Вызываю эмоции

Первое — смех. — Вау, ты такой ВАУ! — Они раз за разом повторяют хорео, и Кван так по-блядски виснет на плече, что становится смешно, парень кривляется, наигранно подмигивает, прижимается бедрами, сам смеется — и Сэюн смеется тоже, что-то шепчет про себя, но снова и снова повторяет движения. — Знаешь, как в одной песне — «Вау, она такая горячая!» Вау, а ты горячий? — Нужно учить быстрее — съемки скоро, а они развели тут цирк, Джун начинается злиться, они прекращают — но ненадолго, Джейсон опять что-то делает, и теперь лидер сам валяется на полу, пытаясь успокоиться. Дальше — Равнодушие. — Заново. — Они делают это уже сколько? Сотни раз, не меньше, становится все равно, чувство притупляются, а вот боль в мышцах — нет, поэтому единственное, о чем думается Вау, когда чужие пальцы по его щеке ведут — о том, что еще немного и можно будет чуть-чуть поспать. — Не засыпай, красотка. — Сэюн получает ощутимый толчок в бок и дергается, он смотрит с равнодушием, не смеется, смотрит сквозь Бенквана, видит только себя в зеркале, видит такие неидеальные движения, которых недостаточно, нужно еще, нужно больше. Еще — Раздражение. — Ты опять слишком вялый, Вау. — Надоедает, особенно после всех ссор и разногласий, после всех заминок, после того, как в очередной раз Кван вдруг решает пошутить — только вот никому уже не смешно. — Ты можешь добавить хоть немного больше страсти? Выглядит так, словно ты хочешь наблевать на меня. Сюэн срывается, толкает его от себя, убегает из зала и долго стоит в туалете, умываясь холодной водой, думая лишь о том, что съемки — завтра, а они все еще не могут сделать это правильно. Особенно он сам не может. Не может смотреть так, как от него требуют, не хочет просто, потому что внутри что-то перегорело успешно еще очень давно. Из клипа эту часть успешно решают вырезать. Достаточно других кадров? Отлично. Они сделали это откровенно говоря дерьмово? Да не все ли равно теперь, когда камеры выключены, когда Кван не разговаривает с Сэюном с той ссоры в зале, когда Джун смотрит волком и призывает разобраться, только вот Вау внутри воет. Перегорел он, не умеет разговаривать с теми, с кем на публику нужно любовь играть, потому что любовь — недоступное понятие для айдолов, искренность — тоже под запретом, а играть так много… Он не актер, он — рэпер. Равнодушие возвращается и становится лучше, они танцуют для какого-то канала, Сэюн, честно, рад был бы запомнить название, но он даже свое имя забывает, помнит только как дойти до своей кровати — в крайнем случае до кровати Бенквана, дивана в гостиной, чего угодно горизонтального и мягкого, даже Донхун, лежащий на полу около телевизора подойдет. — Ты был прекрасен сегодня. — Джейсон улыбается, хлопает по плечу, вспоминая визги фанаток за стеклами, вспоминая, как хорошо смотрелись они вместе, потому что у Сэюна, наконец-то, получилось сыграть правильно, получилось сыграть красиво. — Но тебе нужно отдохнуть, ты валишься с ног, а скоро еще и выступать, куда тебе таким на сцену? Они давно помирились, Кван сам был на эмоциях тогда, сейчас только посмеивается каждый раз, когда смотрит и, кажется, все как обычно, на тренировках все спокойно, они все спокойные, потому что камбек вот-вот, потому что скоро можно будет выйти на сцену и снова загореться тем огнем, которого так не хватает, не хватает эмоций, не хватает такой недоступной любви. Вау хочет расслабиться — впервые за столько времени запирается в ванной, снимает штаны, но. Не получается? Поздравляю, тебе нет и тридцати, а ты уже импотент, Вау, это нихуя не вау. Легко списать все на усталость, на стресс, на то, что такие идеальные тела в видео кажутся сплошным фарсом, как и наигранная страсть — Сэюн видит в порно-актерах их самих, смотрящих друг на друга в аквариуме. А потом мозг, почему-то, сам вспоминает Квана на съемках, вспоминает его в желтом кроп-топе, с красной помадой на губах, и вот вместо этих нелепых девушек на экране уже они сами, в том самом аквариуме, на глазах у фанаток трахаются. Он кончает быстро. Достаточно, чтоб расслабиться и закричать самому себе о том, что ничего не было, что это все — недоразумение переутомленного мозга, все нормально, он кончил, смотря на девочек, а не представляя Джейсона. Вау не гомофоб. Он даже не натурал, если уж быть честным до конца, только вот Кван, такой одновременно близкий и такой далекий — это запрещенный прием, это запретный плод, им. просто. нельзя. На Кване, черт побери, ебучий красный кроп-топ. Такой, что при любой движении он задирается до подмышек, оголяя его идеальную талию, выпирающие ребра — Вау завидует хрупкости Джейсона, завидует тому, как фанатки визжат каждый раз, когда видят хотя бы сантиметр его кожи, но на сцене совершенно не до этого. Возвращаться спустя столько времени — невероятно. Чувствовать, как весь зал дышит тобой — еще более невероятно, слышать, как