Винегрет

Когда они впервые остаются наедине после того, как Икер вернулся из больницы, Олли не умолкает. Он говорит о том, что май — самый подходящий месяц для того, чтобы вернуться к жизни: всё цветёт, погода за окном прекрасная, тепло, и можно лежать прямо на траве. Что он соскучился, потому что Икера не было рядом целую вечность, и эта вечность, нужно сказать, вконец охренела, посягнув на то, что ей пока не принадлежит, да, эти охуительные руки с выступающими венами, бледные губы, громадные сексуальные синяки под глазами не её собственность и вообще ничья, кроме одного человека, присутствующего здесь, в этой комнате, — и пусть Икер смеётся, сколько пожелает: он, Олли, не слышал этого смеха сотню лет, так что ему похрен, над чем Икер так веселится. Что он приволок два рюкзака любимого сока Икера, чтобы тот, ловя языком последние капли, как в прошлый раз, не ворчал, что всё хорошее так быстро кончается, — хотя Олли до сих пор не вполне уверен, что речь шла именно о соке, поскольку эти капли растекались по его собственной коже, собираясь во впадинке между ключицами, пока он уговаривал свои пальцы разжать тёмные пряди, щекочущие ему шею, шепча: «Мы опаздываем на завтрак...» Единственное, о чём он не говорит, — это о футболе. Олли старательно обходит все темы, связанные с тренировками и играми, и виртуозно меняет формулировки фраз, чтобы рассказывать о друзьях и знакомых, не упоминая мяч. Икер слушает, улыбаясь, до тех пор, пока Олли не выдыхается и не умолкает, усевшись рядом и положив руку на плечо, словно удерживая, если Икер решит сбежать. С минуту они молчат. — Что ж... — негромко произносит Икер, глядя в окно на расцветающую за ним весну. — Наверное, есть жизнь и после смерти... — Наверное... — неуверенным эхом отзывается Олли. Он проводит ладонью по щеке Икера, заставляя повернуться к себе. — У меня появилась возможность это проверить, — криво улыбается Икер и поднимает взгляд на Олли. — Поможешь?