Художник

      Шедоу аккуратно усадил напарницу на стул и подошёл к столу, чтобы взять принадлежности. Недавно Руж узнала о его тайном увлечении — рисовании — и спустя несколько дней чистых уговоров всё-таки добилась того, чтобы он написал её портрет.       Он взял в одну руку остро заточенный карандаш и мягкий ластик, в другую — довольно толстый альбом и сел на своё место. Затем осмотрел Руж от самой макушки до кончиков туфель и задал закономерный вопрос:       — Докуда рисуем?       — Наверное, по пояс, — проведя ладонью по талии, ответила она.       — Уверена? — слегка сощурив глаза, переспросил он. Это был своеобразный отказ от ответственности, но Руж об этом даже не подозревала.       — Да, — твёрдо заявила она.       — Ладно.       Шедоу стал думать, как стоило нарисовать его лучшую подругу. Было ясно одно: он хотел изобразить Руж такой, какой её видел только он. Не хитрой воровкой, не корыстной стервой, не ветреной девчонкой, какой её считали остальные, а честной и преданной девушкой, что всегда была рядом с ним и в любой ситуации стремилась его понять. Он хотел сорвать с неё маску безразличия и раскрыть её истинную красоту, ту чувственную натуру, то сокровище, о котором не знал никто, кроме него. Шедоу снова внимательно посмотрел на неё и подошёл, чтобы задать нужную позу.       Он нежно коснулся её оголённых плеч и бережно повернул их на себя. Затем медленно провёл кончиками пальцев по её щеке и слегка наклонил голову влево. Всё это он делал с такой мягкостью и осторожностью, словно его напарница была хрустальной и он боялся её повредить. Белое обтягивающее платье подчёркивало эту хрупкость, и Шедоу был внутренне рад, что Руж решила надеть именно его. Оно роскошно на ней сидело, поэтому он не стал к нему прикасаться и вместо этого обратил внимание на её бесконечно милые кудри. Он прошёлся рукой по каждому локону, чтобы волосы лежали идеально.       Сказать честно, они и до этого изящно спускались на плечи летучей мышки, но Шедоу решил получить максимум удовольствия от прикосновений к шелковистым прядям, ведь раньше ему никогда не выпадало такой возможности. Ему нравилось. Ей тоже. Хоть она и была удивлена тем, что вечно холодный и грубый агент может быть таким ласковым.       Шедоу снова вернулся к альбому и набросал общие линии. Потом начал прорисовывать кокетливое лицо Ружки, но внезапно нахмурился. Ему не понравился её взгляд. Он был поддельным. Это была та самая защитная маска. Неужели его подруга была в напряжении? Может, она просто устала?       — Что-то не так? — спросила Руж.       — Прошу, посмотри на меня по-настоящему, — в совершенном спокойствии произнёс Шедоу. — Забудь, что я пишу портрет. Смотри на меня так же искренне, как смотришь всегда.       Подобная откровенность удивила мышку, но сработала именно так, как рассчитывал художник. Она расслабилась и слегка улыбнулась. А когда Шедоу получил тот образ, который он так хотел нарисовать, тот взгляд красивых бирюзовых глаз, который он так любил, то улыбнулся в ответ и уткнулся в альбом, отчего Руж слегка покраснела. Она очень редко видела эту улыбку и вообще не понимала, что она могла означать. Это насмешка? Или увлечение работой? Или что-то другое? Она не могла молчать.       — Всё в порядке? — хотела разобраться она.       — Угу, — ответил он. Затем оторвал глаза от листа бумаги и заметил некое смятение на лице напарницы, но внезапно появившийся румянец ему дико понравился. Чтобы не сорвать момент, он решил её успокоить. — Руж, расслабься. Всё отлично.       Остальные детали её образа выходили куда легче. Уверенные тонкие линии вырисовывали кудряшки и радостно торчащие уши; череда изящных полосок с заметным бликом формировали губы, а рядом красовались юные щёки.       Шедоу вглядывался в каждую её черту, в каждую деталь, в каждый её сантиметр, он хотел познать свою подругу целиком и полностью, передать всё самое прелестное, что в ней было. Вот в альбоме появилась и тонкая шея с женственными плечами. Художник шёл дальше. Звук тишины то и дело нарушался сладким шорохом грифеля о бумагу, который приятно щекотал слух. Слышалось мерное дыхание обоих. Но вдруг Руж начала дышать слишком тихо и нервно взглотнула.       