Шторм

О, что в душе моей поет, Когда с рассудком я в разлуке? Какие сладостные звуки! То кровь поет и вдаль зовет. То кровь и плачет, и рыдает, Когда душа умчится вдруг, Неведомый услышав звук, Который тотчас умолкает. О, кровь из виноградных лоз! О ты, вино из вены черной! Играйте, пойте! Чары грез. Верлен Поль, «Сбор винограда»

      Я возвращался из паба, шаркая ногами по улочкам Парижа, ещё мокрым после недавнего летнего дождя. Ручьи стекали вдоль высоких бордюров в канавки, бежали так быстро и стремительно, что я ускорял шаг следом за ними. Я держал путь к одинокому дому Поля, спотыкаясь от лёгкого головокружения — сказывалось выпитое в пабе. Его жена уехала на выходные к своим родным. Душу грела мысль о том, что жилье снова наполнилось былой холостяцкой атмосферой, которую не может нарушить эта крыса, любившая чинить скандалы на пустом месте. Перед глазами мелькали знакомые пейзажи, и ноги сами несли меня по нужным перекресткам — так часто я бывал в этих местах ранее.       Я постучал в дверь, сначала тихо, а позже всё увереннее. С тихим щелчком в замке мужчина открыл дверь. Его улыбка была той же, что в тот день, когда я впервые появился на их пороге, совсем молодой, но с пляшущими чертенятами в глазах. Он принял меня, провинциального мальчишку, со всеми почестями, посадил за стол рядом с собой, будто я был ровней ему. Люди звали меня его протеже, но только он признавал мой талант и ласково звал «милым другом». Эти слова эхом отдавались в голове. О, что за невнятные чувства наполняют меня! Их суть я не в силах осознать! Что мне сделать, как высвободить то, что нарастает внутри?..       Поль ведь знает, что сейчас мой разум затуманен жгучим абсентом, но ставит бутылку красного вина передо мной, садится рядом и игриво протягивает мне бокал. Я немного отпиваю. Мы молчим. Он знает, что я снова тут, чтобы жаловаться на жизнь, которая так нечестно обходится со мной из года в год. Мне нравится эта кухня, маленькая и мрачная. Только свечка освещает стол, её свет отражается от гранёного бокала и распадается на маленькие яркие огоньки.       С каких пор он начал выпивать? Ведь всегда укоризненно качал головой, учуяв на мне алкоголь, искал предлоги, чтобы удержать меня дома, рядом с собой, не отпускал в очередной бар, где рюмку за рюмкой я пил, разливая немного на недописанные стишки. Их чернила сразу смешивались в грязную дрянь, и после их нельзя было прочесть. Я сжигал их или выкидывал в ближайший мусорный бак. Эта черта напоминала ту, что поглотила меня с головы до ног: легкие, сердце и мозг работали в режиме сбережения. Точно, я совсем забыл о цели визита! Хотя смотреть в его добрые глаза и слушать монотонное дыхание я мог вечность, тишина начинала раздражать. Я грубо поставил бокал на стол, бутылка вина закачалась, но он придержал ее, загадочно улыбнувшись исподлобья. Чего он хочет? Поделись же со мной своими желаниями!       — Что на этот раз? — Мужчина придвинулся ближе, поймав мой подбородок толстыми пальцами. — Заваливаешься ко мне на каждый отпуск Мари, пропахший алкоголем, будто это в порядке вещей.       — Снова проблемы. Вечно я без работы, но со стопкой дурацких бумаг, — я схватился за голову, растрепав длинные влажные волосы. — Мне никогда не стать столь талантливым, как ты.       Взгляд Поля сразу потускнел. Он нахмурил брови и снова долил сладкого напитка до краёв своего бокала. Когда нежность успела покинуть его? Эти недостатки пробуждали во мне аппетит. То ли выпитое давало о себе знать, то ли накопленная годами страсть цвела внутри ещё интенсивнее. Он достал из шкафчика небольшой листок бумаги и чернила, положил прямо передо мной и стал водить пером по моим щекам и шее. Он тоже пьян, и мне это так нравится!       — Я помню первые стихи, что ты прикрепил в своем письме, наизусть. — Он передал перо мне и встал из-за стола. — Когда я прочитал их, испугался. Такой молодой талант сложно обойти стороной. Хоть ты младше меня, но спорить не стану — огонь в твоей душе никому не затушить.       Он говорил так убедительно, его слова, словно мед, подслащали былую горечь во рту. Но я только отрицательно помотал головой. Было душно, я расстегнул первую пуговицу на своей рубашке и стряхнул капли пота с шеи. Ни одного слова, ни одной строчки не могли выйти из-под руки. Я знал причину! Я писал всю жизнь эмоциями, юность диктовала правила, а запястье только двигалось вслед за распирающим желанием творить. Сейчас я пуст, измотан и устал, не осталось тех чертей и дьявольского огня, за которые ты полюбил меня. Я исписан — я высохшие чернила на дне чернильницы. Мне хотелось найти причину жить, причину писать четверостишье за четверостишьем, больше не быть заложником скуки и быта, а снова научиться летать.       — Я не знаю, что думать, Поль, — признался я, приподнимаясь из-за стола вслед за ним. — Кажется, я никогда не должен был очутиться в этом доме и познакомится с тобой. Может, нужно было стать моряком?       Он схватил меня за талию, резким движением взвалил на стол. Неустойчивая бутылка сразу покатилась к краю, и в считанные секунды белоснежная скатерть окрасилась в алый. Его борода щекотала мне шею, сладкие губы перекрыли воздух, но я был только рад задыхаться. Наконец-то, спустя столько лет, этот поцелуй свершился. Из года в год мы смотрели друг другу в глаза и всё понимали, но алкоголя всегда было слишком мало, а страха слишком много.       Поль снова играет джентльмена. Он отдаляется от меня, потирая ладонью влажные губы. Идет в свою комнату. Он не говорит ничего, но я ясно понимаю, что не должен сейчас следовать за ним. Мы ещё не готовы. Мы уже не дети, он не сбежит от своей семьи, а я не последую за ним, ведь у каждого своя судьба, и самое страшное ждет впереди, если мы сплетем наши безобразные жизни воедино. Будем разрушать друг друга, калечить и насиловать, пока кто-то не схватится за пистолет. ***       Часы пробили полночь, но я не мог заснуть. Я занял место в гостиной — сил дойти домой уже не было. Сквозь окна пробивается свет фонарей, капли дождя стекают по стеклу, беззвучно срываясь в цветочные горшки. Из головы не выходил тот поцелуй, бегающие глаза Поля и его дрожащие колени. После таких видений я не мог успокоить безумное сердцебиение. Меня, словно на корабле, стало укачивать. Безуспешно я старался откинуть мысли о любовнике — они снова возвращались и не давали мне сомкнуть глаза.

