Детройт 2К38

Было бы чертовски иронично потерять его в канун дня святого Валентина, готовя пару сотен слов в качестве клятвы на всю жизнь и золотое кольцо в классическом бархате, но это было только началом долгого, изнуряющего падения. Рид отстраняется, становится холоднее с ним, и Ричард ищет причину в любом, кроме верного. И будет искать ещё долго, уже после разрыва, перемоловшего ему пластик в груди в мелкие ошмётки, после ухода Гэвина из участка — со скандалом и ходившим ходуном офисом ещё неделю после. Ричард не пытается найти бывшего любовника пока работает месяц, второй с новым напарником, малодушно не выбрасывает кольцо, объясняя это логикой и рационализмом. Андроид не признается самому себе, что его вымывает, так по-человечески переламывает разлука, что он почти чувствует боль под тириумных насосом. Он не замечает, как приходит к дому Гэвина — бывшему, по-видимому, потому что дом зияет темными провалами, а на стук никто не отзывается. Ричард начинает рыть. В бесконечных страницах интернета, взломанных полицейских сводках и архивах нет перевода детектива Гэвина Рида в другой участок, его карта пуста и заблокирована, а страницы в соцсетях удалены. Ричард берет отпуск — выбивает из Фаулера, не желающего отпускать ценного сотрудника — и идёт вслед за хлипкими, едва заметными следами пропавшего детектива. Через океан, туда, куда, опустив глаза, указала мать Рида — и не сказала больше ни слова, заперев перед его носом дверь. Ричард мчится в Италию, но в аэропорту, растеряв энтузиазм, теряется и не знает, куда идти. На проверку полусотни вариантов уйдет месяц, если не больше, и Ричард готов искать, но пока не перепроверил альтернативные решения. Он подгружается к терминалу аэропорта, чтоб перепроверить, и ищет Гэвина Рида в базе. Рида не находит. А вот Гэвина Рида-Камски — да. У передовой модели есть контакты со своим создателем, тем более — как выяснилось, у любовника его брата. Элайджа сам берет трубку через пару десятков гудков, с ленивой, тягучей хрипотцой заявляя с места в карьер: — Я скину тебе координаты моего брата. Он запретил мне говорить, но не запрещал писать. Матушка описала мне тебя, Ричард. Ты и правда оказался лучшим. Ричард не успевает сказать чего-либо, как связь обрывается. Диод моргает жёлтым. Теперь он знает, куда идти. Он берет такси, проезжая мимо персиковых полей и маленьких домиков, оставшихся, кажется, из пришлого века, и чем ближе он к цели, тем сильнее алым наливается диод. Он кажется самому себе инородным здесь — в черном и без загара, которым щеголяют местные. Ричарду вообще все чаще что-то кажется, и это тоже человеческая привычка, которая появляется у него. Солнце переходит зенит, когда он аккуратно подцепляет защёлку с обратной стороны низкой калитки и входит по каменистой тропинке в сад. Первой его встречает Элис, которая, выскочив из зарослей, обтирается о его штаны, оставляя короткие белые волоски. Ричард хотел бы погладить ее, но из-за распахнутых дверей из глубины дома доносится знакомый голос. На громкий окрик «Элис!» приходят двое, и Гэвин, застыв с миской корма в центре зала, задушенно-громко ахает. Ричард останавливается у дверей, потому что его не ждали, потому что, коротко проанализировав Гэвина, понимает все. Рид худой, как подросток, у него ужасные болезненные тени под глазами и тремор рук. Он выглядит таким хрупким в противовес воспоминаниям Ричарда, что андроид думает на ещё одних неназванных родственников, братьев, кто угодно, кроме Гэвина Рида. Гэв отступает на шаг, и миска с кормом летит на пол: — Ричи. Голос дрожит, и самого Рида начинает крупно потряхивать, когда он пытается вдохнуть воздуха в изъеденные болезнью лёгкие. Ричард мгновенно оказывается рядом, обнимает, сцеживает дрожь в объятиях, и Гэвин начинает заполошно ругаться, потому что отпусти, Рич, зачем ты приехал, откуда ты узнал. Гэвин задаёт вопросы, и отвечает на них мысленно сам, и пытается ударить, но не хватает сил даже поднять руки. Он чувствует себя таким неожиданно беззащитным, каким чувствовал, выслушивая бесконечные и идентичные вердикты врачей: — Уходи, Ричард, я не доживу до сорока лет. Но андроид не уходит — и не уйдет весь оставшийся Гэвину срок, помогая с садом и домом, изредка выезжая в город за тириумом и едой. Гэвин находит кольцо через две недели после приезда. Находит случайно ли, специально ли что-то разыскивая, но Ричард обнаруживает его над бархатной — закрытой — коробочкой, и тихо садится рядом на кровать. Оно бы идеально подошло Риду-два-месяца-назад, но сейчас удержится разве что на большом пальце. — Ты хотел сделать мне предложение. — говорит Гэвин, все ещё не открывая. В нем — так редко за последнее время — нет дерганой лихорадочной остроты, которая режет взгляд. Он вдохновлён и красив, и Ричард не выдерживает и откидывает крышку. Золото сверкает и отсвечивает алые отблески диода. Гэвин поднимает взгляд и накрывает его ладонью: — Ты вернёшься домой вдовцом. Рич прислоняется щекой к ладони, ластясь: — Я не вернусь. Я уже дома. Гэвин надевает кольцо. Они пытаются жить, несмотря на приступы кровавого кашля у Гэвина, на все более плохое состояние и боль, и Ричард втихую пишет увольнение по собственному, но Гэвин все равно откуда-то узнает. За два месяца до приезжает Элайджа, и они долго говорят с братом за закрытыми дверьми, и Ричард не смеет даже пытаться подслушивать. Приезжает мать Гэвина, но все они, включая кошку, покидают дом у моря в день, когда Гэвин перестает вставать. Остаётся лишь Ричард, и только он ходит по полутемный коридорам, не нуждаясь в свете, пытается справится с садом, но не справляется даже с собой. Гэвин смеётся, что диод Ричи сломался, и не переключает цвет. Ричард не говорит, что с каждой минутой, которую Гэвин пытается выхаркать свои лёгкие, у него поднимается уровень стресса — и не опускается вниз. За неделю до… Гэвин смеяться перестает, перестает говорить вообще, а в его пыльной комнате, где не открываются окна, поселяется полумертвая тишина, прерываемая лишь кашлем и урчанием тириумного насоса его вечного стражника. Ричард не уходит из дому, чтоб восполнить запас тириума, не выходит из комнаты вообще, потому что за два дня до конца уровень стресса поднимается до 87%. Он не говорит ничего, потому что они уже сказали друг другу все, что хотели, пока Гэв ещё был в состоянии говорить. Ричард чувствует себя поломанной машиной, изувеченным куском железа и пластика, считая каждый тихий вздох. Его человек умирает, теряет потихоньку частицы жизни, и Ричард думает, что в комнате слишком тихо, а после понимает, что Гэвин больше не дышит. Изнутри будто вытаскивают наживую органы. Система взрывается сообщениями о 99% стресса, но Ричард встаёт, не чувствуя систем, подходит к кровати и ложится рядом, кладет голову на иссохшееся плечо, а заляпанный тириумный насос — в тонкие пальцы. Смахивает все оповещения разом и закрывает глаза.