Он назвал меня папочкой

— Мне кажется, у нас сейчас не получится сходить в кино, Чимин, — Парень схватил поперек бежавшего в другую комнату юношу и крепко к себе прижал, глубоко вдыхая запах свежего тела и чистых пшеничных волос со вкусом ванили. — Почему? — Чимин тихо шепчет, хихикая, жмется спиной и отбрасывает голову назад на чужое плечо, ярко растягивает губы, и, чувствуя улыбку любимого, обнимает его за талию, скрещивая сзади руки. — Юнги? — Ты слишком долго собираешься, — медленно распевая слова, Мин качается из сторону в сторону, еще сильнее обнимая полуобнаженного парня и протягиваясь к уху. — А еще я чертовски возбужден.. Не стоило так долго бегать в одних штанах, мне не нравится. Точнее наоборот, нравится. И даже очень. Чимин усмехнулся, роняя голову, и опустил руки, поворачиваясь лицом к Юнги и замечая его томный взгляд, где страсть бушует, и понимает, что эти чертики медленно перебегают и к нему самому, быстро возбуждая. Он сократил расстояние между ними и прижался лбом, задевая нос. Он слышит чужое рваное дыхание и слышит такое же свое. — Можно? — Юнги смотрит в карие глаза напротив, в которых теперь тоже ничего не разглядеть за паволокой желания, и сладкое молчание и рваный вдох-выдох за положительный ответ принимает и ещё ближе наклоняется, касаясь алых пухлых губ невесомо, не напирая и выдыхая в чужие легкие оставшийся никотин, недавно употребляемый из-за долгого ожидания.  Младший вдыхает все без остатка и чувствует, как хочется любимого, до дрожи в коленках и судорогах в мышцах, а его сердце колотится быстро, больно ударяясь о грудную клетку, норовит выпрыгнуть, а удары так и создают ритм, выдавая себя невыносимым желанием коснуться не только губ напротив. Все это желание растекается по его венам, артериям, дыхательным путям подобно вину, пьянит и сладко-терпким осадком на языке остаётся. — Юнги.. — Он боится услышать отрицательный ответ, потому что не хочет, чуть ближе придвигается и резко губами затыкает, впиваясь грубо. Яро своими губами чужие сминает, не боится быть отторгнутым, наоборот, это его лишь забавляет и заставляет добавить перчинку, схватить Чимина за шелковистые волосы и оттянуть пряди назад, отчего из уст вырывается первый тихий стон. Пак руками белую шею обвивает, ближе к мужскому телу прижимаясь и чувствуя даже сквозь слои одежды жар своей и чужой мраморной кожи, ощущая совсем не ласковые касания, после которых наверняка останутся следы, скрыть которые будет очень сложно. Он под большими и холодными ладонями плавится как будто свечка от огня, ощущает, как острый язык мажет по губам, всю сладость собирает, проникает им внутрь, с его сплетая в ничуть не нежном танце, а в дикой буре с разрушающей силой. Юнги целуется хорошо, даже слишком, с каждой секундой, не чувствуя сопротивления с другой стороны, еще сильнее напирает, хотя некуда, целует требовательно, глубоко, из чужой груди тихие вздохи выбивая, и сам глаза закрывая от удовольствия. От этого поцелуя у обоих дрожь по телу, словно тело зарядами тока с большой мощностью прошибает, и становится с каждой секундой невыносимо жарко, тела потряхивает, и они остановились на секунду, лишь горячо дыша в губы. Потом вновь к искусанным в кровь губам припадают, целуются так, словно завтра никогда не настанет и глубже в комнату идут, не отрываясь от вкусных губ. Что-то шепчут друг другу пошлое в редких перерывах, вновь целуются, разбрасываясь ласками. Юнги Чимина к ближайшей стене припечатывает с силой, что у того звоном отдает в позвоночнике. Каждую дикую дрожь, каждый громкий стон ловит, в своих губах эти рвущиеся наружу крики топит, хотя хотелось бы их слышать во всей красе. Ловкими длинными пальцами расстегивает, нет, срывает совсем не нужные сейчас брюки, в одну секунду оголяя желанное тело и тут же его как свое помечая, к шее присасывается, кусает до крови, зализывает ранки, одной рукой сильно сжимает то волосы, то горло, а второй мнет подтянутую задницу, гневно