Самое ужасное преступление

Дома укрыты полумраком. Длинные темные тучи заполонили небо так, что нигде не было видно просвета. Серые здания, где редко когда-когда загорались огни в окнах, казалось, уходили в даль донельзя ровных улиц бесконечно. Всё выстроено четко и точно, архитекторы не допустили ни одной малейшей ошибки при проектировании нового города. Идеального города. Слева — аккуратный миниатюрный переулок двухэтажных, ещё нежилых, но скоро оживленных домов. Около всякого расположена маленькая в форме квадрата клумба, где должны бы каждую весну и лето расцветать и цвести тюльпаны, лилии, нарциссы или те же ромашки, на которых и дети, и нередко взрослые пытаются узнать свою судьбу. Но земля оголена, перекопана и пуста — людям не нужны цветы, не нужны краски. Справа — точно такой же переулок, обрамленный зданиями в два этажа, но уже наполненный и переполненный людьми. На дороге в бледном свете небольших легких фонарей, стоящих на изящной ножке, виднелись широкие мутные лужи, которые дождь и сейчас продолжал наполнять. Крупные капли стучали по крышам, асфальту, зонтам случайных прохожих, облаченных в темно-синюю рабочую форму и черные пальто поверх — неизменный атрибут всех рабочих города, возвращающихся с работы. Стрелки наручных часов уже готовились показать десять вечера. Парень лет двадцати, сильнее кутаясь в легкое пальто, уже озяб и торопился домой по гладкой темной улице, где светил один фонарь и изредка загорался второй. Вдали уже сверкнула молния и вскоре послышались первые раскаты грома, заставляющие прибавить ходу. Сильный ветер шелестел листьями сохранившихся ещё в этом районе деревьев, словно стремился сорвать их и унести в лучшие места, разметал дорожную пыль, дергал редкие листовки, приклеенные к стенам, выворачивал зонты, поднимал полы людских пальто. Каждый порыв ветра нещадно ударял по лицу. Парень торопился, уже готовился перейти на бег, чтобы сократить всё ещё огромное расстояние, разделяющее его с домом, но почему-то остановился, замер. Казалось он вовсе не дышал. Но в груди сердце колотилось с бешеной скоростью, и орган никак не удавалось унять. По щеке, очерчивая острую скулу, скатилась еле заметная слеза. Его взгляд прикован к свежей куче мусора, старательно наваленной жильцами. Там и обёртки, и коробки, и бутылки, и много других, судя по всему, уже непригодных для людей вещей. Уже завтра утром ничего от свалки не останется, городские службы работают четко и исправно. Но среди обломков штукатурки и черных пакетов с объедками выглядывает маленькая деревянная тонкая рамка картины с потрескавшимся стеклом. Виден и уголок полотна. Приглядевшись в нем можно узнать "Незнакомку". Боязливо оглядевшись, парень, понимая, что вокруг ни души, стремительно вытаскивает картину, которая оказывается размером чуть больше школьной тетради, старательно прячет под пальто дрожащими руками и бежит, бежит домой как можно быстрее. В голове переполох: одна мысль ту же сменяет другую. А куда спрятать? А что, если заметят? А когда придут? А если найдут? Попытка успокоить себя плодов не дает. В подъезде ни одной живой души. Звеня ключами, роняя их на пол, попадая в замочную скважину только с третьей попытки, он клянёт себя за шум и неосторожность, открывает дверь, скрываясь в пустой темноте квартиры. Запирается, зажигает свет, стряхивает обувь и гладит руками потрепанную картину. Кажется, их дом уже осматривали на этой неделе. Кажется, время есть. Через семь дней придут люди в строгой черной форме, осмотрят все квартиры, перероют все шкафы и тумбы и, если только заметят что-то противозаконное, человек в дом больше не вернётся. Никогда. Парень прячет полотно в куче одежды, заваривает чай и пытается посчитать, какой срок его ждет и что вообще его ждет, когда картину обнаружат. Кто-то ее выбросил, не в силах больше скрываться. Внутри что-то колется в области груди. В том ли времени хочется жить, когда Пушкина сжигают в каминах, а "Незнакомку" кидают в кучу мусора? Взрослые боятся сказать что-то против, а дети с радостью увлеченно смотрят, как догорают последние страницы "Капитанской дочки". Ведь государство объявило, что искусство — самое ужасное преступление.