* * *
Режет. Меня режет. Пилит тупым ножом изнутри. Дюйм за дюймом. Не вижу. Не дышу. Не живу. Почти опрокидываюсь за край сознания и лишь каким-то чудом, остатками воли продолжаю шептать слова заклятья:…Корнем едины Слабость и Сила — Порознь они Будут отныне…
Меня растягивает, разрывает надвое. На две части. И я даже не кричу. Уже не кричу. Нечем. Лёгкие давно распилены ножом боли. Вместо них кровавое месиво. Но я, превозмогая себя, превозмогая вообще всё, выплёвываю последние слова:…Чистая Сила, Чистая Слабость. Одной из них — смерть. Другой — миром править…
И всё. Всё заканчивается. Резко и сразу. Нет боли, нет крика, нет булькающей крови. Я стою посреди Тайной комнаты и смотрю сам на себя. Мой двойник — второй я — смотрит на меня ошалелыми глазами. Наверное, точно так же и я смотрю на него. Получилось. У меня… у нас получилось. Только… кто из нас Сила, а кто Слабость? Второй я наклоняет голову и усмехается. В его руках волшебная палочка. Мои руки пусты. Более того: они прозрачны. Я весь прозрачен. Значит, он — Сила. А я — Слабость. Да, я Слабость. Я это понимаю совершенно отчётливо. Я тот, кто глотал слёзы от боли и обиды, когда кучка приютских уродов избивала меня ногами. Я тот, кто застывал от удивления и страха, когда воспитатель неожиданно щупал мою задницу. Я тот, кто кусал губы от досады и не мог вымолвить ни слова, когда Эмми Бенсон и Дэвид Бишоп бесстыдно врали, что я воровал еду из столовой. Я тот, кто вздрагивал, только заслышав шум далёкой бомбёжки. Я — Слабость, а он — Сила. Он тот, кто с кипящей внутри злостью подвешивал кролика на стропила и спрашивал уродов, не желают ли они присоединиться. Он тот, кто с бешенной яростью одним взмахом впечатывал ненавистного воспитателя и душил его лишь взглядом. Он тот, кто с мстительной жестокостью вёл Эмми Бенсон и Дэвида Бишопа в пещеру показывать «интересные чудеса». Он тот, кто с холодной уверенностью клялся изменить, переделать этот поганый мир. Это он. Он — Сила. Ему и миром править. А мне, значит, смерть? — Как странно, — говорит Том-Сила. — Не думал, что это будет так. И что мне с тобой делать? — Вот уж не знаю, — усмехаюсь я, пытаясь делать хорошую мину при плохой игре, но у меня это всегда получалось плохо. — Ты Сила, тебе править. А мне… Замолкаю. Мы оба помним, что положено мне. И от этого становится горько. Да, я Слабость. Я тот, кто подводит, на кого нельзя положиться, кто только мешает. Но всё-таки я часть нас. И мне себя жалко. До слёз, которые я едва сдерживаю. Сила, глядя на меня, кривится. — Убить тебя? — задумчиво говорит он. — Но как? Ты даже не дух. Вообще не пойми что. Слизерин наверняка знал. Но мне не сказал. Том-Сила хмурится, а я хватаюсь за лучик надежды. — Я могу просто остаться здесь. Сила смотрит на меня. Смотрит внимательно. Я знаю, что он сейчас взвешивает все «за» и «против». Его не разведёшь на жалость или сочувствие, бесполезно даже пытаться. — Нет, — рубит Том-Сила. — Остаться должен только один. И переходя на парселтанг: — Явись ко мне, василиск! Я замираю, глядя, как из статуи выползает змей. Замираю, потому что я наша слабость, я страх и нерешительность. — Разберись с ним, — бросает Том-Сила и, развернувшись на каблуках, уходит. Видимо, даже у Силы есть предел. Он не желает видеть собственную смерть. Пусть это смерть и моя, но недавно мы были едины. — Пощади! — шепчу я змею и цепенею под его смертоносным взглядом. Цепенею, но не умираю. Сможет ли он сожрать меня? Эта мысль почему-то не несёт с собой ужаса. Видимо, оцепенел не только я сам, но и все мои чувства. Поэтому, когда василиск, разинув пасть, кидается на меня, я ничего не ощущаю. Ничего, кроме удивления и странного облегчения. А потом я оказываюсь во тьме. Меня окружает кокон зеленоватого тёплого света, а за его границами — непроницаемая тьма. Эта тьма не страшит и не пугает. Напротив, она кажется спокойной, тихой, даже ласковой. Я просто вишу в этой пустоте, не ощущая ни времени, ни пространства, ничего. Я даже не сразу замечаю, как мой