, которую я так давно не видел. Прямо как если бы я вернулся обратно с тобой в игру. От удивления я нервно сглатываю, даже не стараясь понять смысл того, что ты мне только что сказал. Я просто покорно иду за тобой, боясь, но, все же желая убедиться, что мне не показалось это из-за уличной темноты, и ты действительно ухмыляешься, смотря на меня. Из-за моих медленных рассуждений я совсем не заостряю внимание на предметах интерьера или общей обстановке твоего дома, по которому мы идем, передвигаясь из одной комнаты в другую. Я просто не могу зациклиться на чем-то одно, хотя, признаюсь, мне было интересно, как ты живешь. Но и это рассуждение так и останется незаконченным. Лишь когда я оказываюсь в твоей комнате, я вновь приобретаю способность ясно мыслить.       Словно очистив разум, я, наконец, осознаю, что стою прямо посередине твоей спальни и, даже сам не успев опомниться, спешно рвусь оглядеть все, что меня окружает. Почему я это делаю? Я не знаю. Скорее всего, в этом даже нет особого смысла. Возможно, я лишь просто хочу запомнить как можно больше о тебе, раз ты меня так легко забываешь. И тут я внезапно замечаю, насколько же эта комната тебе подходит. Не по интерьеру конечно. Она до жути простая, и располагает только самой заурядной мебелью, которая совершенно не захламлена, здесь лишь самое необходимое и еще пару вещей, что случайно тут завалялись. Абсолютно не вяжется с твоим образом, а вот твоя суть… Именно она отражается в этой пустоте. Эта комната настолько пустая, что в ней просто нет даже намека на то или тех, к кому можно привязаться. От этой мысли мне снова почему-то становиться обидно, даже сильнее обычного. Но я не хочу останавливаться, я все еще хочу смотреть на хозяина этой комнаты.       А вот самого хозяина явно занимают мои действия, иначе бы молча Амайя не сидел. Я замечаю это, когда перевожу взгляд на твое лицо. Теперь я стараюсь разглядеть и его, благо в этой комнате светло и я, наконец, могу убедиться, что мне не померещилась твоя улыбка. Так странно видеть ее снова. Сколько же времени я тебя не видел? А сколько ты меня не замечал? Сколько не смотрел на меня, и почему это делал? Неужели в тебе действительно все так изменилось? Почему? Почему я сейчас ощущаю что-то теплое и одновременно давящее в области грудной клетки? Странное чувство. Странный я. Мою голову снова разрывают бесчисленные вопросы, но я даже не знаю, как спросить тебя обо всем, о чем хочу, хотя ты сидишь совсем рядом. Это как-то неприятно угнетает. Я до сих пор боюсь открыть рот. Что ж… Если я так и не смогу ничего сказать, то хотя бы запомню. Запомню не только твою комнату, но и твое лицо. А оно немного изменилось. Щеки чуть-чуть впали, под глазами круги. Небольшие, но они есть. Прямо как у меня. Интересно почему? Ты тоже не спишь? Или тоже ходишь к чьему-то дому, как и я? Нет, глупости. Ты бы так не сделал. Да и ты все время дома по ночам, уж это я точно знаю. Тогда почему же ты не высыпаешься? Хотя твое лицо следы небольшого недосыпа явно не портят. Оно у тебя красивое. Наверное, даже смазливое. Я никогда не замечал, но у тебя очень длинные и пушистые ресницы, под ними темные, если не совершенно черные глаза, аккуратный прямой нос, пухлые розовые губы, и даже волосы слегка вьются. Должно быть они мягкие на ощупь, не то, что мои. Но кроме этого, ты еще и очень стройный. Или просто худой? Но… разве девушкам такие не нравятся? Если бы не твой характер, ты бы точно стал популярным, Амайя. И все же не смотря на всю твою внешнюю привлекательность, ты, прежде всего все тот же маньяк, что убивает ради веселья. Это видно даже по твоему взгляду. Жесты и мимика тоже не способны это скрыть, да ты к этому и не стремишься. Интересно, почему