Привкус пепла

Обычный ужин за пустым столом, разрисованным всякой херней по типу "здесь был Миша" или же привычный "хуй", от которого так и тянуло Россией-матушкой. Квартира для вписонов, где "вписон" - вечеринка, так называлось это место. Но Совергону было просто некуда идти, не к чему стремиться и не с кем поговорить о своих проблемах. Потратив на психолога последние деньги и проебав свою жилплощадь, Миша последние месяцы кантовался в этом странном вонючем месте, где каждую неделю кто-то пил, курил и трахался. Хозяева квартиры, вроде, сторчались, так что претензий к Цыркунову ни у кого не было. Спал он на противной скрипящей железной кровати, которую приходилось уступать "бесконечно влюбленным" парочкам(а еще троечкам, четверочкам и целым обществам бесконечно влюбленных) и спать на грязном одеяле справа от двери. В любом случае, идти Михаилу правда было некуда - его друзья либо разъехались, либо просто забыли о его существовании. И конечно, ни о каких видео не могла идти речь. И только один-единственный человек беспокоился о его существовании. Беспокоился, в смысле, пару недель назад, а потом Миша продал телефон и обеспечил себя едой до конца недели. Что стало дальше с тем человеком - непонятно. Вероятно, все отлично. Надеясь на светлое будущее, Миша все еще хранит старую симку в нагрудном кармане. Цыркунов резко вздрогнул и дернул головой, стряхивая странное минутное оцепенение. На рваной клеенке расплывались капли ярко-красной, даже алой крови, смешивающейся с пролитым пивом. Миша утер нос рукавом старой рубашки и встал из-за стола, со звоном бросив ложку на стол. Как же, блять, осточертела эта гречка! Дешевые макароны, похожие на переваренных опарышей, гниющий картофель и найденные на улице окурки сигарет давили, давили и давили на Совергона несколько месяцев. Темноволосый свернулся клубочком на кровати, которая приняла его, поддавшись, грустно и обыденно скрипнув-всхлипнув. Впалые глаза в обрамлении чернеющих синяков закрылись, и парень провалился в сон. Михаил проснулся от громкой музыки, чужих голосов, которые будто стучали по его мозгу, заставляя его голову раскалываться, и знакомых стонов. Конечно, как же он мог забыть - субботняя вписка. Когда Миша уйдёт, по его квартире пронесется такая буря, что убираться он будет всю оставшуюся неделю до следующего "субботника". А дальше - все по кругу. Совергон встал, пошатнулся и облокотился ладонью на обшарпанную стену. Все еще мутило, несмытая кровь под носом пахла железом и стесняла движения губ. Миша шмыгнул носом, пнул лежавший на полу шприц под кровать и медленно, шатаясь, вышел в коридор. Он бы тоже стал наркоманом, ведь здесь особо не поборешься, да только желание сохранить деньги и верить в будущее были сильнее чем съедающее отчаяние и одиночество. Собрав все свои скромные пожитки, парень буквально вывалился в подъезд и захлопнул дверь. Теперь в квартиру хер вернешься до завтрашнего утра. В подъезде было полутемно, свет из крохотного окошка лился на пошарпанные стены и разбитую плитку. Такую же разбитую, как Мишина жизнь. Кое-как спустившись по заплеванной лестнице, Цыркунов оказался на улице. Его двор, да и весь район - гиблое место. Смерть человечества и человечности. В старых блочных пятиэтажках живут одни торчки и алкаши, от которых только и останется что недопитая бутылка водки и напичканный наркотиками труп. А ведь кто-то из них был талантлив, подавал надежды, писал стихи или картины, пел песни и... Надеялся. Миша достал из кармана джинс окурок, с отвращением оглядел его, поджег, осветив огоньком зажигалки бледное заплаканное лицо и закурил. Какой же жалкий. Режет руки осколками от бутылок и сжигает себя изнутри сигаретами, а умереть все никак не решится. Все живёт-живет, засоряет планету, а для чего - непонятно. Ждет кого-то, кто воткнет в его костлявую хрустальную спину нож. За пределами "Великой Китайской Стены" блочных пятиэтажек скрывалась "Пятерочка" по другую сторону дороги. Нащупав в кармане купюру, Миша отправился прямо в магазин с закрытыми глазами, надеясь на то, что его собьет машина. К счастью, или же к сожалению, этого не произошло, а купюра оказалась стоимостью в пятьдесят русских долларов. Ничего на такую сумму особо не купишь, а больше денег нигде не раздобыть. В магазине было светло, тепло и по-детски ярко. Цыркунов сразу направился к прилавку с шоколадом, шмыгая носом от перепада температур. Лампа над ним гудела и мигала, щелкая и будто давясь воздухом. Большая жужжащая муха билась о стекло, а Миша стоял, прислонив ладонь к витрине. За заляпанным стеклом в холодильнике, обклеенном пестрящей рекламой, стоял персиковый сок. Персиковый сок в яркой зеленой коробке, которая глянцево переливалась под светом люминесцентных ламп. Денег не хватало, но желание вспомнить былое яростно металось внутри Совергона озлобленным голодным волком. Сзади послышались тихие шаги в кроссовках, и чья-то теплая рука накрыла Мишино плечо. Сердце затрепетало от знакомых запахов сигаретного дыма и одеколона, которые овевали человека сзади. - Мальчик, - мужчина сзади говорил абсолютно незнакомым, но сочувственным голосом, - Тебе не хватает, да? Парень кивнул, скорее, случайно. Не так уж ему и хотелось сока. Хотелось утонуть в густом тяжелом запахе сигарет и одеколона, слышать хрипловатый знакомый голос и гладить тыльной стороной ладони веснушчатые щеки. Может, того человека и не существует уже. Может, Миши для него не существует. Цыркунов знает, где он живет. Знает, как туда доехать. У него есть пятьдесят рублей, чтобы уехать на другой конец города без возможности вернуться. Отличный вариант того, что можно сделать ночью. - Так тебе добавить или не надо? - мужчина сзади шмыгнул носом и отпустил Мишино плечо, - Чего застыл? - Н-нет, спасибо, - Совергон повернулся и криво улыбнулся, пытаясь сдержать выплескивающиеся наружу слезы. Вообще, в детстве Миша думал, что у каждого человека внутри свой океан, который от сильных эмоций бушует и выливается через глаза солеными-солеными слезами. Парень еще пару секунд посмотрел на витрину, на муху, что безвыходно билась маленькой головой о стекло, не понимая, куда ее это заведет, и выбежал из магазина. На ближайшей остановке толпились люди. Кто-то из них был весел, кто-то глуп, расстроен, кто-то мечтает стать врачом, а кто-то мечтает просто-напросто выспаться. Совергон тоже мечтал выспаться, но сейчас это не было так важно для него. Живот крутило и давило в ожидании, а к горлу подступала тошнота, выливающаяся страхом и колкими судорогами по рукам. Маршрутка с нужным номером, подъехавшая первой, тряслась и дребезжала, стонала и ныла каждой железкой. Мише все равно. Кто-то в проходе толкнул его и несколько монеток выпало из руки парня. Мише все равно. Мужчина сзади обругал его за "тормознутость". Мише было все равно. Плевать на все и всех вокруг. Микроавтобус скулил под ногами людей и плакался о своей печальной старости, а единственным человеком, что слышал эту почти животную боль, был Цыркунов. На остановке у дома того человека было людно, шумно и жарко. Того? Совергон поклялся себе, что не будет вспоминать о "старой" жизни, чтобы не причинять себе боль, которой и так было достаточно. Лужи под ногами темноволосого, кажется сговорились, чтобы попасть точно в Мишины кеды. Промокший, сонный и голодный, Цыркунов добрался до двери квартиры. Расстояние от остановки до дома было для него огромным. Ветер забирался под куртку, холодил, казалось, кости и гулял в волосах. Ноги не слушались, подкашивались и подводили парня, роняя его в грязь. Миша падал, вставал, размазывал грязь по лицу и шел, шел, шел вперед. Перед глазами все плыло, пальцы скручивало судорогами, но это не заботило парня.

