Три, четыре, два

В этот день Женя ведёт себя ещё тише и незаметнее, чем обычно. Она неслышно проскальзывает в щель открытой двери квартиры, осторожно запирает её за собой и на цыпочках крадётся к своей комнате. Свернувшись калачиком на своей постели и накрывшись с головой пледом, чувствует некое подобие защищённости и принимается тихо плакать, утирая глаза рукавами толстовки. Жене тринадцать, и она впервые принесла домой тройку. Тройку! За сочинение! А что, если эта оценка повлияет на четвертную? Женю колотит от этой мысли; Женю колотит даже в том случае, если оценка за дурацкое сочинение не повлияет на четвертную. Потому что Женя знает, что мать убьёт её уже сегодня. Потому что Женя должна учиться только на пятёрки, говорит мать. Потому что иначе — никакого похвального листа, никакой золотой медали, никакого поступления в престижный вуз, никакого красного диплома, никакой высокооплачиваемой работы и никакой, наконец, достойной жизни. Ты этого хочешь? — орёт мать, когда видит четвёрки за домашнюю работу и устные ответы. Хочешь похерить все отцовские деньги, потраченные на тебя, все материнские нервы, расшатанные из-за тебя, всю свою жизнь? Ты этого хочешь? — орёт мать, и Женя всю ночь трясётся и плачет под одеялом, а потом, когда родители засыпают, идёт в комнату брата — просить снотворного, или объятий, или того и другого сразу. Иногда брат приходит сам. Женя не слышит, как скрипит отворяемая дверь, но чувствует, как проседает кровать под весом Саши, а его большая ладонь ложится на её спину. Женя чувствует, какая она тёплая, эта тяжёлая ладонь, даже сквозь майку, кофту и толстый плед. — Ну, Кот, не надо… Что опять? Мамы дома нет, — говорит Саша, и Женя сразу начинает плакать громче: сопеть, и стонать, и шмыгать носом. Саша терпеливо ждёт, медленно водя рукой по гладкому ворсу зелёного пледа. Сверху — вниз, от шеи — к пояснице, от плеч — к копчику… Сверху — вниз… Отточенные, но полные сочувствия и ласки прикосновения. От шеи — к пояснице… Понемногу Саша чувствует, что дыхание сестры становится размереннее, утихают последние судороги, шмыганье маленьким носом-картошкой становится реже и тише. От плеч — к копчику… Наконец Женя сбрасывает с себя плед, садится и подтягивает к себе колени. — Три-четыре, — объявляет она. Шёпотом, правда. — Что? — За сочинение. Три-четыре, — Женя косится на брата. Он не мать — не накинется с упрёками, не начнёт орать, не будет попрекать всю следующую неделю… И всё же Женя может только шептать. — Запятые… Дурацкие, глупые, бесполезные запятые! Женя в сердцах бьёт кулаком по постели и прячет лицо между колен. Вскоре оттуда доносится невнятное сердитое бормотание. И тоненький всхлип. Саша вздыхает. — Исправить можно? — Можно. Но, — Женя вздрагивает всем телом, — мама… Саша молчит. Он не говорит, что понимает, не говорит, что всё будет в порядке, не говорит, что мама не впадёт в ярость — словом, не врёт. Вместо этого он притягивает Женю к себе и крепко обхватывает её плечи. — Я не оставлю тебя одну. Я буду сидеть рядом и держать тебя за руку, хорошо, Кот? Так будет нестрашно. Женя снова начинает тихонько плакать и трястись от ужаса; Саша негромко шипит и начинает покачивать сестру в своих объятьях. — Я ей скажу, что меня химичка сегодня с урока выгнала. — Тебя? За что? — Женя поднимает заплаканное лицо. Её брат — примерный ученик выпускного класса, и учителя его не то что никогда не выгоняли — даже замечаний не делали. — А я совру. Знаешь, как её это разозлит? — И не пытайся, — Женя снова утыкается носом в колени. — Ма не поверит. Ты её только сильнее разозлишь, и тогда… — Ну, я всё равно что-нибудь такое скажу. Пусть на меня орёт. А на тебя ей уже сил не хватит, — Саша ободрительно сжимает плечи Жени. Когда та не реагирует, он говорит раздельно и внятно, прямо над самым её ухом: — Кот, послушай меня. Однажды ты сможешь уехать из этого дома, уехать навсегда. Куда-то, где никто не вспомнит об этой несчастной тройке, и уж тем более не будет на тебя орать. Ни-ког-да. Ни-за-что. Однажды ты повзрослеешь, и ма уже не будет рядом с тобой. А я — буду. И мы вдвоём будем свободны и счастливы, Кот — ты и я. Саша сухо целует сестру в лоб, торчащий над острыми коленками, и с силой проводит рукой по спине. — Веришь? — спрашивает брат. — Верю, — выдыхает Женя себе в коленки. Вечером Саша вполне убедительно врёт о том, что не успел сделать домашнее задание к завтрашнему репетитору, и мать долго, мучительно, с криками и упрёками отчитывает его, а когда Женя мямлит о своей тройке, мать лишь машет рукой: уходите, достали. Женя переглядывается с усталым, вымотанным Сашей. Спасибо. Не за что, Кот. ~ На следующее утро Женя, зашедшая в ванную, чтобы почистить зубы, отшатывается от зеркала: на лбу у неё зреет красный маковый бутон. Повиснув на раковине, Женя с колотящимся сердцем рассматривает будущий цветок. Он выглядит совсем как настоящий: лепестки алые, покрытые сетью тонких прожилок и росяными каплями, мохнатый тоненький стебелёк, и крошечные округлые листочки, повёрнутые вверх, к корням каштановых кудряшек… Такой красивый! Интересно, от