Когда Тэхён встретил Хосока

      Сегодня Тэхён впервые встречает Хосока. Они незнакомы, и вряд ли когда-то будут. Хосок счастливо улыбается, неторопливо толкая перед собой коляску, что-то лепеча к малютке, скрытой пологом, и машет рукой, приветливо, зазывающе, глядя прямо на него. У Тэхёна сердце в пятки уходит и колотится о брусчатку набережной; он стоит у палатки и держит в руках только испечённый токпокки, так и не донеся его до рта.       – Джуна, подожди! – высокий парень в толпе совсем рядом с Тэхёном поднимает на руки малыша, усаживая к себе на плечи, и оборачивается. Он улыбается совершено счастливо, сверкая ослепительной голливудской улыбкой поверх голов прохожих, поддерживая ребёнка за маленькие ладошки. Тэхён сглатывает шумно, и глаз оторвать не может.       – Сок-а, похоже, наш Юнги на солнечных батарейках, еле догнал его, – Намджун вверх глаза поднимает, глядя на сына с нескрываемой нежностью, и тот, продолжая крепко сжимать руку отца одной ладошкой, другой тычет куда-то в небо, вслед улетающей бабочке, и весело дрыгает ножками.       Хосок улыбается им, целует поочерёдно сначала своего мужа в щёку, а затем и пухлую щёчку малыша Юнги, и в этот момент он выглядит как самое драгоценное сокровище.       Тэхён находит в себе силы прожевать свой десерт только когда счастливая пара, обнявшись, неторопливо отдаляется от него в сторону парка. Кажется, Тэхён немножко завидует.       Или не немножко.       Тэхён встречает Хосока в любимом торговом центре, и ловит себя на мысли, что уже битых двадцать минут наблюдает за тем, как парень выбирает детскую одежду, одной рукой придерживая у груди совсем маленького кроху, что буквально тонет в нежно-оранжевом платке, плотно обёрнутом вокруг стройной талии и закреплённым кольцом на хрупком плече. Тэхён откровенно пялится.       – Я могу вам что-нибудь подсказать? – перед Тэхёном возникает молодой консультант, пугая просто до чёртиков. Он шарахается в сторону, вздрагивая.       – Мне... мне нужно... я хотел, – Ким шарит рассеянным взглядом по вещам, перебирая в руках цветные ткани. – Это, – он рандомно хватает первую попавшуюся вешалку, вытягивая перед собой.       – Это хороший выбор, невысокая цена, но замечательное качество. Данный брэнд производит одежду из гипоаллергенных материалов, и имеет исключительно положительные отзывы. Сколько вашему малышу? – внезапно интересуется парень, поглядывая на бирку с размером.       – Э... четыре, – он выпаливает первую пришедшую на ум цифру, теряясь.       – Годиков или месяцев?       – Месяцев, – непонятно, зачем Тэхён продолжает отвечать на вопросы консультанта, но он как-то совершенно не соображает.       – Это боди будет велико. Подождите минутку, я принесу подходящее, – улыбается парень, намереваясь уйти за нужным товаром, но Тэхён его останавливает.       – Простите, я... могу ещё спросить?       – Конечно!       – Скажите, а вот эта штука, – Тэхён показывает на себе, пытаясь объяснить буквально жестами, а потом украдкой показывает пальцем на Хосока, – как у этого молодого человека...       – Слинг? – вежливо уточняет консультант, выглядывая из-за ряда вешалок. – Широкий платок, в котором спит ребёночек?       – Да. Я бы хотел что-то подобное... узнать, как его правильно завязывать и всё такое... на будущее, – с паузами, но всё-таки произносит Тэхён, вновь не в силах оторваться от созерцания Хосока: тот медленно покачивается из стороны в сторону, поглаживая малыша по спине.       Консультант с радостью тащит Тэхёна к нужным стеллажам, лепеча что-то о разновидностях и расцветках, а потом и примеряет один из слингов прямо на него, показывая, как правильно перетягивать и закреплять ткань. Но Тэхён почти не слушает, лишь смотрит, как в зеркальном отражении за его спиной к Хосоку подходит Намджун, мягко целует в висок и что-то мурлычет на ушко, отчего Хосок широко распахивает свои глаза и, радостно покусывая губы, энергично кивает головой. А потом они скрываются за кассой, растворяясь в пёстрых людских потоках. Тэхёну грустно.       И он всё же покупает бледно-синий слинг с узором из пальмовых веточек и большими кольцами и детское боди с жёлтым очаровательным мишкой, вышитым на груди. Он не знает, зачем. Но почему-то становится немного легче.       Или не становится.       Тэхён встречает Хосока случайно. Видит бог, случайно! Честное слово! Ну и что, что в третий раз? Он ведь не сталкер какой-то, это просто слу-чай-ность.       Он прячется от палящего солнца в маленьком кафе, заказывает себе большой латте с карамелью, и затыкает уши наушниками; у него окно в расписании, а сидеть на какой-нибудь «дополнительной» лекции – сомнительное удовольствие. Он медленно помешивает трубочкой сироп на дне стакана, позволяя себе поддаться меланхоличным мотивам излюбленной "Time bomb" и вновь задуматься над тем, почему Бомгю, самый красивый и талантливый мальчик их курса – по скромному мнению Тэхёна, конечно, – уже не впервые игнорирует его знаки внимания, когда в кафе заходит Хосок. Тэхён замирает с трубочкой у приоткрытого рта. Хосок так невыносимо красив, в тысячу раз красивее вертихвостки Бомгю – открещивается Тэхён, и теперь понимает, почему у него ни с кем не получится; лёгкая рубашка спадает с плеч, оголяя так и манящую прикоснуться кожу и глубокий вырез майки на тонких лямках. Тэхён завороженно наблюдает за тем, как парень поправляет свои чёрные завитые крупно кудри, убирая чёлку за ушко, встряхивает головой, бесстыдно подставляя шею под любопытные взгляды, глубоко вздыхает, выпуская порцию горячего воздуха через соблазнительно округлившиеся губы, и радостно улыбается молодому человеку, что появляется в кафе следом за ним, бесцеремонно кладя руку на смуглое плечо. У Тэхёна сердечко ёкает и ладонь бесконтрольно сжимает прозрачный стакан с напитком сильнее, едва не расплёскивая.       – Ох, какая невыносимая жара, – Хосок обмахивается своими идеальными ладонями, подставляя лицо под прохладный несильный поток из-под кондиционера. – Тебе как всегда: большой какао и много-много зефира? – тихо хихикает, прикрывая ладошками не желающий перестать улыбаться рот.       – Хён! – шикает парень, воровато оглядываясь по сторонам. – Что ты такое говоришь? Я уже взрослый! – а потом, понизив голос до заговорческого шёпота, продолжает, сложив губки бантиком: – Ты зачем так громко, а если кто-то услышит?       Хосок хохочет заливисто, довольно, обнимает незнакомца за шею, притягивая в свои объятия. Тэхён, кажется, ревнует.       – Ну ладно тебе, Чонгуки, не дуйся, – Хосок треплет младшего по тёмной макушке. – Хочешь, я тебе как взрослому, возьму тот же кофе, что и себе?       Тэхён настолько в этом диалоге с головой, что даже сквозь музыку в наушниках слышит, как Чонгук соглашается. Хосок целует его в покрытую ярким румянцем щёку и заказывает два айс-латте с собой. Пока следующим треком начинает играть заводная "I kissed a girl", Тэхён успевает подумать, как бы это было, если бы однажды ему посчастливилось поцеловать Хосока; Тэхён успевает узнать, что Чонгуку девятнадцать, он на первом курсе университета информационных технологий, и вообще учиться не желает, а ещё, что он – хвала всем богам! – младший брат Хосока, которого тот любит, несмотря ни на что.       Когда эти двое покидают кафе, Тэхён заказывает себе айс-латте и нехотя плетётся на оставшиеся пары. Дроблёный лёд тает быстро и вкус кофе внезапно резкий, но Тэхён представляет, как Хосок обхватывает своими губами трубочку, жадно потягивая напиток, как закатывает глаза от удовольствия, мычит и облизывается, и готов пить его вечно, если рядом будет такой Хосок. Тэхён вздыхает и думает, что глупо ревновать парня, к которому у него нет смелости даже подойти.       Глупо, решает Тэхён, натыкаясь взглядом на Бомгю, флиртующего со старшекурсником, и снова вздыхает: какими бы замечательными качествами природа не наделила Тэхёна, Хосоку он не нужен, у Хосока есть Намджун, есть двое самых милых на свете детей – семья, о которой Тэхён может только мечтать. Он думает, что пора перестать натыкаться на широкую сладкую улыбку и счастливые глаза, выискивая их в толпе. Ни к чему хорошему это не приведёт.       И правда, не приводит.       Хосок Тэхёну снится. Поначалу редко и совсем мимолётно, он даже не запоминает, но, кажется, что с каждым днём мысли о Хосоке занимают всё больше места в его голове, а сам Хосок прочно засел в сердце. И это так чудовищно несправедливо. Потому что безнадёжно, потому что глупо! Он ругается сам на себя, задерживается в университете, ходит на все дополнительные, индивидуальные и факультативные занятия, нигде не сворачивает и максимально сокращает маршрут к своему дому, лишь бы больше не пересекаться. Лишь бы больше не встретить на своём пути бестию, что всю адекватность Тэхёну сломала. Он даже снова пытается переключиться на Бомгю, но тщетно.       Особенно остро Тэхён это осознает, когда впервые видит, как Хосок плачет.       Обычно Тэхён не поддаётся на уговоры своих одногруппников и предпочитает проводить вечера в компании книги или интересного фильма, но сегодня что-то пошло не так, и он обнаруживает себя на набережной в эпицентре шумной компании с бутылкой пива в руках. Староста с хмельных глаз вычитывает прогульщиков, а те в ответ лишь шутят и ржут громко, совсем не слушая. У Тэхёна от них голова болит. Он отсаживается на край лавочки и обводит взглядом украшенную в разноцветные огни набережную, отвлекаясь. Он думает, что если бы не его слишком шумная компания, то этот вечер определённо был бы хорошим и уютным. Потому что свежий воздух, неспешное течение реки, приятная музыка, доносящаяся из кафе поблизости, плачущий Хосок на соседней лавочке. Тэхён останавливает взгляд на знакомой фигуре, и умоляет себя не пялиться. Но ничего не может с собой сделать.       Хосок такой... хрупкий. Он сидит, ссутулившись, упираясь острыми локтями в худые коленки, и лицо закрывает ладонями. Он всхлипывает так отчаянно и так безутешно, словно произошло что-то непоправимое. Тэхён даже оглядывается, пытаясь рассмотреть поблизости Намджуна с малышом Юнги на руках и коляской, но сердце сжимается и неприятно колет, когда высокий мужчина не обнаруживается в поле зрения. Хосок на несколько секунд отнимает руки от лица, пытается вздохнуть глубоко, но губы больно кривятся только для того, чтобы выпустить очередной всхлип, а глаза наполненные слезами, словно на миг всё же сумевшие разглядеть яркие огни и уловившие непрерывное движение по набережной, снова прячутся за ладонями; Тэхён чувствует себя беспомощным.       «Что у тебя случилось? – мысленно спрашивает Тэхён и всё его естество рвётся к Хосоку, желая защитить. Даже в мыслях его тон мягок, а лёгкое, эфемерное касание к дрожащей спине осторожное. – Где твой муж и дети? Где хоть кто-нибудь, кто дорог тебе и кого ты позволяешь впустить в свой мир в такие моменты? Почему ты плачешь? Что тебя расстроило? – Тэхён голову склоняет, заламывая пальцы, и брови его болезненно ползут к переносице. – Почему сейчас ты здесь один? Почему нет человека, который бы крепко держал твою руку или обнимал, закрывая собой от всего мира? Если бы ты мне только позволил, я бы стал для тебя этим человеком. Я бы стал для тебя кем угодно. Чтобы быть ближе и никогда не оставлять тебя одного. Чтобы не позволять твоей улыбке, самой яркой и тёплой, меркнуть под грузом эмоций. Если бы я только осмелился подойти, ты бы... позволил?»       И когда Тэхён почти – почти встаёт на ноги, почти делает шаг, почти произносит какую-то глупость, – почти решается, перед Хосоком возникает Намджун. Он выныривает из ниоткуда, будто из-под земли, присаживается перед парнем на корточки, заставляет вновь отнять ладони от лица и сжать ими букет белоснежных фрезий – у Тэхёна словно все органы чувств обостряются: он даже запах этот сладкий, ненавязчивый ощущает! – а потом вплетает свои длинные пальцы в вихристую шевелюру, поглаживая; не говорит ничего.       – П-почему? – голос Хосока дрожит, и Тэхёну впору за сердце схватиться, потому что это чудовищно больно. – Почему ты мне не сказал? – Хосок кусает губы, сдерживая всхлипы, прижимая цветы к груди и утыкаясь в них носом. Дышит медленно, глубоко, глаз не открывает. – Ты дал согласие на сотрудничество, ты с.. с-соглас-сился на командировку в Америку, ты уезжаешь на полгода, Джун! – отчаянно подаётся вперёд, утыкаясь лбом в крепкое плечо. – Так почему я всё узнаю от твоего болтливого помощника, а не от тебя? Н-неужели, я не заслуживаю знать о принятии таких в-важных решений?       Намджун молчит, поглаживает по голове, мягко прижимается губами к виску, давая время Хосоку договорить.       – Т-ты устал? От м-меня и д-детей, от об-обязательств, от... – короткий всхлип, – н-наших отнош-отношений? Тебе н-нужно время для с-себя, но ты н-не м-мож-жешь в этом признаться, и п-поэт-тому просто с-с-сбегаешь? – с каждым словом Хосок дрожит всё больше, ссутуливается всё сильнее, словно это последние секунды, когда Намджун с ним рядом, словно тот сейчас растворится в шуме набережной и больше не вернётся.       Мужчина качает головой, отстраняя от себя Хосока совсем немного, чтобы заглянуть в заплаканное лицо, а потом вновь впутаться большими ладонями в шелковистые пряди, убрать волосы со лба, зачесать их назад, мягко массируя. У Тэхёна пальцы зудят, так хочется коснуться этих кудрей.       – Сок-а, посмотри на меня. Пожалуйста, – Намджун шепчет, но Тэхён всё ещё отчётливо слышит. И когда Хосок, пересилив себя, всё же смотрит на мужа, тот осторожно касается его губ своими, благодаря, и продолжает: – Да, я согласился, да, мы подписали контракт, – Хосок снова взгляд отводит, но Намджун осторожно сталкивает их лбами, – да, я лечу в Америку. Но я не говорил, что мне нужно время без тебя, я не говорил, что устал от наших отношений. Я не говорил, что вы мне больше не нужны. Я люблю тебя и наших детей больше всего на свете. То, чего ты боишься, не является для меня причиной, чтобы когда-то оставить вас, понимаешь? – он выжидает немного, всё же получая слабый кивок в ответ. – Я не говорил только потому, что мне нужно было уладить некоторые нюансы там и здесь, чтобы вы могли поехать со мной. Слышишь меня, Сок-а? – Намджун приподнимает его голову, стирая блестящие капельки слёз и поглаживая влажные щёчки. – Я хочу, чтобы мы поехали все вместе. Я подыскивал няньку, чтобы ты мог насладиться свободным временем; чтобы мы могли снова ходить на свидания и как подростки целоваться в подъезде. Я выбирал квартиру, чтобы поблизости был парк и мы могли безопасно гулять с малышами. Я нашёл отличную танцевальную студию с хорошими рекомендациями, если тебе захочется снова окунуться в рутину тренировок и тянущих мышц. Я почти всё продумал, чтобы мы могли эти полгода ни о чём не заботиться. Но ты меня опередил, – Намджун усмехается по-доброму, целует трепетно, без напора, и с любовью во взгляде рассматривает такое красивое даже сейчас лицо.       Сердце у Тэхёна в груди замирает...       – Ты... правда? Это всё – правда? – шепчет Хосок, нервно сминая в ладонях нежный белый бутон.       – Правда. А ещё я не устану повторять: то, что мы не истинные, ничего не меняет. Я люблю тебя не из-за какой-то дурацкой предназначенности. Я люблю тебя за твою курносую кнопочку, – Намджун осторожно нажимает на кончик его носа. – За то, как ты лениво и счастливо потягиваешься по утрам, потирая сонные глаза, босыми ногами шлёпая на кухню. За то, с какой любовью ты учишь Юнги запоминать животных и цвета, за то, как бережно укладываешь Чимини спать. За то, – голос становится тише и глубже, – как сильно ты меня любишь и делаешь самым счастливым мужчиной на свете. Я люблю тебя за всё это, а не потому что должен кого-то любить. А ещё... – он придвигается совсем близко, что-то шепча на ушко; что-то, чего Тэхён уже не слышит.       