же тогда я тебя не боюсь? Это вообще нормально не испытывать перед тобой страха? Но ведь другие не испытывают. Только лезут за автографами. Интересно, что ты видишь в них? А что видишь во мне, Амайя? Какой я для тебя? Все такой же с черными прямыми волосами, что спутываются, когда я пытаюсь их взъерошить, и немного колются на ощупь? Хотя причем тут волосы, вряд ли он об этом знает. Скорее всего, Амайя первым делом обратил внимание на мои глаза или губы, или в общем на выражение лица. А какие они сегодня? Хотя глаза у меня, конечно же, темные, но до глубины глаз Амайи мне далеко. Да и ресницы у меня значительно короче, не говоря уже о синяках под глазами. Наверняка они стали только темнее. Овальными чертами лица я тоже не отличаюсь. Мои намного грубее. Так что куколкой меня точно не назовешь. И почему Итика однажды сказала, что такая внешность как у меня нравиться девочкам? Более мужественная, да? Звучит совсем абсурдно. Пускай я и выше Амайи, по крайней мере не меньше чем на полголовы, но как ни посмотри, а сейчас он наверняка видит во мне того самого скучного и обычного подростка со спутанными волосами. По крайней мере, таким я точно был, когда выходил из дома. Черт, наверняка же где-то в этот доме было зеркало, почему я не посмотрелся? Опять паникую! Как будто Амайя вообще заметит, как я выгляжу. Не заметит же? - Сядь.       На этот раз голос Амайи был очень громким и холодным. Меня это удивило. Он говорил так, словно отдавал приказ раздражающей собаке. Это его привычка? Кажется, я уже слышал такое, когда смотрел на одну из его драк. Но и сейчас я почему-то не испугался, хотя по его сузившимся глазам было понятно, что я уже медленно, но верно перехожу грань его терпения, да и в принципе дозволенного мне, так долго и пристально продолжая его разглядывать. А я еще гадал, заметил ли он, сколько я на него пялюсь. Смешно немного. Впрочем, выполнять немедленно его приказ я тоже не кинулся. Думаю, его это слегка разозлило. Но он пока не нападал, так что… Хотя я и осмотрел интерьер его комнаты, запомнив его, все же я предпочел еще раз оглядеться в поисках места, куда можно было бы сесть. Конечно, кроме его кровати садиться было некуда, но меня это даже порадовало. На какое-то мгновения я мысленно улыбнулся сам себе, поймав себя на мысли, что в его комнате не бывает больше трех или четырех человек. Для большего числа народа место недостаточно. Да и эти трое или четверо вряд ли здесь бывали. Амайя не из тех, кто приведет друзей домой. Интересно, а друзья у него все-таки есть? Не думаю, но… для одной девушки места бы здесь точно хватило…Неприятно. Надо заговорить, пока он этого не заметил. Но о чем? Я больше не помню ничего из того, что хотел спросить… Тогда о чем же?... А… точно, о чем он тогда говорил? - Амайя, что ты имел ввиду, когда сказал, что я знал об отсутствие твоей матери?       А ведь и правда, о чем он?И почему так резко изменился в лице, словно я, наконец-то, спросил то, что ты так долго от меня ждал? Твой взгляд сейчас слишком хитрый, да и эта ядовитая улыбка на губах, как будто сияет. Что я сделал не так, Амайя? Где оступился? -А разве ты в первый раз приходишь посидеть под моим домом, Такахата-кун? Должен был уже выучить, когда ее нет.       Ухмыляешься. Но… я совсем не понимаю этот намек. Ты не прав, даже если твоей матери не было на прошлой и позапрошлой неделе дома в этот день, это еще ничего не значит. Хватит так пристально на меня смотреть. - Я и вправду не понимаю… - Да ну. Тогда вот тебе вопрос. Зачем ты приходишь каждую ночь к моему дому?       Хватит. Прекрати со мной играть. Мы больше не в кубе. Но почему у меня такое чувство, что с каждым новым ответом я еще больше сам загоняю себя в угол? Гадкое чувство. Мне не нравится это. - Я не знаю. - Правда? А ты уверен? Точно не знаешь?       