***

Дошел. Вернее, дополз. Дополз, поддерживаемый только теплящейся внутри надеждой. Постучался в дверь грязно-серой мокрой рукой и сполз по стене на пол. За дверью послышались мягкие шаги, и сердце Совергона ухнуло вниз, в живот и дальше, в ноги. - Да? В носу появился запах сигарет, одеколона и чего-то еще. Это что-то еще есть у каждого человека. Непонятный запах, который никак нельзя характеризовать, но он пахнет самым родным. - Пиздец, - кто-то склонился к лицу Цыркунова, который закрыл глаза и сжал их крепко-крепко, чтобы не разочароваться и не обрадоваться раньше времени, - Миш, это ты? Перед глазами возник расплывчатый образ Дани с обеспокоенным лицом. Рыжий протянул руку, чтобы помочь Совергону подняться. Несколько шагов до квартиры Кашина дались Цыркунову тяжело, но он отдал бы сейчас все, что у него было, чтобы оказаться здесь, рядом с ним. На диване было мягко, в Даниной футболке сухо, а в объятьях рыжего - тепло. Михаил прислонился щекой к груди Кашина, чувствуя губы последнего на своем лице, а затем и на своих губах. Последнее, что он чувствовал перед тем, как провалиться в сон - привкус пепла. И как нужно курить, чтобы он оставался? Миша проснулся у двери в квартиру Дани с мокрым от слез лицом. Уснул от усталости и срывающихся нервов. Забыл, что Данила здесь больше не живет. Вот только куртка пропахла чем-то, и на губах можно было почувствовать привкус пепла, а во рту - запах табака.