А затем Хосок резко отстраняется, легко толкая мужчину в грудь, прячет лицо в цветах, смущённо бормоча тихое «дурак».       – Пойдём домой, Сок-а, – Намджун поднимается, снимая с себя пиджак и накидывая на плечи мужа, – ты совсем продрог.       Хосок вцепляется в его талию, обнимая, и прижимает к себе цветы, тихонько фыркая:       – Дети сегодня у Чонгука, – и видя, как Намджун многозначительно двигает бровями, добавляет: – Но ты спишь в гостиной.       – Айщ, Сок-а! Неужели тебе меня совсем не жаль?       – Будешь знать, как заставлять меня нервничать, – последнее, что слышит Тэхён, глядя вслед отдаляющейся парочке; последнее, что он видит – добрую усмешку на искусанных губах Хосока, который идеально умещается под крепкой рукой своего мужа, перед тем как отвернуться к своим одногруппникам и поймать по-лисьи хитрый взгляд на спор с кем-то целующегося Бомгю.       Сердце в груди у Тэхёна отмирает и ухает вниз, отдаваясь болью в лёгких: Хосок уезжает в Америку.       Это к лучшему, уверяет себя Тэхён. Теперь мы точно случайно не пересечёмся, кивает согласно. Больше не будет искушения познакомиться, сжимает губы, сдерживая разочарованный стон. С последней их встречи прошло недели полторы где-то, Тэхён точно не знает, он пары прогуливает, сопливые дорамы целыми днями смотрит, и смириться не может с мыслью, что Хосока не будет в его жизни целых полгода. Это же вечность, та самая, из сказки, так и не сложенная из осколков льда! Но это, безусловно, куда лучше, чем если бы ему пришлось признаться, что он наблюдал. Да, невольно, да, не специально, и надо было бы взгляд отвести, но не смог. И вообще, он надеется, что за это время – сто восемьдесят три дня вполне достаточно! – найдёт себе кого-то, сможет в нормальные отношения, без фанатизма и сталкерства, что он, возможно, перерастёт эту влюбленность (в незнакомого человека, ага, да) и будет двигаться дальше. Он почти себя убеждает, что стоит попробовать, как снова встречает его.       Тэхён спешит на обед с родителями, ждёт зелёный сигнал светофора уже перед самым офисным центром, где под крышей расположился уютный ресторанчик в американском стиле, мельком оглядывая окрестности. Он давненько был в этой части города, но с тех пор здесь ничего не изменилось, всё такие же серые здания, всё такие же серьёзные лица. И Хосок среди них выделяется.       Он стоит на противоположной стороне дороги, взволнованно покусывает губы, сдерживая улыбку, мнёт пальцами ремешок сумки, перекинутый через плечо, и нетерпеливо подпрыгивает, словно обувь у него на пружинках. Тэхён невольно улыбается, вмиг забывая всё, в чём так яро убеждал себя в последние дни. О каких отношениях может быть речь, если они не с Хосоком? Как двигаться дальше, если ноги будто прирастают к земле каждый раз, когда он встречает Хосока? Как вообще можно занимать мысли кем-то другим, когда есть Хосок? Хосок, будто почувствовав, что о нём думают, прижимает ладонь к груди, поглаживая, успокаиваясь, уже не в силах сдерживать счастливую улыбку. Тэхён думает, что если он задержится на пять минут, не отказав себе в слабости провести парня взглядом, ничего не случится. Но рядом с ним возникает уже знакомая пепельно-серебристая макушка, и Хосок едва не взлетает над тротуаром, радостно взмахивая обеими ладонями и чуть не теряя шляпу. Еле дождавшись, пока сигнал сменит цвет, он бросается к Намджуну, едва не сбивая его с ног, обнимает крепко, мелко зацеловывает лицо, и счастливо смеётся на простое «соскучился?»:       – Соскучился! Очень, сильно! Сильно-сильно и очень-очень! Как ты вообще можешь спрашивать такое, когда я буквально готов задушить тебя в своих объятиях!       – Ну ладно, ладно, я понял, рассказывай, чего ты такой довольный? – снисходительно улыбается Намджун, переплетая их ладони. – Или потерпишь пять минут, мы быстро передадим документы на подпись секретарю, и отправимся обедать?       – Потерплю, – уже спокойнее отвечает Хосок, но крепко вцепляется в предплечье мужа, склоняя голову к его плечу, и улыбаться не перестаёт.       Тэхён признаётся себе, что завидует. Отворачивается быстро, давит в себе желание остаться и проследить за ними, и перебегает дорогу на последних секундах.       Тэхёну не привыкать к нотациям родителей, он всегда их чем-то не устраивал и не подходил под кем-то придуманный стандарт, но разговоры, что начинаются с «ты ведь единственный наследник» он ненавидел априори. Потому что потом ему закатывали мозгомойку на два часа и ещё несколько дней напоминали о ней звонками. В этот раз тоже не обошлось.       – Подумываю над тем, чтобы взять тебя стажёром в команду дизайнеров, – как бы между прочим произносит Ким Мину́, отец Тэхёна, нарезая стейк.       – Это пока ты учишься, – добавляет его папа, Ким Хёсон.       – Позже, когда ты получишь диплом, я освобожу для тебя место своего заместителя. В перспективе, когда я отойду от дел, ты сядешь в кресло гендиректора. Ты должен понимать, что это очень ответственное...       Тэхён жалобно стонет, роняя голову на скрещённые на столе руки, и тяжело выдыхает.       – Отец, я не займу твоё место, даже если ты лишишь меня наследства и выгонишь из дома, – страдальчески произносит он, поднимая голову на Мину́. – Я не смогу быть главой компании, насколько бы хорошо я ни разбирался в дизайне, насколько бы сильно мне это ни нравилось, я ничего не смыслю в бизнесе и не ставлю карьеру превыше человеческого. Папа, – оборачивается на Хёсона, умоляюще заламывая бровки, – разве ты не хочешь, чтобы твой сын был просто счастливым человеком? Я хочу найти своего истинного и прожить с ним остаток жизни. Разве этого недостаточно?       – Тэхёни, – начинает Хёсон, но Мину́ его перебивает:       – Недостаточно. И ты это знаешь.       – Конечно, – бормочет себе под нос Тэхён, – вам легко об этом судить, – он вздыхает, ковыряя вилкой гарнир.       Каждый раз одно и то же. Такое впечатление, что другой темы для беседы в «семейном» кругу больше нет. Тэхён знает, что, вопреки своему нежеланию, однажды он просто сломается под натиском отца. Но об этом не хочется думать сейчас, не в свои двадцать два. Он не вслушивается в болтовню родителей, где наверняка обсуждается именно его будущее, а бессмысленно и устало пялится в окно. На улице сейчас жара, но это всё равно лучше, чем умирать здесь от скуки и непробиваемого мнения отца. Ещё папу Тэхён бы смог убедить, включить своё обаяние, уговорить, папа никогда не мог сопротивляться милой моське Тэхёна. Но это было раньше, много-много лет назад. А сейчас ему грустно. И немного трепетно-страшно, потому что за столик у самого окна садятся двое.       Намджун отодвигает стул, помогая Хосоку сесть, и сам присаживается напротив. Тэхён невольно ими любуется. Они действительно друг другу очень подходят, так нежно друг к другу относятся, так берегут и ценят свои отношения, и – это иронично – не истинные. То, как Хосок крепко сжимает ладонь мужа, пока тот делает заказ, заставляет Тэхёна снова испытать укол ревности и даже на несколько мгновений отвернуться, вновь окунаясь в удушающе-надоедливый разговор родителей о карьере и перспективах, но вскоре взгляд снова возвращается к воркующей парочке. Он не специально, честно, но, кажется, по-другому уже и не может, ему нужно видеть счастливого Хосока, ему нужно слышать его смех, ему до боли в сердце необходимо знать о нём всё и чуточку больше. Поэтому Тэхён превращается в одно большое ухо, но, к его сожалению, до слуха долетают лишь скудные обрывки фраз. Он вздыхает, снова косясь на них. Интересно, Хосок рассказал уже о причине своей радости? Интересно, какова она была? Интересно, как Намджун отреагировал?..       Ненадолго от созерцания чужого счастья Тэхёна отрывают родители, меняя тактику «переговоров».       – Хочешь каникулы на Мальте?       – Хочешь практику в Лондонском доме моды?       – Хочешь мы познакомим тебя с сыном нашего компаньона? Он милый, приятный в общении, на филолога учится.       – Тэхён, я не хочу насильно тебя заставлять, – признается Мину́, откладывая приборы и вытирая губы тканевой салфеткой. – Найди способ дать мне положительный ответ.       – Пожалуйста, – просит за мужа Хёсон, улыбаясь заискивающе, с надеждой, поглаживая сына по плечу.       Родителям уже пора, поэтому официант приносит счёт и заказанный вдогонку холодный молочный коктейль для Тэхёна, он говорит, что задержится, и что оплатит обед, просит не переживать. Когда они скрываются в лифте – папа на прощание аккуратно машет рукой, а отец лишь окидывает его строгим взглядом, – Тэхён возвращает свой взгляд к Хосоку, который роется в своей маленькой сумочке, и Намджуну, что, попивая эспрессо, с интересом наблюдает за парнем. Тэхён вздыхает, пробуя коктейль, гадая, встретит ли он ещё когда-нибудь такого же прекрасного внешне и внутреннее человека? Да, пусть он ещё не достаточно знает о Хосоке – для Тэхёна никогда не будет достаточно! – но он уверен, что в этом кудрявом чуде всё великолепно.       – Сок-а, ну, не томи, – подгоняет Намджун, отставляя чашку и чуть-чуть перегибаясь через стол. – Что ты там прячешь?       Тэхёну тоже любопытно.       – Я, – парень пытается скрыть улыбку, но не выходит, и губы снова и снова расходятся, обнажая зубки. – Вот, – резко протягивает какую-то белую ручку мужчине, – я сегодня узнал.       Намджун смотрит на вещь в своих руках, потом на Хосока, снова на вещь, и, кажется, поверить не может. Он поднимается так резко, что даже пугает Тэхёна, бросается к мужу, падает возле него на колени, окольцовывая талию и напряжённо сжимая ладони на острых лопатках.       – Джуна, что ты делаешь? – неловко смеётся Хосок, и щёки его краснеют от смущения. – На нас ведь люди смотрят.       – Мне всё равно, – проговаривает тот не совсем внятно, отстраняясь на несколько сантиметров только для того, чтобы ткнуться в плоский животик лбом. – Я счастлив, и пусть все об этом знают!       Тэхён наблюдает немного ошарашенно, совершенно теряясь в собственных эмоциях. То, что происходит между ними сейчас, это так... интимно, не для чужих глаз, и ему стыдно за себя, за то, что не может оторвать взгляда от прикрывающего лицо ладонями брюнета, не может заставить себя не смотреть на них; стыдно за то, что, оставив деньги на столе, он делает круг по просторному залу, чтобы пройти мимо них, чтобы увидеть, что Намджун держит в руках тест на беременность с положительным результатом; стыдно за то, что из-за ревности, пробивающей лёгкие своими ржавыми гвоздями, он не может порадоваться за Хосока, за них обоих, поэтому, забывая, как дышать, боясь снова почувствовать эту тупую тянущую боль, он забегает в практически закрывающийся лифт, запыхавшись опирается ладонями о зеркальные стены, и чертыхается едва слышно себе под нос, вынуждая окружающих расступиться.       