Твой голос снова становиться властным и меняется настолько, что даже мурашки бегут по спине. Я удивлен, но мне вдруг становится жарко, я чувствую, как горит мое лицо. Видимо, я паникую. Однако, похоже, я слишком рано стал удивляться. Моя реакция действительно сегодня слишком замедлена. Возможно, именно поэтому я осмеливаюсь вновь поднять на тебя глаза, только когда улавливаю странный шорох, доносящийся с той стороны, где ты сидишь. И только когда я вновь встречаюсь взглядом с твоим, я понимаю, что это давно уже не так.Ты уже давно встал со своего стула и медленно идешь ко мне. - Так хочешь, я тебе покажу?       С этой странной фразой Амайя медленно опрокидывает мое тело на постель и также властно садится на меня сверху, располагаясь чуть выше моих колен. В этот момент, хотя в комнате и светло, но мне вдруг кажется, что его глаза словно горят каким-то неестественным лихорадочным светом, которого я не понимаю. - Что ты делаешь, Амайя…?       Мои слабые, если не сказать заторможенные попытки, хотя бы что-то узнать, совершенно ни к чему не приводят. Ты все еще продолжаешь сидеть на мне и смотреть прямо в глаза. И вот теперь это уже пугает. Но я еще не знал, что твой следующий ответ буквально выбьет оставшуюся твердую почву у меня из-под ног. - То зачем ты пришел. Ты ведь хочешь, чтобы тебя не прощали?       Всего за один миг мое сознание, кажется, перестает полностью реагировать на все происходящее вокруг, включая даже тебя. В моих глазах быстро темнеет, а тело начинает трясти. Хотя возможно, мне это лишь кажется, но я действительно не могу осознать сказанное тобой. Как-то не получается это сделать. Прямо как тогда, когда я оказался в игре. Это ошеломляет. Но сказать, что я удивлен или шокирован, означает ничего не сказать. Мне просто не верится. Не получается поверить. Однако даже это чувство быстро проходит, когда я слышу твой искренний и громкий смех. Тебе весело? - Забавная реакция, до тебя и в правду не доходило?       Да, ты радуешься, Амайя. Это видно по твоей довольной улыбке. Как же давно я ее не видел…? -Но еще смешнее то, что ты был прав – мы действительно не похожи. По крайней мере, не полностью. Меня все ненавидят, Такахата-кун. Они считают меня монстром, убийцей. А вот ты не такой. Почти все они видят в тебе жертву, мученика, что изо всех сил старался, но не смог спасти их детей. Они верят в это и прощают тебя. Вот только тебе этого не надо. Ты просто не можешь простить себя и принять их прощение, потому что боишься, что однажды ты полностью забудешь лица тех, кого я убил, и кого убил ты. И если так продолжится, то рано или поздно ты даже сможешь стать мной. Именно поэтому ты сейчас здесь, Такахата-кун. Тебе просто жизненно необходим тот, кто бы сказал, что ты виновен. И, конечно же, им могу быть только я, ведь я единственный, кто знает, каково тебе было и знает настоящего тебя. Хорошо запомни это, Такахата-кун, а иначе мне придется напомнить.       Напомнить? Каким образом ты хочешь мне напоминать, Амайя? Ты снова кого-то убьешь, или у тебя есть другой способ? Все мои мыслительные рефлексы сейчас сильно заторможены, но даже если я едва разбираю, что ты говоришь, я точно могу определить по твоему голосу, что ты доволен своей выходкой. Однако не это сейчас меня беспокоит. Свою длинную тираду ты заканчиваешь прямо у самого моего уха, успевая его обжечь, пока твои руки сильнее надавливают на мои плечи, и почему-то в самом конце твой голос становится непривычно хриплым. Такого от тебя я еще не слышал. Почему меня это как-то странно задевает? - Плачешь?       