кокон, словно змея, оплетает серебряная цепь с фигурным замком в виде книги. Позже почти одновременно появляются ещё две цепи: одна с замком в виде кольца, вторая с круглой бляшкой. Потом появляются другие, но я уже не обращаю на них внимания. Я засыпаю и вижу сны. Они красивы, мои сны. В них я переделываю старый прогнивший мир, строю своими руками новый, справедливый. Я строю мир, в котором маги не прячутся по углам, не таятся в закрытых зонах, а живут открыто, наравне с обычными людьми. В этом мире правят не богатые лицемеры, а учёные мужи. И эти мужи на самом деле учёные, а не то посмешище, что я видел тут в Хогвартсе, смеющее называть себя профессорами. Я вижу эти сны, и мне хочется верить, что так и будет. Или это не сны? Может, всё происходит по-настоящему? Там, за границами моего кокона, за границами этой непроглядной темноты, там жизнь, и там есть Том-Сила, который строит наш мир. Мир, о котором мы мечтали. Я смотрю сны и не сразу замечаю, как ко мне присоединяется он — Салазар Слизерин. Он приходит тихо, садится рядом со мной и смотрит. Древний старец оказывается не таким уж высоким, и борода не подметает пол, зато глаза такие, что невозможно долго в них смотреть. Невозможно и в то же время хочется. В них плещется бездна. Бездна смотрит мои сны. Бездна улыбается с грустью. — Хорошие мечты, юный сэр Том, — после долгого молчания произносит Слизерин. — Они твои или ваши общие? — Не знаю, сэр, — пожимаю плечами. — Раньше я не делил себя на части. Какое-то время молчу, украдкой глядя на старца, а потом наконец задаю вопрос: — Где я, сэр? Я умер? — Нет, ты не умер, — отвечает он, отрываясь от созерцания моих снов. — Ты сейчас в василиске. — В василиске? — удивляюсь я. — Да, ты знаешь, эти змеи отличные хранители, а уж хранить такого, как ты, не составляет большого труда. Сила приказал разобраться, но не уточнил, что нужно убить, ты попросил пощадить, вот василиск и проглотил тебя. Теперь хранит. Это удивительно. Даже более того: непостижимо. Я внутри огромного змея. Как такое возможно? Да и вообще… — Кто я теперь? Призрак? — О нет, — качает головой Слизерин. — Ты — одна из сторон личности, сконцентрированная и вырванная из тела. — Как крестраж? — Нет, крестраж — это другое. Крестраж — кусочек души, жизни. Ты же — сторона личности. Слышал что-нибудь про раздвоение личности? — Да, — киваю я. — То, что произошло с вами, — это раздвоение личности на материальном уровне. Чем дольше вы существуете друг без друга, тем полноценнее, как личности, становитесь. — А вы, сэр? — спрашиваю я. — Вы тоже сторона личности? — Нет, я самый настоящий дух, — с улыбкой отвечает он. — Долгие столетия я провёл в стенах этой комнаты, ожидая своего наследника. И вот дождался. Салазар Слизерин замолкает, а потом неожиданно спрашивает: — Скажи мне, юный сэр Том, а что бы выбрал ты: силу или знания? Я грустно усмехаюсь. — Знания. Но я слабая сторона личности. Меня никто не спрашивал. Теперь «миром правит Сила», и он выполнит вашу волю — очистит Хогвартс от грязнокровок, — и тише добавляю: — Хотя для него это лишь лозунг. — Моя воля… — тянет Слизерин, соединяя руки в замок. — Что ты слышал про «мою волю»? — То же, что и все: вы были против принятия грязнокровок в школу, по этому поводу поссорились с остальными основателями, а уходя, оставили василиска, чтобы тот помог вашему наследнику очистить школу. Я говорю всё это и смотрю в лицо Слизерина, в его бездну. И ясно вижу: бездна грустит. Вздыхает. — Занятная вещь — эта история, — наконец говорит он. — Про то, что было тысячу лет назад, сегодня можно написать что угодно, и все поверят. Даже не задумаются. Особенно, если их этому не учили — ставить под сомнение и проверять. Историки ведь искусные сочинители, они оставляют события, но подменяют их суть. В итоге правду просто не узнать, не докопаться. Слизерин замолкает и тихо вздыхает, а я превращаюсь в слух. Его слова уже прожигают меня, жгут изнутри нетерпеливым огнём любопытства. Если всё, что известно о Слизерине — ложь, то что же тогда правда? — Тысячу лет назад мир был един, — начинает Салазар, и взгляд его теперь устремлён куда-то сквозь время. Возможно, туда, в эти «тысячу лет назад». — Маги не прятались в закрытых зонах, а жили открыто. Нас было мало, и каждый был на вес золота. Мы служили короне и были защищены ею, мы были уважаемы и неприкосновенны. Но в деревнях, в глубинке, пропадали в неизвестности талантливые дети, которые могли бы стать магами, однако не становились ими, потому что жили слишком далеко от городов и магов, которые могли бы заметить их и заняться обучением. И тогда родилась идея — создать школу, в которой сможет учиться любой обладающий магическими способностями. Благая идея, не так ли, юный сэр Том? Слизерин спрашивает меня, но смотрит всё ещё сквозь время. — Да, сэр Салазар, идея и правда благая. Я жду продолжения, жду его рассказа. Я хочу понять, что же так печалит старца в этой благой идее. Где подвох? — И вот, собравшись вместе, четвёрка сильнейших магов построила такую школу, — после продолжительного молчания говорит Слизерин. — Мы сами искали одарённых детей, мы посылали сов в самые удалённые уголки и земли. Мы действительно постарались, чтобы о школе узнали все маги, и были счастливы, когда дети потянулись к нам вереницей. Мы принимали всех. Да, у каждого из нас были какие-то предпочтения, но принимали мы всех: от простолюдинов до детей из знатных семей. И я в том числе. Всё было замечательно. Шли годы, выпускники сменялись новым набором, новыми лицами — счастливые учительские хлопоты. Но что-то тревожило меня, не давало покоя, и где-то уже под старость лет я наконец смог понять — что. Слизерин поворачивается и смотрит на меня. Прямо в душу заглядывает своей бездной. — Очень часто стали доходить известия об ошибках магов, об их оплошностях, непростительных поступках, откровенных глупостях. Маг теперь не считался безупречной элитой, как раньше. Маг вполне мог оказаться дураком, неумехой и даже шарлатаном, который только прикидывается магом. Сообщество магов стремительно росло, но также стремительно теряло авторитет, доверие, теряло свою силу, превращалось из вершителей магического искусства в мастеров средней руки. Сначала я не мог понять, в чём дело, не мог найти причину. Я искал её в нашем обучении и ужесточал требования, порой доводя учеников до истерик, чем вызывал недоумение у остальных основателей школы. А потом понял, в чём дело, и осознал всю глубину ошибки. Слизерин молчит несколько долгих секунд, во время которых я напряжённо сжимаю руки в кулаки, а затем тихо говорит: — Среда. Окружение. Когда мы создавали Хогвартс и мечтали о звёздных талантливых учениках, мы забыли о среде, из которой эти ученики к нам придут. Тёмные, безграмотные, вышедшие из семей таких же безграмотных маглов. Их беда была не в том, что они мало что слышали о магии, или в отсутствии манер. И уж точно не в том, что у них была не чистая кровь. Нет! Их беда была в том, что они не были обучены наблюдать, сопоставлять, анализировать, делать выводы. Ничего этого они не умели в силу того, что никто никогда в детстве не учил их этому. Не давал основ. Мы же, основатели, учили их, как и прежних наших учеников, что приходили к нам из потомственных семей магов, в которых с младых ногтей дают основы аналитики. Нас самих так воспитывали, мы принимали это, как данность. Поэтому мы требовали понимания, а получали только вызубренные уроки. Вызубренные! Теперь бездна в глазах Слизерина не просто смотрела, она кричала. Она орала. — Я пытался. Я искренне пытался исправить положение. Я пытался обучать их тому, чему обучали в самом детстве меня. Но время было упущено. Бедные дети не могли прыгнуть выше своей головы. Они просто не могли. И тогда я начал твердить остальным основателям про возврат к старому, к обучению детей только из именитых семей магов. Я говорил одно, а мои слова понимали совершенно по-другому. Ты знаешь в каком виде они дошли до нынешних дней. «Грязная кровь»! Да никогда я не говорил о