Соберись!

      Все было как будто в вакууме. Время тянулось медовой патокой.       Методичный беспрерывный писк приборов отдавался эхом в левом ухе. Юнги до безумия сильно хотел гаркнуть на людей, которые поставили эту адскую машину над его бедным парнем, но альтернативы не было. Нужно держаться и терпеть. Ради Чимина.       Ночь. Давящая тишина. Легкий ветерок перебирал плотные сатиновые шторки на приоткрытом окне. В кресле, склонившись над книгой, с маленьким светильником на столе, сидел парень.       Каждую ночь легкой тенью он приходил сюда.       Каждую ночь хмуро окидывал взглядом встречающихся на пути медсестер и кивал, в знак приветствия.       Каждую ночь альфа тихо, не нарушая мертвой тишины палаты, доставал книгу в потрепанном переплете и погружался в неизведанный мир, поминутно смотря на койку с неподвижным телом. Ни на что не надеясь, просто по привычке.       И каждое утро так же молча уходил, даже не поднимая глаз на всё тех же медсестер.       В палате оставался хрупкий омега с посиневшими губами и еле трепещущими густыми ресницами, но всё ещё живой. Некогда шелковистые, отливающие на солнце золотом, светлые волосы теперь сухие, ломкие и потускневшие, рассыпавшиеся по подушке. Тонкие руки, исколотые из-за постоянных капельниц и инъекций, неподвижно лежат поверх одеяла. Смуглая кожа стала до ужаса бледной и тонкой, полностью увитая сине-зелеными венами. Казалось, только дотронься – оставишь тёмную отметину.       Парень помнил всё до мельчайших деталей того дня, когда по его воли разрушились две жизни. Его сердце разрывалось. Если бы он тогда не опоздал, если бы не был таким больным кретином, набросившимся на своего любимого, если бы только смог себя остановить. Сколько таких «если бы» он успел придумать за те бесконечные дни, что провёл в этой палате. Жаль, что этим ничего не исправить.       Он помнил, как задыхался в рыданиях и криках, набрав дрожащими пальцами номер скорой помощи; как кричал том, что его омеге нужно непременно очнуться и молил о спасении его истинного; как его самого на грани сознания оттаскивали от тела. Сколько прошло времени? Неделя? Месяц? Год? Юнги сбился со счёта.       Самая крохотная надежда теплилась возле сердца альфы. Он бережно охранял её, ведь сухие обрывки фраз докторов говорили, что слово «надежда», в случае его истинного – единственный оставшийся вариант. Сухие соболезнования резали по живому. Все твердили, что парень не выдержит. И уже тогда смотрели на Чимина, как на мертвого. А Юнги верил. Он не мог не верить, ведь должен извиниться, на коленях вымолить, любыми способами заслужить прощения, сделать его жизнь лучше.       Не важно, что тогда произошло. Чимин был маленьким и уязвимым течным омегой, а Намджун – конченным психом. Увидев кровь, побои и гематомы, врачи почти отдали Мина в руки полиции, только анализы доказали, что не он был насильником. Джуна он сдал, но тот словно испарился, оставив после себя только злость и болезненные воспоминания.       Забывшись в чтении сотого детектива, парень еле уловил слабый стон с койки. Он тут же сорвался с места, небрежно скинув книгу на пол, и обезумевшими глазами впился в осунувшееся лицо парня, чуть ли не забывая делать вдохи и выдохи, боясь спугнуть из тела больного возвращающуюся жизнь.       Веки омеги задрожали, а непонятные хрипы продолжали вырываться из его горла. Оторвавшись от койки, парень выбежал в коридор и, срывая горло, стал звать врачей.       Казалось, те несколько месяцев были ничем по сравнению с этими тридцатью минутами ожидания в коридоре после того, как врачи выволокли его из палаты в коридор. Время тянулось убийственно медленно. Перед глазами все плыло, а сердце заходилось в бешеном ритме. Стоило только дождаться разрешения зайти в палату, как парень, сбивая медсестер с ног, влетел в помещение.       Чимин не шевелился, а только изредка моргал, тяжело сглатывая. Альфа же знал, что именно ему нужно сделать. Он подскочил к кровати, резко падая на твёрдый пол. Точно останутся синяки, но эта боль была такой ничтожной по сравнению с разрывающимся сердцем. Юнги хватался за бледную холодную ладошку, как за последний якорь, удерживающий его от истерики. Он уронил первую слезу, успев проговорить только тихое «прости меня», он его ещё даже не начавшуюся тираду оборвал хриплый голос:       – Уходи, Юнги, – омега произнёс это так тихо, что создалось впечатление, словно ему послышалось. Только стеклянные и холодные глаза говорили, что это реальность. Мину оставалось только не рассыпаться осколками по стерильному полу больничной палаты.       Больше в палату Чимина его не впустили.       Две недели парень просидел на пороге клиники. Он просил, умолял, рыдал, угрожал, но ответ оставался неизменным: «Господин Пак не хочет Вас видеть».       Омегу навещал только дядя, но теперь он каждый раз выходил из больницы только с сожалением на лице, ничего больше не говоря. Ни Тэхён, ни Хосок за всё время ни разу не объявились, что вызывало в Мине отчаянную злость. Какими нужно быть друзьями, чтобы даже не побеспокоиться за состояние Чимина?       