Шедоу вновь поднял глаза и увидел, что Руж сильно раскраснелась, её щёки буквально пылали смущением, а глаза дрожали от растерянности. Он не понимал, что могло вызвать у неё такое беспокойство.       — Ты… стесняешься? — спросил он, подняв правую бровь.       — Ты на мою грудь уже полчаса смотришь, конечно я стесняюсь! — возмущённо протараторила она.       — Ты сама сказала, чтобы я рисовал по пояс. Теперь не сопротивляйся, — равнодушно ответил Шедоу. После этих слов он услышал, как союзница поверженно вздохнула. Она расстроилась. Осанка перестала быть такой лёгкой, плечи немного округлились. Ещё чуть-чуть, и тот милый образ мог бы исчезнуть. Нужно было что-то делать. Поняв, что ему нечего терять, он решил сказать то, о чём думал всё это время: — Руж, тебе нечего стесняться. Ты… очень… красивая. И я это говорю не об отдельных частях твоего тела, а о тебе в целом. Ты чудесна такой, какая ты есть.       Действительно, Шедоу был одним из немногих, кто любил Руж не только за красивую внешность, но и за её темперамент, и, пожалуй, единственным, кто знал её настоящий характер. В глубине души он хотел назвать её не только чудесной, но и многими другими приятными словами, потому что ценил её как никого другого, жившего сейчас на Мобиусе. Он осознавал, сколько всего она сделала для него, и был ей внутренне благодарен.       Она всегда была его поддержкой и опорой, всегда оставалась на его стороне и держала давно данное ему обещание. И Шедоу это ценил. Ценил то, что после всех пережитых им трагедий, полученных душевных травм, утрат, предательства и другого зла, в этом мире нашлась девушка, которая была рядом. Он постоянно старался её сберечь, порой рискуя ради этого собственной жизнью, потому что знал, что без неё ему было бы тяжело. Они были гораздо большим, чем просто напарники. Но что это была за связь? Как называлось это чувство? Что держало их вместе долгие годы? Чем бы оно ни было, его не хотелось ограничивать такими заурядными словами, как любовь или дружба. И сказать дорогой для него напарнице пару слов в нужный момент — это меньшее, что он мог сделать, но при том и довольно рисковое, учитывая репутацию угрюмого эджлорда.       Но мы вернёмся из долины размышлений в комнату, где после услышанной фразы Руж залилась краской пуще прежнего. Она впервые слышала от него что-то подобное. По всему телу пробежало тепло и заставило её немного успокоиться. Она нашла в себе силы, чтобы ответить.       — Спасибо, Шедоу, — и тут она вспомнила, что ей всё ещё предстояло терпеть на себе пристальный взгляд парня, и продолжила: — но ты можешь как-нибудь побыстрее?       — Нет, — издевательски сказал он и с дерзкой улыбкой схватился за карандаш.       — Зараза! — рассмеялась она.       — Знаю.       Когда же с туловищем и руками было покончено и в альбоме появились даже крылья, которые безусловно было интересно рисовать, Шедоу снова взглянул на портрет и затем — на саму Руж. Получилось очень нежно, но для завершения образа чего-то не хватало. Он осмотрелся.       На столе стояла ваза, в которой была ветка плюмерии. Именно её рисовал ёж, когда подружка спалила его за любимым делом. Рядом с растением лежал перочинный нож, который Шедоу забыл убрать.       Вот оно.       Идеально.       Он срезал один довольно крупный цветок и подошёл к мышке. Затем зарылся рукой в её белоснежные волосы около уха и поместил туда плюмерию. Строгие, но в то же время мягкие лепестки отлично подходили серьёзному, но порой наимилейшему характеру Руж. Финальные штрихи, и потрет был готов.       — Вот и всё, — объявил Шедоу.       — Покажи, покажи, покажи! — летучая мышка соскочила со стула и, словно ребёнок, радостно повторяла эти слова.       Он отдал ей альбом и немного волновался насчёт её реакции, но она оказалась выше всяких ожиданий. Руж не могла скрыть эмоций. Её глаза сияли от счастья. Она кинулась обнимать напарника, говоря, что он лучший художник в мире и что она даже не знает, как его отблагодарить. После этого она чмокнула его в щёку и на всех скоростях полетела в свою комнату, чтобы поместить портрет в рамку.       Шедоу отходил от произошедшего. Он дотронулся рукой до того места, куда мышка его поцеловала, и расплылся в улыбке. Только сейчас он осознал, что работа ей понравилась. Сам он тоже остался ей доволен, но больше всего он насладился тем, что в этот вечер они с любимой напарницей были как никогда близки.