грязной крови. Я просто хотел исправить величайшую ошибку. Ошибку создания Хогвартса. Благая идея, благое начинание, но оно упало на неподготовленную почву. И проросло уродство. Оно проросло вырождением магов. Если раньше маг мог останавливать бури голыми руками, а волшебная палочка для него была лишь одним из инструментов, то теперь маг без этой деревяшки не может сделать ровным счётом ничего. Я предвидел этот кошмар ещё тогда. Да, предвидел. Так же, как и уход магического сообщества в подполье. Потому что уже в одиннадцатом веке маги, привыкшие к тому, что они элита, ожидающие от обычных людей обожания, но получающие лишь недоверие и порой презрение, начали отделяться. Начали объединяться в поселения, огораживать их, защищать, а потом и вовсе скрывать от глаз обычных людей. Корона по-прежнему поддерживала и защищала магов, но власть короля с каждым столетием слабела. А потом, в 1689 году приняли этот «Статут о секретности». Знаешь почему? Подумай, юный сэр Том. Подумай и ответь мне. Салазар Слизерин смотрит на меня с жадностью и надеждой. Наверное, никогда на меня так ещё не смотрели. Никто никогда с таким нетерпением не ждал моего ответа. Будто бы от этого зависела жизнь. И я не могу подвести. Просто не могу подвести этого призрачного старика. Я ведь и сам думал над этим вопросом, сам ломал голову, вопрошая: почему маги вынуждены скрываться. — Потому что… — голос почему-то хрипит, но я преодолеваю себя, продолжаю: — Потому что в конце семнадцатого века был принят «Билль о правах», который ограничивал монарха? И маги, и без того пребывающие в немилости обычных людей, потеряли гарантию защиты? И потому, и так уже обособленные от мира, скрылись насовсем? Губы Салазара дрожат и растягиваются в благодарной улыбке, и бездна в его глазах тоже улыбается мне. — Я не ошибся, — говорит старец. — Ты действительно мой наследник, юный сэр Том. Да, ты совершенно прав. Всё так и было. И тогда, ещё в десятом веке, у истоков этой долгой истории, я предвидел всё это. Нет, я никогда не был прорицателем, просто я умел анализировать. Я понял нашу ошибку, понял, что никто не собирается меня слушать, понял, что не смогу повернуть назад и вернуть всё, как было раньше. Я понял, что ошибку можно исправить, только воспитав среду, выведя маглов из темноты невежества на должный уровень сознания. Эта задача была мне не под силу. Для этого нужны были годы, столетия. Но также я понимал, что за столетия уже все позабудут, с чего всё начиналось. Позабудется, исказится, специально утаится. И тогда я сотворил с собой это. Я создал Книгу Истории, в которой пишутся все события без утайки и лжи, создал Тайную комнату и василиска для охраны, а потом обратился в духа и стал ждать наследника. Того, кому можно будет передать эту Книгу. Того, кому можно будет поведать свою истинную волю. Того, на кого можно будет возложить миссию. Я ждал тебя, юный сэр Том. И вот дождался. Слизерин по-прежнему улыбается, а бездна в его глазах начинает светиться. — Теперь ты знаешь всё, в твоих руках секрет Знаний. И только ты сможешь что-то сделать. Прощай, юный сэр Том. Прощай уже навсегда. И прежде, чем я успеваю хоть что-то сказать, дух рассыпается на миллиарды сияющих искр, а мне в руки опускается огромная книга. Та самая Книга Истории — секрет Знаний. Да, мудрый старец, ты подарил мне самый щедрый подарок, который только можно вообразить, но что я могу сделать? Ведь я только Слабость, которая заперта в василиске и окружена семью цепями. Да, теперь их семь. Увлёкшись беседой со Слизерином, я не заметил, как они появились. У меня нет физической оболочки, я заперт, скован, но в моих руках величайший дар. Что ж, он хотел, чтобы я прочёл всё, и я прочту. Это единственное, что я пока могу делать. И я начинаю читать. Мне безумно интересно, что происходит сейчас, что делает Том-Сила там, в мире. Но я не тороплюсь открывать Книгу с конца. Нет. Я начинаю сначала, я хочу узнать всё. Каждая страница погружает меня в годы и события. Погружает полностью. История