Блестящие камушки в небе

Когда у Мисаки диагностировали шизофрению, то диджей даже не удивилась. Конечно, факт слабоумия в столь молодом возрасте заставил ее уверенность, от которой и так оставались одни осколки, разлететься окончательно. В свои шестнадцать она уже не раз слышала голоса. Настойчивые, указывающие, властные и ненавидящие пререканий, иногда теплые, добрые, но тоже командующие, а при выступлениях группы они все усиливались и усиливались, превращаясь в какой-то гул. Канон смотрит на Окусаву. Она еще не знает диагноз девушки, и «медведь» чувствует сильный страх. Никто не должно узнать, что она такое. Никто не должен узнать, что прямо сейчас голос в ее голове нежно просит темноволосую девицу рассказать о столь страшном кресте на своей жизни хрупкой девице. — А знаешь, ты даже большая актриса, чем Каору или Чисато, — робко зарекается барабанщица музыкальной группы. — Почему же? — эхом спрашивает Мисаки, задавливая различными мыслями назойливый голосок в голове, что начинает изрядно действовать на нервы. — Несмотря на то, что у них есть образы, которые они придерживаются, ты держишь маску и Мисаки, и Мишель… То есть ты можешь быть и той, и другой, а никто даже и не догадывается, что Мишель - это буквально ты! — Матсубара улыбается, и ее глаза загораются будто маленькие звездочки. Мисаки приятно видеть эти два блестящих робких алмаза. — Я тронута, — робко говорит Окусава, заливаясь румянцем и отводя взгляд в сторону, уже в некой традиции складывая руки на груди. Она не сможет долго держать свою оборону против разъедающих мозг голосов. И в скором времени девушка начинает ломаться. Все мигает перед ее глазами, как если заглягуть в разноцветные стеклышки калейдоскопа, картинка за картинкой; вот и одна из них - ночевка с Кокоро в уютном жилище диджея, хотя, если честно, то блондинка просто навязалась скрытому Мисаки. Из окна в небе тускло светит луна. "Мишель" не лежит на кровати в обнимку с Тсурумаки, а стоит на подоконнике, придерживаясь оконной рамы. Это говорит ей сделать не ласковый тонкий голосок, а уверенный и не терпящий отлагательств тон, чем-то похожий на голос Томоэ, гитаристки одной из групп. Afterglow, если Окусава ничего не путает. «Открой окно.» Хорошо. Пальцы ловко скользят на ручку и легким движением открывает ее - это не предоставляет ей особого труда. В комнату мгновенно врывается прохладный ветер, покусывающий кожу, от чего Мисаки немного ежится и едва заметно вздрагивает. — И что дальше? — спрашивает сероглазая, смотря в небо. «Прыгай.» — Второй этаж, — зачем-то подмечает девушка, а потом усмехается, — я максимум руку сломаю. «Прыгай, » — настойчиво повторяет нечто в разуме Мисаки. — Мисаки? — спрашивает голосок позади, даже не источая какого-либо удивления. Кажется, певица не была хоть как-то удивлена ситуацией. «Прыгай, » — не отстает от девушки голос, но та находит в себе силы, чтобы повернуться и слабо улыбнуться, хотя и хмурясь. — Тоже нравится смотреть на эти блестящие камушки в небе? — спрашивает Кокоро, растягиваясь в широкой улыбке и ловко запрыгивая рядом с Окусавой на окно. Диджей вздрагивает, заливаясь краской. Она чувствует легкое дуновение духов блондинки (да, Кокоро использует их, предпочитая сладкий аромат, и они, ннсмотря на позднее время, все продолжают держаться на ее коже), чувствуя нарастающее тепло где-то в груди, легкое волнение, и то, как сбилось ее дыхание, а когда Тсумураки берет Окусаву за руку, то у Мисаки начинает кругом идти голова. Даже голос затихает под давлением всех этих бурных