Море грозно рычало, качало и мчало, Как ребенка, всю зиму трепал меня шторм. И сменялись полуострова без причала, Утверждал свою волю соленый простор.*

      Комнату наполнил шум воды, её всплески и вибрации. Я вскочил на ноги и помчался в спальню Поля. Море следовало за мной. Под ногами хлюпало, а волны подбрасывали меня всё выше с каждым шагом. Когда я наклонился и робко поцеловал Поля, меня потянуло ко дну. Я снова стал задыхаться. Концерт океана только начинался, оркестр готовил свои инструменты.

В благодетельной буре теряя рассудок, То как пробка скача, то танцуя волчком, Я гулял по погостам морским десять суток, Ни с каким фонарем маяка не знаком.*

      К моему удивлению, он не оттолкнул меня, а притянул ближе за ворот рубашки, повалил на мягкое, почти воздушное одеяло, больно ударив о быльце кровати. Я не успел возразить, как вдруг меня прервали поцелуем, настолько глубоким и напористым, что я не в силах был закрыть глаза. Поль стал опускаться ниже, зубами оттягивая кожу на ключицах и груди, оставляя ноющие красные пятна. Мужчина улыбался. Нечасто мне случалось увидеть такую бесстыдную ухмылку на его вечно серьезном лице справедливого отца и верного мужа. Когда кончик языка, шершавый и почему-то сухой, дотронулся до моего правого соска, я обронил свой первый стон, вцепился в шею мужчины и сжал её. Он закашлялся и схватил меня за руку, со злостью отбросил её назад. Где-то в спине я почувствовал хруст и невольно прогнулся. Он заломил меня, держа оба запястья и продолжал дразнить моё изнывающее тело.       — Пожалуйста, хватит меня мучить! — простонал я, пытаясь самостоятельно вырваться из его хватки.       Около члена я почувствовал что-то — Поль прихватывал кожу зубами, почти прокусывая её. Больнее всего было около головки. Этого не делал ни один мужчина, с которым я ранее виделся после паба, ни одна незнакомая почитательница моего творчества. Эта неведомая ранее сладкая боль… Я готов был кончить только от неё одной. Поль наклонился надо мной, коленом придавливая грудь, заставляя меня непроизвольно открыть рот, касаясь линии скул. Сердцебиение учащалось, я покраснел, но тяжелая рука не давала мне отвернуться. Я боялся причинить ему боль, нежно облизывал ствол и касался головки. Совсем скоро я почувствовал, как по горлу стекает сперма. Его стоны наполнили комнату, они, как и он сам, были сдержанными и спокойными, но подталкивали меня открыться ему сильнее, отбросить лишнее прочь. Я хотел услышать больше, почувствовать весь спектр эмоций и ощущений, что ещё он мог мне показать! Я притянул его совсем близко, полностью заглатывая член, почти доводя себя до тошноты и головокружения.