проходит сквозь меня, впитываясь, врастая с корнями. Её уже не выдерешь, не вырубишь. Она цепляется за меня и прорастает побегами понимания. Истинного понимания вещей. Я начинаю понимать, почему сейчас в Хогвартсе изучают историю исключительно магического мира, да и эта часть преподаётся таким образом, чтобы отвратить от дисциплины навсегда. Я понимаю, почему в школе нет математики, логики, физики и прочих магловских предметов. Понимаю. И от этого понимания становится противно. Просто власть предержащие по-прежнему не хотят, чтобы маги умели думать. Научившись думать, они начнут задавать ненужные вопросы. Начав задавать вопросы, они начнут искать ненужные и опасные ответы. А поиск ответов выведет их на новый уровень. На уровень, который угрожает такому стабильному и сытому равновесию. Такие угрозы власть предержащим не нужны. Им удобно, когда глупенькие маги живут в изолированной от всего мира сказочке и просто верят всему, что им говорят. Просто верят, а не проверяют. Противно. Читая Книгу, я не сразу замечаю, что одна из цепей лопается. Просто в один прекрасный момент я обнаруживаю, что вместо семи их вдруг становится шесть. Кажется, исчезла самая первая, с замком в виде книжки. Что случилось, я не знаю. Я по-прежнему вишу в темноте, полностью потеряв связь с внешним миром. Делаю себе пометку следить за цепями и снова погружаюсь в Книгу. И когда лопается вторая цепь, я замечаю это сразу. Замок-кольцо расходится, и цепь разлетается на звенья, которые быстро исчезают в темноте. В скором времени так же лопается и третья цепь с круглой бляшкой. А затем цепи начинают рассыпаться одна за другой. Цепь с замком в виде чаши, затем цепь с миниатюрной диадемой, потом с маленьким человечком и самая последняя — со змейкой. И когда рассыпается на осколки эта последняя, я понимаю, что могу вырваться из тьмы. Из этой уютной, привычной, но уже надоевшей тьмы. Я могу. Я хочу посмотреть, что там — за её границами. Хочу вернуться в мир! Сжимаю Книгу подмышкой и делаю рывок. Ещё один. И вот темнота плена расступается, сменяясь полумраком Тайной комнаты, которую всё ещё освещают каменные змеи. В комнате ничего не изменилось, кроме одного — василиск мёртв. Я понимаю это сразу, хоть он и не гниёт, не источает запаха, но змей, несомненно, мёртв. Глажу рукой тускло поблёскивающую чешую магического зверя и плыву к выходу. Я невесомый и прозрачный, как привидение, воздух держит меня, воздух несёт меня сам. С лёгкостью пройдя сквозь дверь, я лечу дальше по длинному коридору, а потом вверх, всё выше и выше — к выходу из Тайной комнаты. Туалет встречает меня мертвенной тишиной. Сейчас ночь? Никто из учеников не ходит по коридорам? Я выбираюсь наружу и вижу развалины. Побитые стены, расколотые статуи, содранные картины, покорёженные перила лестниц, выломанные двери — разруха везде, куда бы я ни шёл, везде одно и то же. Что здесь случилось? Кто сотворил это? Кто?! Какой варвар мог устроить битву в моей школе?! Наконец я начинаю слышать отдалённый шум и иду к нему, бегу, лечу. Так оказываюсь в Большом зале. В зале, где столпилось уйма народа. В зале, где в центре кружат двое: всклокоченный юноша в очках и он. Моя Сила. Существо, утратившее сходство с человеком, со мной. Его невозможно узнать, но я узнаю. Не могу не узнать себя! Что же ты сделал с собой, Сила? Что сотворил? И не ты ли превратил школу в руины? Ведь… это ты. Я знаю. Я вижу. Это сделал ты. Ты ушёл тогда из Тайной комнаты, оставив меня ни с чем, бросив свою Слабость в зубы василиска. Ты забрал всё: тело, волшебные способности, палочку, силу. Оставил лишь одно: надежду на то, что ты сможешь воплотить наши мечты. Но… вместо того, чтобы строить новый мир, ты разрушал старый. Вместо того, чтобы искать пути знаний, ты искал всё новую и новую силу. Ну как, нашёл? Теперь ты стал сильнейшим? Именно поэтому ты сражаешься сейчас с пацаном? С мальчишкой, который в несколько раз моложе и слабее тебя! Да, Сила? Ответь! Я не слышу, о чём они говорят. Я вообще