Но больше всего альфа винил себя. У него было на это много месяцев, но последние дни окончательно выжгли в нём веру в лучшее, растворяя в сожалении и ненависти к себе. Он проебал свою судьбу, проебал надежду на счастье и светлое будущее со своим истинным. Видимо, заслужил, если не уследил за таким сокровищем.       Юнги знал, что его не пустят в больницу, но он должен был поговорить со своим парнем. Мозг отказывался верить, что они больше не пара. Когда на пороге оказался омега с придерживающим его дядей, казалось, что воздух покинул лёгкие навсегда. Это был не тот Чимин, которого он помнил и обожал. Это был сломленный жизнью и обстоятельствами хрупкий цветочек, растоптанный и смешанный с землёй. Худой и слабый, словно больше не собиравшийся жить дальше. А ещё перебинтованные запястья и синие потрескавшиеся губы. Он виноват в том, что этот ангел больше не сможет радовать окружающих своим сиянием и улыбкой. Это было видно по глазам – больше не сможет, не хочет.       Омега же, увидев парня, только на секунду дёрнулся, как от удара, а потом опустил глаза, шагая с родственником к ожидавшему их такси.       – Дядя, дайте нам минутку, умоляю, – ком в горле мешал говорить, но непростительно было бы упустить этот крохотный и, возможно, последний шанс.       Чимин закусил губу, когда мужчина свёл брови вместе и вопросительно уставился на племянника. Очевидно, не ему было принимать такие решения. Парень задумался, но еле заметно кивнул, оказавшись бережно усаженным на ближайшую скамейку.       – Ты как, маленький мой? – Мин присел перед ним, обхватив тонкие пальчики своими руками. Такие же холодные и бледные.       – Я в порядке. Зачем ты здесь, Юнги? – бесцветный и тихий голос снова ударил по ушам, словно самый громкий крик. В нём не было ни капли любви или нежности.       – Я к тебе пришёл, зачем ещё. Меня так долго не пускали, что я с ума сходить начал. Прости меня, котёнок, я так виноват перед тобой, я готов всю жизнь вымаливать твоё прощение, лишь бы ты не прогонял меня, дал ещё один шанс. Пожалуйста… – альфа поцеловал выпирающие костяшки, которые только что поглаживал большим пальцем, на что Чимин отреагировал резким рывком в сторону, чуть не сваливаясь на землю от потери равновесия.       – Нет.       – Пожалуйста, я ничего не прошу, просто позволь быть рядом и защитить, – новая попытка дотронуться обернулась всхлипом и страхом в любимых глазах. – Малыш…       – Я не хочу тебя больше видеть, Юнги, – парень зажмурился, словно подтверждая свои слова. – Я не злюсь на тебя, ты не виноват в произошедшем, но я не могу быть с тобой. Испорченный и грязный омега не должен быть с тобой, я ничтожный и слабый, а ты достоин счастья. Найди его и проживи хорошую жизнь, а меня забудь, умоляю, не причиняй ещё больше боли, я не выдержу…       С подрагивающих ресниц сорвалась слезинка, приводя альфу в чувства. Он заставляет своего омегу страдать, даже сам того не осознавая. Мин осторожно стёр влагу с чужой щеки, не обращая внимания на дрожь, что прошлась по коже, и снова взялся за запястья, осыпая их мимолётными поцелуями.       – Хорошо. Хорошо, маленький, если тебе будет от этого легче, то я уйду. Я исчезну из твоей жизни и позволю самостоятельно восстановиться, не буду мешать. Пообещай только одну вещь, молю, – альфа чувствовал, как собственная безысходность подступает к горлу истерикой, но старался держаться ради любимого. Он дождался настороженного кивка и снова стёр влажные дорожки со щёк, которые теперь не прекращали скатываться, срываясь с подбородка тяжёлыми каплями. – Обещай, что переживёшь весь этот ужас и справишься; что станешь прекрасным омегой, самым сильным и красивым, которым будут восхищаться и не посмеют обижать; что тоже найдёшь своё счастье и не станешь больше думать о таких глупых вещах, – он осторожно огладил бинты, чтобы без слов донести мысль. Чимин вздрогнул снова, но глаз так и не открыл. Парень всхлипнул и кивнул, когда понял, что Мин не намерен продолжать. – Хорошо, котёнок, будь счастлив. Это единственное, что для меня важно.       Юнги оставил крохотный поцелуй на солёной щеке и опустил родные руки на колени, почувствовав болезненную безысходность. Как же он хотел никогда не выпускать эти хрупкие пальчики из своих любящих рук.       Развернуться и уйти казалось невыносимо, но если не сейчас, то он уже не сможет этого сделать. Парень подскочил к машине, в которой ждал дядя и со слезами на глазах, но уверенным голосом попросил присмотреть за Чимином и помочь ему пройти через всё, ведь он не переживёт, если с омегой что-то случится.       А ещё он умолял дать час форы, чтобы забрать свои вещи из квартиры. Мужчина тоже еле сдерживал эмоции, но кивнул, взяв обещание, что парень будет звонить и рассказывать о своей жизни. Тот согласился и, улыбнувшись напоследок, быстро зашагал прочь по тротуару, подавляя в себе дикое желание обернуться.       Он знал – не будет звонков.       Тем же вечером Юнги потратил последние силы, чтобы принять правильное решение. Утром его уже встречала солнечная Канада и соскучившийся друг, с которым они познакомились в университете около года назад. Только в чужой квартире, где теперь начиналась его новая жизни, альфа позволил себе разрыдаться, выплёскивая накопившуюся боль.