Я узнал, как гниет непомерная туша, Содрогается в неводе Левиафан, Как волна за волною вгрызается в сушу, Как таращит слепые белки океан.*

      Верлен резким движением перевернул меня на живот. Я держался за стену, чтобы не упасть. Хотя выпитое вино давно выветрилось, в мыслях была неразбериха. Каждую минуту я боялся упасть. Как, должно быть, разозлился бы мой любовник, если б я сейчас повалился на пол. Я почувствовал, что сзади мечется Поль. Он положил руку мне на бедро и притянул к себе, вжался стояком мне между ягодиц, заставляя откинуть голову ему на плечо от неожиданности. В его сторону летели угрозы и брань, но мы оба понимали, что это всего лишь пустой звук, и я только начинал входить в азарт. Тело совсем неконтролируемое, а мужчина не думал прекращать издеваться. Он покачивался, а его толчки нарастали, вызывая у меня острую боль. Он совсем не думал обо мне в этот момент. Стиснув зубы, я покорно исполнял роль его игрушки. По спине прошла дрожь, а ноги мои давно отекли. Он понял мою усталость, подхватил меня за талию, чтобы усадить себе на колени. Сам же он опустился на моё место, так чтобы я очутился сверху и мог немного расслабиться.

Убегавший в огне электрических скатов За морскими коньками по кипени вод, С вечным звоном в ушах от громовых раскатов, Когда рушился ультрамариновый свод…*

      До синяков сжимая мои бедра, он опустил меня на член, снова провоцируя на реакцию, зажал ладонью мой рот. Поль смял мои ягодицы, надавливая пальцами на тугой вход, и протолкнул их внутрь на место члена, растягивая ещё сильнее. Это нужно было делать раньше, чертов дурак! Настоящий демон! Я чувствовал себя ангелом, смотря в его залитые слепым желанием глаза и на приоткрытый рот, время от времени производящий глухие стоны. Они совсем не сексуальные, он будто старик, поднимающийся по высокой лестнице, но я хотел их больше всего на свете. Я захлебывался от переполняющих меня чувств, снова шёл на дно, но теперь чувствовал, что окажусь там не один, а вместе с возлюбленным. Он же больше не отстранится от меня, не так ли? Я ощущал себя таким особенным. Хотелось верить, что ни одна женщина и даже любимая жена не видела его таким искренним в похоти, каким видел сейчас я. Я улыбнулся, хотя по щекам стекали слезы, и лицо его расплывалось у меня перед глазами. Поль опустил голову и не смотрел на меня.       — Не бойся, — я поглаживал его по лицу, но он отмахнулся от моих прикосновений. — Она никогда не была той единственной, ты знаешь это с нашего первого вечера вместе.

Слишком долго я плакал! Как юность горька мне, Как луна беспощадна, как солнце черно! Пусть мой киль разобьет о подводные камни, Захлебнуться бы, лечь на песчаное дно.*

      Он идет к своему письменному столу. Я не видел, что именно он взял, но как только его силуэт освящается светом с улицы, я заметил в его руках трость. Полностью обездвиженный, я глядел на Поля и неловко улыбался, тяжело сглатывая слюну, стараясь понять, не шутка ли это. Он схватил меня за ноги и придвинул к себе, закинул мои колени на свои широкие плечи и наклонился к самому лицу. Поль целовал меня, покусывая влажные губы. Я моментально забывал обо всем, хотел довериться ему и сделать всё, чего он захочет, даже если сам же об этом пожалею. Я долго ждал, а он, уверен, ещё больше. Имел ли я право сейчас уйти, громко хлопнув за собой дверью? Ответ был очевиден. Я прикусил свой большой палец. Резким движением мужчина толкнулся в меня тростью. Я чувствовал изгибы её поверхности, все неровности и выпуклости, схватился руками за одеяло, старался не сводить ноги, но с каждым новым толчком всё сложнее было сдерживать себя. Ноги начинали ныть, я ощущал, как мышцы напряжены и насколько сложно было телу терпеть эти издевательства. Я снова не мог сдержать слез, стоны сменялись на тихие хрипы и невнятные выкрики. Наконец, Верлен остановился. Он откинул трость и навалился на меня, притягивая ближе и обнимая, накручивая мои волосы на пальцы. Наконец, буря утихает, я чувствую свежесть моря, что ветром принес сюда шторм.

Надоела мне зыбь этой медленной влаги, Паруса караванов, бездомные дни, Надоели торговые чванные флаги И на каторжных страшных понтонах огни!* Артюр Рембо, «Пьяный корабль»

      На кровати посапывал мой мужчина. Он уткнулся в подушку и досыпал те скудные часы, которые оставались до утра. Я сидел за столом, склонившись над свежими чернилами. Слов не нужно было искать — они покорно ложились на бумагу.