Только после того как ты это сказал, я наконец замечаю, как что-то влажное бежит по моей левой щеке. Должно быть я действительно плачу. Видимо, где-то внутри своего разума я все же смог уловить суть всего, что ты мне сказал. Но теперь голос Амайи становиться неестественно ласковыми даже каким-то слащавым, после чего он вновь наклоняется практически вплотную к моему лицу и, словно издеваясь, невероятно медленно слизывает своим горячим языком соленую каплю с моей щеки, теперь и ее обжигая. - Ты такой предсказуемый сегодня. Это я с тобой сделал? Приятно видеть. Но все же твое удивленное лицо мне нравится больше. Хотя должен признать, изводить тебя игнорированием было не менее приятно.       Только после этих слов я, наконец, прихожу в себя, и до меня доходит смысл всего, что ты говорил мне до этого. - Так ты специально меня не замечал…?       Боже, так это действительно игра и она была ей с самого начала? Еще с тех самых пор, как вернулся, он специально создал ловушку, в которую методично меня загонял. Он знал, что я чувствую, знал, что наблюдаю за ним, знал, что хожу к его дому с самого начала. И он знал, что как бы я это не отрицал, но, в конце концов, сам приду именно к нему, потому что он… единственный, кто… Неужели… Как давно он меня понял? Могло ли это случиться еще до игры в кубе…? Кажется, я снова готов расплакаться. Столько времени и все ради одной цели – загнать меня как добычу на охоте. Амайя Такеру и в правду маньяк. Так почему же я не бегу…? - А ты уже успел себя измучить?       Этот хриплый голос, насквозь пропитанный ядовитым ехидством и удовлетворением, снова заставляет меня на тебя посмотреть. Но и на этот раз уже слишком поздно. Я успеваю заметить лишь твою макушку, перед тем как ты вновь склоняешься ко мне, и оставляешь поцелуй на моей шеи. Осознание этого парализовывает меня, я просто не знаю, что думать в такой ситуации, но тебе явно это не интересно. Я чувствую, как твои губы вновь касаются меня, на этот раз чуть ниже прошлого места. Но и на этом ты не останавливаешь. Твои губы горячие, и от этого, каждый раз, касаясь моей шеи, они заставляют меня поежиться от тех мурашек, что появляются при соприкосновении. Однако ты крепко держишь мои плечи, не давая этого сделать, но потом твои руки почему-то начинают спускаться ниже, странно оглаживая меня в районе бедер. - Что…?       Такой тихий и вообще едва различимый вопрос – это все, что я могу воспроизвести, но ты не даешь закончить мне даже его. - «Что»? А ты разве не знаешь? Не знаешь, зачем сюда шел, прекрасно понимая, что моей матери сегодня не будет? Не знаешь, почему именно сегодня наблюдал за мной из самого открытого места перед моим домом? Не ты ли тогда сказал, Такахата-кун, что я очень хитрый, но не очень умный? Так как же так вышло, что тот, кто оказался умнее меня, совсем не знает, зачем сюда пришел? Плохой из тебя лжец, Такахара-кун.       И вновь на твоих губах играет эта ехидная, до невозможности хитрая усмешка, словно подчеркивая странный блеск твоих темных глаз, который до сих пор почему-то не ушел. Я не понимаю его, также как не понимаю и тебя. Но я здесь ничего и не решаю, верно? Тебе не нужен мой ответ или согласие, ты окончательно желаешь победить. Божий избранник – Амайя Такеру. А тебе подходит то, как это звучит. Подходят игры. Возможно, именно поэтому ты с усмешкой резко переходишь на мои губы, требовательно целуя меня в них. И это заставляет меня практически задохнуться. Я даже не могу определить действительно ли это поцелуй, лишь чувствую, как ты, не переставая, терзаешь мои губы, а еще твой влажный язык, что проходится по ним после каждого несильного укуса. Но потом ты и вовсе запускаешь его в мой рот, и это полностью выбивает из моей головы какие-либо мысли. Все что я могу делать – покорно лежать под тобой, невольно позволяя тебе касаться моего неба и моего языка. Обычно в фильмах все показывают по-другому. Хочешь сказать, настоящие поцелуи такие? Это как-то шокирует. Слишком уж по животному. Но ты почему-то довольно усмехаешься, когда перестаешь меня целовать, и отстраняешь, чтобы, видимо, рассмотреть мое лицо. А вот я только чувствую острую потребность подышать, из-за чего в легких нарастает странная тяжесть, едва я стараюсь глубже вдохнуть. Видимо, замереть при поцелуе было не самой удачной идеей, в следующий раз надо будет попробовать дышать носом. В следующий раз? Моя собственная мысль поражает меня, и я ощущаю, как мое лицо начинает пылать. Однако коснуться собственных щек мне не дают. Амайя резко приподнимает меня на постели, после чего стаскивает мою куртку, и я снова оказываюсь под ним. Холодно. Хотя в комнате Амайи, наверное, тепло, но от соприкосновения кожи с простыней, по всему телу бегут мурашки. Я начинаю поеживаться. - Замерз? Не волнуйся, Такахата-кун, я скоро тебя согрею.       С усмешкой облизав свои губы, Амайя вновь спускается руками вниз по моему животу, и медленно задирает мою футболку до самых плеч. Где-то внутри меня начинает трясти, когда я понимаю, что именно собрался делать Амайя, но… Он снова меня целует, и его руки касаются моих сосков. От этих ощущений я опять начинаю задыхаться. Легкие словно горят. Однако это оказывается лишь иллюзией. На самом деле горит все мое тело. Я понимаю это, когда улавливаю твой хриплый смешок во время нашего поцелуя, который я даже не пытаюсь разорвать. Да, я и сам не заметил, как стал тебе отвечать. Пускай я и не целую тебя в ответ, но я ведь и не отталкиваю. Значит ли это, что я согласен? Так странно, я никогда не думал, что изнасилование или такие животные поцелуи могут быть приятными. И хотя твои пальцы совсем не нежны, мне нравиться ощущать их на своем теле. Я чувствую, как мои ноги, низ живота начинают приятно покалывать. И только сейчас я, наконец-то, замечаю, насколько же я замерз, когда был на улице. А вот твое тело невероятно горячее, так не похоже на мое. Интересно, что же чувствуешь ты, Амайя? Мысль об этом еще больше притупляет мои инстинкты. Но все же я забываю от этом, когда твоя рука касается меня в области паха. При каждом нажатии я чувствую, как пальцы на моих ногах сжимаются, а дыхание становиться слишком громким, и чтобы хоть как-то его сдержать, я с силой прикусываю свою нижнюю губу. Но это совсем не помогает. Когда ты снимаешь с меня штаны и целуешь мой член через нижнее белье, я, словно ломая свой голос, выдыхаю с таким гулом, что мне даже чудится, будто его могут услышать даже за пределами этого дома. Неужели быть с парнем бывает настолько приятно? Даже если это Амайя? Или… особенно, если это Амайя? И почему мой мозг продолжает порождать такие странные мысли? Столько неестественного. Однако я быстро осознаю, что все неестественное только начинается, когда твои руки грубо снимают с меня боксеры, и я вижу в них какой-то флакон с гелем, который ты старательно размазываешь по своим пальцам. Для чего он? Впрочем, выражение твоего лица сейчас настолько дикое и завораживающее, что я совершенно не хочу искать ответ на этот вопрос. Я просто не могу перестать смотреть на твои полуоткрытые, значительно порозовевшие губы, каждое движение которых словно вторит твоему тяжелому, хриплому дыханию, всякий раз как ты на меня смотришь. А потом ты наклоняешь, и я чувствую, как мои ноги разводят в стороны. Твои пальцы быстро проводят по внутренней стороне моих бедер, и что-то холодное упирается в мой задний проход. Я инстинктивно дрожу, но ты аккуратно целуешь меня в живот, поднимаясь губами выше к грудной клетке, и в этот момент я ощущаю, как что-то холодное и склизкое проникает в меня. - Расслабься.       