Судьба над Тэхёном определённо издевается. Родители поручают ему на правах «старшего и ответственного» встретить в аэропорту двоюродного брата, потому что «Ёнджуни не был в Сеуле шесть лет, ты ведь не бросишь его на произвол», да и, в принципе, Тэхён не против, можно сказать, официальный повод прогулять скучные лекции. Он даже покупает мелкому большую сахарную вату, вспоминая, что в детстве тот был готов отдать за неё всё до последней воны (и её тоже). Он несёт лакомство высоко вытянув руку вверх над головами снующего народа, выискивая на табло прилета нужный рейс, и буквально теряет дар речи, едва не споткнувшись о ребёнка, что скачет вокруг большого чемодана. Малыша подхватывают на руки и журят:       – Юнги, будь осторожнее, ты чуть не сбил с ног дядю, – воркует Хосок. – Что надо сказать?       – Пластите, – лепечет он, совершенно не сожалея, продолжая тянуть маленькие ладошки к высокой металлической ручке.       – Простите, – повторяет Хосок, поднимая глаза. – Вы не ушиблись? Всё в порядке?       Тэхён кивает, несколько раз... ладно, несколько десятков раз, и пятится назад, вклиниваясь в людской поток. Хосок удивлённо смотрит ему вслед, а потом перехватывает удобнее Юнги, и обнимает подбежавшего Намджуна.       – Одна вода без газа, – отчитывается он, отдавая бутылку в руки парня, – и один виноградный сок, – забирает Юнги к себе на руки, прокалывает пакетик трубочкой, давая малышу насладиться сладким вкусом, сажает его на плечи, как в тот, первый раз, когда Тэхён их встретил, и осторожно целует Хосока, придерживая маленькие ножки так, чтобы они никого не испачкали. – Тебе лучше? – заботливо интересуется, обеспокоенно оглядывая мужа. – Всё-таки не нужно было срываться и ехать.       – И как бы я тебя одного отпустил, а? – Хосок надпивает воду, чуть вытягивает шею, глотая, и несколько раз обмахивается лёгким платком, что снимает с плеча. Даже Тэхёну видно, что парень чувствует себя не лучшим образом.       – Я переживаю за тебя, – говорит Намджун и убирает с его лба несколько взмокших прядей.       – Душно просто. И токсикоз, – хихикает Хосок, усаживаясь верхом на чемодан, чтобы не потерять равновесие. Ему правда очень плохо.       – Вот поэтому и переживаю, – вздыхает мужчина, снимая с плеч копошащегося Юнги, прижимая его к своей груди. – Будешь папе помогать?       – Будю, – радостно кивает малыш, просясь на ручки к брюнету.       – А кашу кушать будешь? – Намджун щурится, будто заранее зная ответ.       – Неть, – Юнги резво мотает головой, так, что собранные под бандану тёмные волосы шапочкой взлетают вверх.       – Это ещё почему?       – Патамуся я вледина, – обезоруживающе выпячивает пухлые губки, строя милую мордашку.       – Ох, я так и знал, – смеётся мужчина, целуя сына в розовые щёчки. – Но всё равно, слушайся папу, – он опускает Юнги на пол и присаживается напротив Хосока. – Давай я вас проведу на такси? Регистрация на мой рейс только началась, я точно не опоздаю, – на что парень отрицательно мотает головой и тянется, чтобы крепко-крепко обнять за шею. – Ну, чего ты? Что такое? – у Намджуна у самого глаза на мокром месте, но он не должен расстраивать Хосока.       – Я просто уже соскучился, – бормочет брюнет, отстраняясь, нежно-нежно скользя ладошками по любимому лицу.       – Мы увидимся через две недели, – убедительно произносит мужчина. – Пусть только Чимину станет немного лучше, и я вас всех заберу. В качестве группы поддержки возьмём Чонгука и его бойфренда-няньку, – усмехается он, за что получает изящным кулачком по плечу. – Ну, а что? Пусть это будет приятный бонус за то, что он часто остаётся с нашими детьми. Напомни, как его зовут?       – Сокджин, – Хосок закатывает глаза и выразительно-неодобрительно сворачивает руки на груди. – Как можно не знать имени человека, который практически воспитывает твоих детей, Джуна?       – Я знаю главное: что мои дети от самого прекрасного мужчины на свете, и когда они вырастут, то будут его точными копиями, – Намджун улыбается сыто и счастливо, когда Хосок примыкает к его губам, целуя смущённо и мягко-мягко.       Тэхён отворачивается от них, потому что ему самому плакать хочется. Эта чёртова парочка будто из какой-то дорамы вышла, разве в жизни так бывает? Тэхён не знает, с чего вдруг так расчувствовался, не с ним ведь прощаются, да и Хосок, насколько он понял, отсрочил свой отъезд на две недели, но в груди почему-то так тянет...       Он оборачивается как раз в тот момент, когда тонкая фигура парня с ребёнком на руках скрывается за автоматической дверью, а Намджун стоит с чемоданом всё на том же месте, дышит глубоко, успокаиваясь, едва заметные в уголках глаз слёзы пальцами стирает, одёргивает пиджак, на несколько мгновений поднимая голову к потолку. Тэхёну хочется подойти к нему, именно в этот момент, спросить, чем заболел малютка Чимин и почему он, Намджун, не остался с ними; хочется спросить, какие игры любит Юнги и не тяжело ли беременному Хосоку почти всё время носить его на руках; хочется спросить, каково это – любить такого невыносимо красивого и восхитительно прекрасного человека; каково это – видеть его слёзы и иметь возможность стереть их, быть причиной его счастья; иметь возможность прикоснуться к нему, прижаться к тёплому боку, обнять, овить собой по рукам и ногам, пленить его душу и сердце, и не позволять ему отпустить себя из мыслей ни на миг. Каково это?..       