В плену луны, в объятиях глициний

Ямамбагири кажется - он сходит с ума. Ему кажется, что все, что произошло с ним недавно - дурной сон. Что он проснется в крепких и теплых объятиях, и услышит знакомый смех над самым ухом, чужое дыхание опалит кожу , а он повернет голову и вновь утонет в нежности двух полумесяцев, которую обнажают только для него, как в самый первый раз. Но как раньше уже никогда не будет. Он никогда больше не почувствует нежность шелка, слегка задевшего его руку, не увидит свет колдовских лун, заточённых в глазах. Ямамбагири это понимает. Разумом, но не сердцем. Все в цитадели напоминает ему о Микадзуки. И каждое наваждение впивается ядовитой иглой под кожу, отравляя душу. Кажется, вот сейчас старый дед его окликнет и будет нравоучительно читать лекции о фермерстве и мечах. Но этого не будет. Никогда. В каждом звуке, образе, движении Мамба видит Мунэчику. Микадзуки оставил его, но не отпустил, став незримой тенью. «Ты солнце, что освещает Луну» Но в луна в плену долгой глухой ночи, и даже солнце не может вернуть ее на небосклон. Но если ночное светило рано или поздно явит свой лик, то Ямамбигири может видеть свою луну только во снах. И даже сейчас у него отбирают эти короткие встречи. Сны превращаются в кошмары наяву, он просыпается в холодном поту и с его именем на губах, и остаток ночи именно луна свидетель его слез и горя, которое учигатана несет в одиночестве. Может, такой ничтожной копии так и надо... По дороге в комнату его перехватывает Хасэбэ. Мамба только сильнее натягивает капюшон на лицо. - Что случилось? - голос предательски дрожит. Он хочет поскорее скрыться за дверьми своей комнаты, темной и душной, где, как ему кажется, ничто не связано с лунным тачи. - Все обеспокоены вашим состоянием. - Хасэбэ, как всегда, учтив и вежлив. - Если мы можем как-то помочь... - Со мной все в порядке. - Бурчит себе под нос Мамба. Но не успел он и шагу ступить, как его хватают за грудки и приподнимают. От резких движений капюшон слетает с головы, Ямамбагири встречается со взглядом с Хасэбэ: яростным, отчаянным, полыхающим сильнее храма Хоннодзи. - Не ври! Сейчас передо мной не первая учигатана цитадели, а лишь ее жалкая тень, призрак! Где тот капитан, который храбро вел нас в бой? Где тот человек, на которого все надеются и равняются? Где он?! - слова Хасэбэ бьют молотами по голове, с глаз будто слетает пелена. Только сейчас Ямамбагири замечает, что глаза учигатаны блестят от слез. - Капитан... - по щекам Кунихиро скатывается одна слеза, потом вторая, в конце концов он не выдерживает и рыдает, уткнувшись в грудь Хешикири. Плач перерастает в горестные завывания, его всего трясет, ноги не держат, и он отчаянно цепляется за куртку меча Нобунаги. Они стоят долго, и только рев раненой души разрушает обманчивую безмятежность и тишину цитадели. Хасэбэ аккуратно берет лицо Ямамбагири в свои ладони и целует губы. Легкое прикосновение перерастает в страстное пламя, чужой язык ласкает небо, проходит по зубам и деснам. Мамба сначала не отвечает, но он так устал быть одним, он изголодался по ласке, он хочет побыть слабым хотя бы сейчас, поэтому робко и нерешительно, как в первый раз, он отвечает на поцелуй. Это не похоже на его поцелуи с Микадзуки. Ха, даже в такой момент старик не желает отпускать его. Когда он стал задыхаться, Хасэбэ разрывает поцелуй и прижимает капитана к груди. Запах огня и глициний, вечный спутник Хасебе, окутывает учигатану в кокон. На мгновение становится легко, даже хорошо. И это пугает Кунихиро. Ямамбагири выбирается из плена рук, натягивает капюшон обратно на глаза и, уткнув взгляд в пол, бредет в свою комнату. Прежде чем повернуть за угол, его напоследок окликивает Хасебе: - Простите мою вольность, капитан. Сегодня Ямамбагири снится не холодная далекая луна в отражении сапфировых глаз, а поле боя, покрытое пеплом. В воздухе стоит запах гари. Но посреди этой выжженной пустоши одиноко стоит дерево. Подойдя ближе, он видит, как на обгорелой ветке распускаются нежно-сиреневые цветы глициний. Наперекор судьбе, наперекор смерти, наперекор себе.