кого… Может быть, от Серёжи из параллели, с которым они вместе ходят на языковые курсы, или от Ильи — это её одноклассник… Размышления Жени прерывает мать, вошедшая в ванную. С лица девочки мигом пропадают все краски, и на побледневшем лбу ярко-красной кляксой предательски выделяется почти настоящий бутон. Но мать произносит лишь: — У меня это тоже началось в тринадцать. Это. Началось. Женю коробит от того, как мать отзывается об этом удивительном, загадочном, волнующем явлении — соулмейтстве, но девочка рада, что мать не кричит и не злится, и медленно оправляется от испуга. — Странно — на лбу… — хмурится мать. — Какой-то кретин дал тебе щелчка, мм? — Не помню, — поразмыслив, отвечает Женя. — Заклей пластырем, — советует мать и выходит из ванной. Тугой ком в груди Жени ослабевает; а когда брат весело хлопает её по плечу с возгласом «поздравляю, Кот! В этом деле тебе повезло больше моего…» и смачно целует в левую щёку, она находит в себе силы даже хихикнуть. Прекрасный бутон она решает не прятать под пластырем: в конце концов, многие девочки из её школы не маскируют свои цветы. Правда, они все — старшеклассницы… Да и цветы у них расположены как-то вычурно, искусственно — у Вики Юдановой из 10Б цветут розы строго в ямочке между ключиц, у Насти Агаповой из 11А бледные тонкие нарциссы украшают только плечи, а у Кати Морозовой, Сашиной одноклассницы, лишь на шее синеют два-три василька. Глупо это — и смешно: Женя улыбается, представляя, как девочки командуют своим парням целовать их только в определённые места на своих телах. Она-то уж точно не будет так делать. И прятать свой цветок тоже! Пусть её красавец-мак гордо алеет на лбу! Тем более, если он — Серёжин… В классе Женя прежде всего хвастается перед своей подружкой Олей — весёлой толстушкой со стрижкой «под мальчика» и приветливыми ямочками на щеках. На большой перемене Оля взбирается на парту и кричит на весь класс: — Мальчики, сюда! Сейчас будем проверять, кому не посчастливилось получить Женьку в родственные души, ха-ха! Ай! Жень, чего дерёшься? Я тут помочь пытаюсь, — Оля трёт ушибленное бедро. — Захар, ты первый! Мальчики, стесняясь (и оттого подшучивая друг над другом сильнее обычного), касаются Жени в разных местах: Олег осторожно дотрагивается до левого локтя, Ваня со смехом кладёт пятерню девочке на шею, а Артём вообще мнётся дольше всех и в конце концов лишь аккуратно сжимает Женин мизинчик. Оля записывает, кто и куда дотронулся, и к концу перемены машет перед ребятами вырванным из тетрадки листочком: — Есть! Остаётся только подождать пару дней… и тайное станет явным! В классе царит радостное оживление. Женя улыбается и смеётся гораздо больше обычного, и за свою невнимательность на математике зарабатывает замечание, но ничуть не огорчается. Она не думает о том, что мать снова будет ругаться, когда узнает о замечании; она думает лишь о том, чтобы её соулмейтом оказался не Артём, Захар или Олег, а всё-таки Серёжа с курсов немецкого… ~ На следующий день бутон на лбу Жени распускается, превращаясь в чудесный алый мак, а на щеке зреет второй бутон, больше и красивее предыдущего. — Кто Женьку в щёку вчера ткнул? Признавайтесь! Ты, Михалёв? — требовательно спрашивает Оля, но Михалёв качает головой. Как и Олег, и Захар, и Серёжа. Тогда девочка сверяется со списком и растерянно говорит притихшей Жене: — Тебя вчера никто не трогал за щёку… Кто ещё мог до тебя дотронуться? Женя пожимает плечами и принимается думать. Вспоминать. Целый урок и всю перемену. А когда вспоминает, ей становится так нехорошо, что даже учительница замечает это и отпускает её пораньше… Женя несётся домой бегом, задыхаясь то ли от бега, то ли от рыданий, и солёные капли пота и слёз стекают по её щекам прямо на новый бутон, из прекрасного в одночасье ставший ненавистным. Дома Женю встречает Саша, только вышедший из душа и одетый лишь в белое полотенце, повязанное на бёдрах. — Рано ты, Кот… Что случилось? — обеспокоенно спрашивает он, увидев, с какой мрачной решительностью надвигается на него сестра, не разувшись и не сняв тяжёлый ранец. — Да что такое?! — вскрикивает он, когда девочка с силой прижимает ладони к его груди и, оттолкнув его от себя, скрывается в своей комнате и хлопает дверью. — Не входи! — кричит она, и брат послушно остаётся за дверью, но не уходит, а садится у порога и терпеливо ждёт. Женя накидывает на голову капюшон толстовки и накрывается пледом, но больше не чувствует себя в безопасности. Она чувствует себя внезапно повзрослевшей, и от этого ощущения ей тошно, а вовсе не хорошо и свободно, как обещал брат. Брат… Сегодня он будет ждать от неё объяснений, а завтра и сам всё поймёт. Завтра на его груди расцветут алые, почти настоящие маки, с усеянными росой лепестками и пушистым изумрудным стебельком. Завтра матери позвонит классная и расскажет про тройку по русскому и замечание по математике. Завтра мать будет кричать на Женю и упрекать её во всех своих бедах. Завтра брат впервые за много лет не вступится за неё. Завтра Женя останется одна…

с пламенеющими маками на заплаканном лице.