Тэхён решительно делает шаг в сторону Намджуна, уверенно сжимающего ручку чемодана, как его останавливает просто оглушительный возглас с чудовищным акцентом:       – Хё-ён! Это мне? Это правда мне? Ты не забыл! Аааа, обожаю тебя! Но её я обожаю ещё больше! – наперерез толпе, спешащей на регистрацию, к Тэхёну буквально с разгону подлетает высокий рыжеволосый парень, принимаясь одновременно обниматься и жевать сладкую вату, хватая её ртом прямо с палочки.       Ему остаётся только офигевать с того, что маленький и скромный Ёнджуни вымахал на полголовы выше и в голос децибел неплохо так добавил. А ещё с того, что «Ну, правда, круто же, хён? Я теперь похож на липисинчик!». Тэхён похлопывает двоюродного брата по спине, улыбаясь, ожидая пока тот доест своё лакомство, испачкавшись в нём с ног до головы, и ведёт замарашку к выходу, уже представляя, в какой шок вгонит его родителей эта картина. Что Европа сделала с их «маленьким Ённи»?       А что Америка успеет сделать с Хосоком?..       Тэхён понимает, что не узнает этого, когда родители за завтраком обсуждают новости. Хёсон охает, закрывает лицо руками, но продолжает читать вслух; Мину́ не отрывается от документов; а Ёнджун сидит растерянный и ужасно подавленный.       – Кто тебя успел обидеть, малыш Ённи? – спрашивает Тэхён, беззлобно ёрничая, ещё не осознавая, что произошло.       – Это так страшно, – апельсинчик напряжённо пялится на хлопья в своей тарелке, так и не притронувшись к ним.       – Тебя пугает молоко? – Тэхён хмыкает тихо. – А я думал, ты уже взрослый.       – При чём здесь молоко? – у него глаза большие-большие, в них страху много-много. – Ты совсем не слушаешь, да, хён? Самолёт упал... Вчера в аэропорту, все эти люди шли мне навстречу... Я смотрел в их лица... Они торопились и чему-то радовались, а сегодня от них остался лишь некролог.       Тэхён замирает, пытаясь сложить один к одному, но получается плохо. Он уточняет:       – Какой... самолёт?       – Рейс на Лос-Анжелес, вечерний, – ровно произносит Мину́, будто даже и не дрогнувшим голосом.       – Не может быть.       – Это... – он прочищает горло, так и не взглянув на сына, – случается. Пока это не касается никого из близких или родных, нужно просто... смириться. Это чья-то ошибка.       – Как ты можешь? – в Тэхёне просыпается злость от непонимания.       – Мину́! – Хёсон хватает мужа за рукав рубашки, одёргивая. – Это касается нас... Ким Намджун, – слёзно произносит он, прикрывая рот ладошкой.       – Чёрт...       Тэхён замирает.       – Вы... вы знаете Намджуна?       Тэхён встречает Хосока через четыре дня, четыре часа и двадцать одну минуту с момента, как он увидел имя Намджуна в списках погибших. Хосок стоит под руку с Чонгуком, кажется, что еле держится на ногах, что сейчас вот ветер подует, и тонкое тело просто рухнет. На нём чёрный берет, опущенный низко на лоб, большие солнцезащитные очки и маска, что скрывает нижнюю часть лица; на нём чёрная водолазка, не смотря на раскалённое полуденное солнце, широкие чёрные штаны, что не скрывают болезненной худобы, а наоборот, будто подчёркивают её, и чёрные туфли. Чонгук принимает соболезнования от друзей и коллег, изредка помогая Хосоку протянуть руку, чтобы сжать очередную ладонь, безмолвно благодаря за поддержку. И он тоже подойдёт, он тоже сожмёт её. Тэхён так хочет это сделать. Но сначала, конечно же, следует выразить уважение родителям Намджуна. Они подчёркнуто вежливые и холодные, кивают головами на слова соболезнования так, словно согласны с очередным пунктом в контракте. У Тэхёна всё дрожит от их... безразличия? Разве можно быть безразличным, когда хоронишь своего ребёнка?.. Мину́ задерживается возле них, Хёсон, не желая вновь слушать о работе – «в такой-то момент, чёрт побери, Мину́, ты не человек, ты монстр!» – подводит Тэхёна к Хосоку.       – Чонгук-ши, Хосок-ши, – кланяется мужчина. – Меня зовут Ким Хёсон, это мой сын Ким Тэхён, мы соболезнуем вашей утрате... – Тэхён склоняется низко, руку дрожащую протягивает, без слов просит принять его; его веру, его любовь, его сердце, в котором никогда никого кроме Хосока и не было. – Ваш муж сотрудничал с нашей компанией, – звучит как-то отдалённо, словно Тэхёна в воду погружают – гулко и обрывочно, и он всё ещё держит руку, мысленно умоляя. – ...хорошим руководителем и партнёром... – «прошу тебя, не отталкивай меня, я не залечу твоих ран, не заберу всю боль» – ... посчастливилось работать над одним проектом... – «но сделаю всё, что ты попросишь. я сделаю всё, что ты мне скажешь. убью, если прикажешь» – ...случилось так внезапно... – «буду слушать, пока слова не кончатся, и, клянусь, буду слышать каждое. буду заставлять тебя смеяться, до колик в животе, улыбаться искренне, как тогда, когда я влюбился в тебя впервые. буду заставлять тебя жить, каждый чёртов день, хотеть жить».       – Смерть никогда не бывает ожидаемой, – негромко произносит Чонгук, сжимая плечо брата, что вновь пошатывается.       «прошу, прими меня».       Хёсон неловко замолкает, когда Мину́ подходит, склоняя голову, говорит пару пустых, не наполненных никаким смыслом фраз, и тянет супруга за руку, уводя. За суетливой неловкостью Хёсон не сразу замечает, что Тэхён остался. Что он всё ещё стоит, согнувшись в низком поклоне. И именно в этот момент, когда нет больше фальшивых фраз, лишних глаз и пауз, Хосок тянет к нему свою ладонь, сжимает едва ощутимо, но так нуждающеся, так искренне, что Тэхён не выдерживает. Его сердце бьётся в груди пойманной птицей, дыхание спирает, и слёзы... Слёзы капают на землю, разбиваясь у ног Хосока так звонко и так остро. Хосок отдаёт ему свою боль, совсем немного, совсем малую её часть, чтобы ещё чувствовать, чтобы чувствовать хотя бы что-то! Тэхёна выжигает изнутри, иссушивает, пламя цепляет лёгкие, бронхи, гортань, но изо рта вырывается лишь жалкий скулёж. Он чувствует боль каждой клеточкой своего тела, он чувствует её так ярко, словно она – единственное, что он когда-либо мог ощутить. И в момент, когда огонь доходит до сердца, сжимает его, не жалея, дразнит, и вновь набрасывается, Хосок убирает руку. Тянет её к своей груди, вздыхая судорожно, коротко, задыхаясь собственным болезненным стоном, и почти теряет связь с реальностью, падая. Чонгук едва успевает его поймать.       Другой Тэхён встречает другого Хосока. Он смотрит в глаза преданно, отчаянно, он отдаёт всего себя – свою память, свои силы, свои мысли и свою любовь. Он знает, что его примут. Обязательно. Не сегодня, не сейчас, нет. Он ведь... почувствовал именно это? В глазах Хосока отражается бескрайний океан непонимания, страха и боли. Не переполненный, как было ещё вчера, как было ещё утром, – в самую пору, чтобы чувствовать, как слёзы царапают веки, вырываясь наружу; в самую пору, чтобы чувствовать, как его сердце буквально заставляют биться. Он пальцы подносит к губам, чтобы убедиться, что ещё дышит. И шепчет:       – Почему сейчас?       Тэхён склоняет голову к его коленям, снова касается ладони, прижимаясь к ней лбом.       – Потому что я нужен тебе сейчас.       «я не заберу его у тебя, не заставлю забыть или оставить в прошлом. он навсегда с тобой, будет смотреть тремя парами глаз и любить тебя втрое больше, чем могу я. но я дам тебе силы подняться, чтобы двигаться дальше, подставлю своё плечо, если ты споткнёшься, и не дам упасть. не позволю оступиться или сдаться, потому что ты заслуживаешь пройти свой путь до самого конца. только прими меня. как друга или брата, и я, клянусь, буду им, пока нужен тебе».       Чонгук не понимает, что произошло, но, кажется, догадывается.       – Папа! Папа! – звучит нечёткое где-то сбоку, и Тэхён поворачивается на звук.       К ним бежит Юнги, умилительно косолапя и находу расстёгивая неудобную жилетку. Он оступается буквально в полуметре от них, но Тэхён успевает подхватить его, сам падая на спину, невольно прижимая малыша к себе. Тот смотрит непонимающе, бровки хмурит, садится поудобнее на чужих коленях, а потом ручку тянет:       – Я Ким Юньки, а ти?       – Ким Тэхён, – парень протягивает свою руку, в указательный палец которой вцепляется маленькая ладошка.       – Как папа? – Юнги смотрит на Хосока, дует губки, и перебирается к нему на руки, обнимая за шею и прижимаясь вихристой головой к груди.       – Юна, ты уже взрослый, слезай, папе тяжело, – отмирает Чонгук, но забрать ребёнка не решается.       – Простите, – раздаётся незнакомый голос, – я не уследил, Чимин заплакал и я отвлёкся, – высокий молодой мужчина, создающий тень, нависает над Тэхёном, извиняясь. – Всё в порядке?       – И как после этого положиться на тебя? – вздыхает Чонгук, на что получает недовольное ворчание в ответ, но ни слова возражения.       – Простите, – мужчина осторожно кланяется, придерживая на руках малютку в зелёном комбинезоне, и представляется: – Сокджин.       – А это Тэхён, – отвечает Гук, забирая из рук своей пары Чимина. – Они с Хосоком как мы с тобой.       – Оу, – губы Сокджина округляются.       Хосок всё это время смотрит на Тэхёна, и не знает, должен ли он чувствовать к нему что-то, кроме благодарности. Он думает, что не должен, но уже чувствует.       А ещё клянётся самому себе, что никогда не забудет Намджуна, ни единого дня, проведённого с ним, ни единого часа, ни единого мгновения. У них на двоих слишком много – пять лет сплетённых в узел судеб, пять лет нежности и ласк, пять лет доверия и тепла, нерушимой веры, что так будет всегда. Но больше не будет, не теперь, не с ними. Потому что другой Хосок, устало склоняет голову к плечу брата, глядя, как его маленькое чудо тянет свои крошечные ручки к прилизанной и блестящей на солнце чёлке Чонгука; другой Хосок крепче обнимает Юнги, устраивая изящную ладонь на маленькой спинке, поглаживая; другой Хосок тянет дрожащую руку к ещё совсем чужой, что тянется навстречу. И отныне всегда будет тянуться. Он чувствует боль, и никогда не перестанет, но сейчас он позволяет себе упруго оттолкнуться ото дна своего океана и сделать вдох.       Он ведь сможет?