шлепая до образования красных жгучих пятен. Беловолосый ближе льнет, на поцелуи отвечает рьяно и от чужих ласк утопает в этом бушующем океане, даже не пытаясь выбраться. Все перед глазами плывёт: его тельце под накаченные бёдра подхватывают, пальцами впиваясь в нежную кожу до посинения, в спальню направляются – сейчас без разницы. На белые простыни грубо кидают, податливое тело мнут и одаряют шлепками, от которых желание только распаляется, искры выбрасывая. Каждый миллиметр выцеловывают, кусают, позволяя и свое тело освобождать от тисков ненужной одежды, оголенной грудью чужой касаясь. У них в груди сердце колотится, по венам сладким вином удовольствие льётся, каждую клеточку естества затрагивает, пробуждает, а касания друг друга оставляют ожоги, которые боли не приносят, их больше хочется. Первый не сдерживается, передышку не дает, быстро пристраивается и входит одним резким толчком до конца, не давая привыкнуть. Толкается быстро, размашисто, членом по самым чувствительным точкам внутри проезжаясь. Ноги шире разводит, удобнее располагается, прикрыв веки от накатившего удовольствия и губы до крови кусая, сдерживая стоны, что рвутся наружу, горло раздирая. Несмотря на выделяющуюся от возбуждения смазку, член проходит туго, и от этой узости он с ума сходит, но знать не хочет, почему Чимин ведет себя не скованно, как обычно он это делает, и от вмиг накатившей злости в губы грубым поцелуем вгрызается, заполняя все нутро своим стволом внушительных размеров. Малый хнычет, но соскочить не пытается, просит дальше толкаться, ладошками упираясь в мужскую грудь, потому что нравится эта боль. Чувствуя его эйфорию от этого, его руки грубо над головой сцепляют, связывают ремнем, не двигаться приказывают и вновь толкаются, дыша часто, прерывисто, и слушая стоны, хрипы, от которых с катушек съехать можно. По его телу мягкие руки мажут, рёбра пересчитывают и ближе к себе притягивают, пока он грубо берет тельце, будто первоклассную шлюху, настолько охуенно. Худыми бёдрами резче подаётся, выбивая из часто вздымающейся груди протяжный стон. Дышать ровно невозможно из-за напряжения, воздух вязкий, горячий, оба обессилено ртом хватают воздух, стараясь больше дорогого кислорода захватить, и к губам друг друга припадают, будто к живительному источнику. Второй громко стонет с членом внутри, ерзает на простынях, и старшему окончательно стает на все плевать, стоны в своих губах не топит, толкается еще резче, грубее, быстрее, нарочно подбирая самый болезненный угол проникновения. — Дааа, папочка!...— Хрип из-за сорванного от стонов голоса слышится, Юнги краем уха это замечает и совсем с ума сходит, яростно вбивая тело в матрац, что скоро порвется от такой силы. Дикие пошлые шлепки тел будто отсчет времени на бомбе, что скоро вот-вот взорвется осколками. Он ниже наклоняется, целует вновь с огромной силой, языком в рот толкаясь, одной рукой запястья удерживает, а второй нежную кожу бёдер до синяков мнёт. Чувствует себя отлично и до конца погружается, заставляя снизу лежащего перед глазами фейерверки ловить. Тот даже не стонет - хрипит, как не в себе, после очередного толчка кончает обоим на животы, пачкая их белесой спермой, миллионами осколков осыпаясь на шёлковые простыни и неистово крича. Брюнет из пульсирующего нутра выходит, следом обильно кончает и свое имя с чужих губ слетевшее ловит. Падает обессиленно на чужую вздымающуюся грудь, руками перебирая лицо и грубо целуя мокрые губы, ухмыляясь. — Папочка? Что это было? — Я.. Я не знаю.. Оно само вырвалось, —  одышка не позволяла парню нормально ответить. — Я думаю.. — Блять, ничего не говори, не надо,— его перебили поцелуем, но он все равно настоял на своем. — Это было так грубо.. — Но тебе же понравилось? — Да, но.. — он растерялся. — Тогда все. Никаких проблем. — Давай сделаем вид, что я ничего не говорил? — Ну уж нет, теперь ты от меня не отделаешься. — Юн опять на него набросился. —Теперь я твой папочка, Чиминни~