эмоций. Мисаки сильнее сжимает руку Кокоро, будто бы девушка может куда-то деться, хотя, кто знает? — Я… — диджей не находит слов и прикусывает губу, после чего устремляет свой взор в золотистые глаза… возлюбленной? Да, кажется, именно возлюбленной. Как иначе объяснить все это тепло, что готово хлыстать из нее? — Мисаки, — повторяет имя певица и становится необыкновенно серьезной, эту серьезность Окусава запомнит на долго, ведь такое выражение личика Кокоро она видит впервые, — Почему? — вопрос уже пролетает для Мисаки подобно этому самому ветерку, что иногда поддувает из открытого настежь окна. — Что… Что почему?.. — сероглазая отрешенно скользит взглядом по черточкам знакомого и очень родного лица. — Почему ты мне не сказала? Кто-то будто бы пырнул Окусаву ножом, может, даже в самое сердце. Она быстро и растерянно хлопает глазами. Неужели, неужели Кокоро как-то, да прознала про болезнь, что начинает мучать Мисаки с каждым днем все сильнее и сильнее? Она молчит. Молчит около десяти секунд, двадцати, может около минуты или пяти, она, как ей кажется, стоит молча уже целую вечность, а у нее уже зуб на зуб не попадает от холода. — Откуда ты знаешь? — решает разрушить тишину уже дрожащая Мисаки. — Почему ты не рассказала? — повторяет Кокоро, обычно тон ее был капризным или надоедливым, но сейчас его легекая нотка отчаяния заставляет Мисаки виновато выдавить: — Я боялась. Кокоро вздрагивает, а потом робко улыбается, улыбка осторожно ползет в стороны, но Мисаки замечает блестящие слезинки в уголках Тсумураки. Сейчас она соврет, что все в порядке. В полном порядке. — Все хорошо… — тихо говорит она. Соврала. — Все плохо, все ужасно, ну почему ты не скажешь об этом? Почему ты не скажешь мне об этом? — туманно задает вопросы Мисаки, а глаза ее становятся все более хмурыми, уголки губ предательски дрожат. — Потому что мне все равно, Мисаки! — она так часто повторяет ее имя, но сейчас это не вызывает такую бурю эмоций, лишь пустой страх, заполняющий Мисаки все больше и больше, — Мне все-рав-но! — повторяет по слогам блондинка, уже прижимая к себе диджея, а та хватается дрожащими пальцами за ночнушку Кокоро, от которой исходит тепло, — Мы справимся! Я не дам тебе так просто не побывать на концерте Hello Happy World! Ты послушаешь и тебе станет легче! А если не станет? А не станет, тогда я буду тебе петь каждый день! Буду приходить после практик! Как думаешь, это поможет? — Кокоро… Я и есть… — слова застревают в горле неприятным комом нежелания разрушать мечты девушки. — А потом мы будем долго-долго говорить! Твоя болезнь тебя не свалит, я ей не дам! Мы ведь сильнее её, верно? — без умолку трещит Тсурумаки, не давая даже слова сказать Мисаки, но в голосе ее проглядывают истерические нотки. Кокоро хочет плакать. Кокоро хочет кричать, но она так старается делать вид, что это не так. — Кокоро, я… я… — Мисаки прижимается к Кокоро, чувствуя, как она дрожит, да и сама Мисаки дрожит, если даже не сильнее, чем сама девушка, клок эмоций уже рвет душу диджея вклочья, когда она всё-таки решает выговорить, — Кокоро. Я люблю тебя. Блондинка замолкает. Молчит с пару секунд, а потом тихо смеется. — Глупая Мисаки. Я тебя тоже люблю. По-особенному. Никак всех, понимаешь? «Прыгни. Отслонись и прыгни, » — еще пытается протиснуться в это счастье голосок. Однако Мисаки твердо и уверенно заявляет Кокоро: — Понимаю. Я тебя тоже. Также. И подхватывает смех вслед за Кокоро. Все будет хорошо. Верно ведь? Теперь в это верит не только Кокоро, но и Мисаки. — Спасибо, Кокоро.