На секунду я даже забываю, как дышать, но твой хриплый мягкий голос заставляет меня действительно расслабиться, и отпустить простыни, которые я машинально сжал руками. Однако когда ты начинаешь кусать мою мочку уха, а потом вновь переходишь на шею, в теле снова появляется будоражащая дрожь, а за ней приходит и новая волна покалывания. Все мое тело вновь начинает странно гореть, причем даже больше, чем в первый раз. Движения твоих пальцев в анусе уже не кажутся такими уж неприятными и неестественными. Я чувствую, что там скользко и с каждым новым твоим движением становится все шире. А когда в один момент ты задеваешь какую-то точку внутри меня, мой голос снова будто ломается, и я инстинктивно выгибаюсь в спине, словно мое тело само старается больше для тебя раскрыться, чтобы вновь испытать это необъяснимое удовольствие. Мне становится до невозможности приятно. Причем настолько, что, кажется, у меня на глазах даже наворачиваются слезы. И тебе ведь это нравиться, да, Амайя? Я знаю, что нравится. Ты даже отстраняешься, чтобы на меня посмотреть. Но тогда почему ты прекращаешь меня трогать? Зачем убрал свои пальцы? Я чувствую, что не удовлетворен. Но мои мысли исчезают, когда я, наконец, заостряю свой расфокусированный взгляд на его извращенной улыбке, и замечаю, как он снимает свою футболку. Амайя правда худощавый, но я не могу перестать на него смотреть, да и не хочу этого делать, даже когда вижу, как он приспускает свои штаны и вновь склоняется надо мной. Теперь я более отчетливо вижу его лицо, и это продолжает меня будоражить. Отдаленно я слышу какие-то хлюпающие звуки, как-будто что-то размазывают, но я совсем не заостряю на них внимание до тех пор, пока что-то прохладное и одновременно горячее не касается моего ануса. Вначале я снова решил, что это пальцы, но когда это начало проникать в меня, я осознал, что это что-то куда более твердое и большое. Инстинктивно я вцепился в плечи Амайи, но мне сразу же заткнули рот поцелуем. Его язык снова стал ласкать мой, словно нарочно занимая все мои мысли и позволяя не думать о неприятных и даже слегка болезненных ощущениях внизу, и только когда он, наконец, соизволил разорвать поцелуй, я понял, что член Амайи был уже полностью во мне. - А это приятнее, чем я представлял.       Словно сказав это самому себе, ты отстраняешься от меня и с наслаждением облизываешь пересохшие губы, продолжая гулко и хрипло дышать. А я все еще не могу перестать слышать твои слова и звук своего собственного колотящегося сердца. «Представлял»? Это значит, что ты тоже думал обо мне, Амайя…? - Что такое?       Заметив мое замешательство, ты снова практически вплотную приближаешься к моему лицу и обжигаешь мою кожу своим дыханием. - Я сказал что-то, что понравилось тебе? Ты стал сжимать меня там намного сильнее.       С едкой ухмылкой ты напористо проводишь своей ладонью по моему бедру, едва успев убрать руку до того, как она коснется места, где ты в меня вошел. От таких твоих прикосновений я снова дрожу и невольно краснею, но ты даже не планируешь остановиться. - Хочешь я раскрою тебе еще один секретик? Помнишь игру Манэки нэко? Помнишь, как я тогда сказал, что ты такой же, как я и тоже ненавидишь этот скучный мир? Ты тогда так сильно удивился, теперь это выражение твоего лица одно из моих любимых. Но ты ведь до сих пор не понимаешь, откуда я об этом узнал? Просто…       В этот момент твое лицо приближается невероятно близко, и ты буквально выдыхаешь эти приторные, едва ли честные слова мне в самые губы. - Я всегда на тебя смотрел…       Всего за какое-то мгновение мое тело наполняет невероятный жар, заполняя собой даже мою