ничего не слышу. Боль собирается огненным шаром прямо в груди и бьёт меня. Бьёт. Бьётся. Как сердце. Боль. Она течёт по моим венам, опаляя огнём. Невозможно терпеть. Немыслимо. Но ничего другого мне не остаётся. Я сжимаюсь, прижимаю Книгу к груди и смотрю, как вылетает волшебная палочка из рук Силы, как сам он, сражённый своим же собственным заклятьем, падает на пол и умирает. Вокруг начинается суета, суматоха, тело Силы куда-то волокут, и я, как приклеенный, иду следом. Его бросают в каком-то разгромленном кабинете. Когда носильщики уходят, так и не обратив на меня внимания или же просто не увидев, я склоняюсь над павшим Силой. Сажусь на пол перед ним и смотрю. Боль пульсирует во мне, не затихая ни на минуту, а только нарастает, набирает обороты. Единственное, на что меня сейчас хватает, это протянуть руку и закрыть ему глаза. Кем бы он ни был, что бы он ни творил, но он заслужил хотя бы это. Он… Я… Слёзы прожигают огненные дорожки по щекам. Судорожно вдыхаю. Лёгкие ломит от боли. Будто бы они тысячу лет не работали, а тут их вдруг запустили вновь. Кладу дрожащую ладонь на распахнутые глаза Силы, и рука проходит сквозь него. Насквозь. Но не потому, что я бестелесный, а потому что бестелесен он. Именно Сила сейчас бледнеет и становится прозрачным. Моя же рука обретает вес и плоть. Я уже чувствую, как бьётся в груди моё сердце, слышу своё дыхание, вижу, как движется грудная клетка. Но почему? Что происходит? И тут будто бы издалека, из невообразимой дали, до меня долетает шёпот:…Чистая Сила, Чистая Слабость. Одной из них — смерть. Другой — миром править…
— Одной — смерть, другой — миром править, — повторяю я слова, как завороженный. — Миром править… Сжимаю кулаки и выпрямляюсь. Сила не смог сделать то, о чём мы мечтали. Возможно, потому, что мечтал только я, а Сила — желал другого. Мечтать — удел слабаков. Удел сильных — желать. Они, желания, завели Силу в тупик. Настала моя очередь пробовать. И быть может, то, что не смогла сделать Сила, получится у Слабости…* * *
— Том Реддл, если не ошибаюсь? Минерва Макгонагалл, высокая пожилая женщина, сидит в широком кресле и внимательно смотрит на меня. Она уже десять лет как директор школы Хогвартс. — Совершенно верно, профессор Макгонагалл, — с лёгкой улыбкой отвечаю я. Десять лет прошло с того дня, как я вырвался из оберегающей темноты и вернулся в мир. Вернулся таким же, каким и покинул его, — семнадцатилетним юношей. В той суматохе, что царила после битвы с Силой, никто не заметил меня, не обратил внимания на ещё одного ученика Хогвартса, а я не стал задерживаться в школе. Я тихо покинул её. Мне нужно было с чего-то начинать жить, где-то доставать деньги, что-то есть. У меня не было волшебной палочки, но была Книга Истории, и я воспользовался её помощью. Как оказалось, очень многие маги и маглы хотели знать свою родословную, и я помогал им в этом. Вскоре я стал востребованным специалистом, уважаемым и даже знаменитым. Многие магловские институты приглашали меня на работу. Признаться честно, это льстило, но мечтал я совсем о другом. — Вы пришли по поводу собеседования на должность преподавателя защиты от тёмных искусств? — прищуривается она. — О нет, эта должность меня не интересует, — качаю головой. — Я историк и хотел бы преподавать в этой замечательной школе именно историю. — Но уже долгие годы историю магии у нас преподаёт профессор Бинс, — отвечает директор. — Я наслышан о нём, а также об успеваемости учеников по этому предмету. Позволяю себе усмехнуться и вижу, как профессор Макгонагалл дёргает щекой. Видимо, её тоже не устраивает успеваемость учеников. — История, хоть и повествует о делах давно минувших, но это живой и интереснейший предмет, — продолжаю я. — И чтобы заинтересовать детей, увлечь их, его должен преподавать не призрак, а живой человек. У меня есть немалый багаж знаний и опыт в этом деле, а также пара предложений по модернизации программы, которые вам наверняка понравятся. — Я слушаю вас, мистер Реддл…27. 04. 2019 — 05. 05. 2019