грудную клетку, от чего я мечусь в дрожи, словно пугливая жертва охоты. Я чувствую, как сжимаю тебя внутри себя еще сильнее, и ты, конечно же, сразу это ощущаешь. Ты или же полностью все твое тело быстро срываешься на интенсивный резкий темп, начиная без предупреждения игнорировать все мои болезненные или скорее непривычные ощущения, бешено двигаясь во мне. От такого мой голос невольно превращается в протяжный громкий стон, от которого я сам шарахаюсь, продолжая упрямо мучить себя вопросом: «А мой ли это голос»? Но сколько бы я не спрашивал, этот звук никуда не уходит, он только становиться громче, протяжно звеня у меня в ушах. И это меня пугает. Инстинктивно я зажимаю рот руками, но… Ты резко хватаешь меня за запястья, и грубо прижимаешь мои руки по обе стороны от моей головы к постели. - Дай послушать.       Снова твой властный приказ. Но на этот раз я ему покорно повинуюсь, и эта комната мгновенно заполняется дикими стонами, пока я беспомощно и лихорадочно пытаюсь вдохнуть новую порцию кислорода. Но тебе этого явно недостаточно. Похоже, дышать для меня действительно роскошь. Твои губы и язык вновь завладевают моим ртом, стараясь меня прикончить. И это действительно меня возбуждает. Я отвечаю тебе, но уже не так как раньше. Я борюсь с тобой, пытаясь и тебе отплатить той же монетой, но… мы ведь оба знаем, что проиграю опять я. Я отчетливо это понимаю, когда одна из твоих рук ложиться на мой член и начинает его ласкать, хотя второй ты все еще держишь над головой мои руки, не прекращая входить в меня. Меня трясет от каждого твоего движения. Твое тело горячее, а кожа слишком гладкая, чтобы не возбуждать при каждом соприкосновении. И от этого мне так хорошо, но когда я снова ловлю твой голодный животный взгляд, ты внезапно снова что-то задеваешь внутри меня, продолжая этого касаться, и мои стоны просто превращаются в дикий крик. Я вновь забываю, как это дышать. Но мне это и не нужно, теперь, когда я здесь, все мои мысли и чувство вины больше не имеют никакого значения. Есть только ты – Амайя Такеру. И я, и ты сейчас видим только друг друга. И все что я хочу – лишь позволить и тебе почувствовать то же самое. Эти глупые мысли быстро заполняют всю мою голову, и я, хотя и нерешительно, но точно совершенно осознано свожу свои ноги на его спине, сокращая и без того маленькое расстояние между нами. Своим расфокусированным от слез взглядом, я успеваю заметить довольную и даже в какой-то степени нежную улыбку Амайи прямо перед тем, как он вновь меня целует, а затем еще больше ускоряет свои движения, и теперь я продолжаю стонать ему в рот. Я снова беспомощно задыхаюсь от его ласк, но на этот раз это удушье становится невыносимо желанным, особенно, когда я ощущаю, как член Амайи становиться внутри меня больше. И когда мы разрываем поцелуй, его рука в последний раз касается меня в области паха, и я со стоном кончаю.       Кажется, я еще продолжал кончать, когда почувствовал особенно сильные толчки Амайи, после чего его горячая сперма заполнила меня внутри. Действительно это странное чувство, когда в тебя кончают, особенно если учесть, что ты тоже парень. Но от него мне почему-то было по-настоящему хорошо. И становилось даже лучше, когда я слышал тяжелое, сбившееся дыхание Амайи рядом со своим ухом. Мои руки больше не держали. Я знал, что они затекли. Возможно, именно поэтому я аккуратно его обнял. Или это был лишь предлог…? И все же я это сделал, а причин всегда бывает масса. И хотя я все еще не знаю, что именно чувствую к Амайе, одно я знаю наверняка – до тех пор, пока эти глаза на меня смотрят, я способен на все. И даже если мне пришлось бы снова сыграть в игру, я бы не отказался, ведь… я просто не могу проиграть, пока он рядом…