все эти безбашенные девушки кричат слова — невероятно в квадрате, именно так Сэюн чувствует себя живым, таким, что дышать хочется через раз, что кричать необходимо, и он кричит свои слова, смотрит на море людей перед собой, чувствует свободу до бесконечности, но. Встретиться взглядом с Кваном сейчас — умереть на месте. Голубые линзы съехали, он такой взмыленный, такой загнанный, такой возбужденный, он так смотрит, что мир перед ногами проваливается. И когда приходит тот самый момент, Вау понимает, то проебался. Он проебался тогда, когда позволил себе кончить, представляя эти губы на своем члене, проебался, представляя, как прямо на сцене будет трахать Бенквана, зная, что все смотрят, проебался, потому что у него встает прямо сейчас на сцене, от одного ебучего движения, которое они повторяли за за разом каждый раз. И в очередной — Похоть. Такая глубокая, тягучая, наполняющая изнутри, заставляющая мышцы живота поджиматься от любого касания, а руки дрожать, словно Сэюн — алкоголик со стажем. Хуже своей похоти — чужая. Потому что прожигающий взгляд Бенквана можно потрогать, точно, потому что Вау видел это в глазах напротив, потому что видит это сейчас, когда они танцуют последний припев, он чувствует себя мышью в клетке с удавом, и ему в очередной раз хочется, чтоб удав просто перегрыз ему прямо сейчас глотку, только бы не мучаться снова. Но удав только хватает его под локоть и тащит прочь со сцены. В каморке невозможно тесно, но гораздо теснее сейчас в собственном теле, в этой обтягивающей одежде, которую снять нельзя — без помощи не натянешь обратно, а голыми на глазах у фотографов и других артистов выбегать похуже самоубийства будет, хотя что там — целовать сейчас Бенквана запойно, залпом, до последней капли — и есть самоубийство чистой воды, но Вау не может по другому, никогда больше не сможет. — Вау, ты такой вау. — Кван тихо ухмыляется, повторяя любимую шутку, кусает губу, высовывает язык, а глаза его сейчас такие мутные, линзы все так же съехали, но почему-то именно такой, несдержанный, неконтролирующий себя Джейсон и кажется пиково невозможно чарующим. — Сделай что-нибудь, Вау. Сэюн только прижимается ближе, бедрами вжимаясь в чужие, чувствуя чужой твердый член, снова грубо целуя, на контрасте нежно зарываясь пальцами в серебристые волосы, не закрывая глаз, смотря не отрываясь в черные зрачки, затопившие прозрачную часть линз. Он двигается еще раз, срывая тихое шипение, получая грубый укус за нижнюю губу. Воздух раскаленным кажется, обжигает легкие огнем, но Вау сейчас не им дышит — только стоящим перед ним рэпером. — Вау… — Кван стонет так жалобно, так зависимо — смотрит так же, цепляется за чужую шею, плечи, впиваясь накрашенными ногтями в кожу через рубашку. Он тоже проебался — позволил себе проебаться, ему совершенно не стыдно сейчас просить, скулить с каждым толчком все громче, хотя делать это -так- — словно они в старшей школе зажимаются, словно им по 17, а не сильно за двадцать…- Сюэн, пожалуйста. Слышать свое имя — непривычно, но гораздо лучше, чем все, что когда-либо Вау слышал за свою жизнь, это заставляет хрипло выдохнуть, утыкаясь носом в чужой висок, тихо постанывая, буквально вжимая Квана в стену, чувствуя, что надолго их обоих не хватит, не тогда, когда они все горят друг другом, тем, как они смотрят друг на друга на сцене, тем, кто они друг другу на сцене, тем, кто они друг другу сейчас. — Обязательно было так смотреть на меня? — Сэюн ужасно хрипит, прикусывает мочку чужого уха, кончиком языка проходясь по сережке, снова и снова вспоминая, каким грязным каждый раз Кван выглядит в этой песне, в этой одежде, в своей жизни в целом, и — желает довести его до такой же бесконечности. — Почему ты каждый раз стараешься все больше и больше выглядеть, словно хочешь, чтоб тебя отодрали? Кван смотрит бешеными глазами, заставляет Вау оторваться от уха и встретиться с ним взглядом, а потом тихо смеется, покачивая головой — глупый, глупый Вау. — Потому что я хочу, чтоб меня отодрали. — Джейсон ставит точку, а после целует так ярко, так нуждаясь в том, чтоб его поняли, нуждаясь в том, чтоб его отодрали, нуждаясь в Вау сейчас и всегда. — Хочу, чтоб ты меня отодрал, Сэюн. Сэюн знает, что еще чуть-чуть — они оба сорвутся, но совершенно не знает, что ответить на такое признание, потому что отодрать Квана хочется до безумия, даже если и прям тут, избавиться от мешающей одежды, нагнуть его, или же — подхватить под бедра и прижать снова к стене. И отодрать, смотря в глаза, запрещая отводить взгляд, залезая холодными пальцами под топ, вот как сейчас — пересчитывая ребра, выше, сжимая правый сосок двумя пальцами, от чего Кван буквально кричит, запрокидывая голову. И входя до самого конца, чтоб не смел попросить большего, чтоб не мог попросить большего. Но зная Джейсона — будет. — Блять, блять, я не хочу вот так, в штаны. — Кван скулит часто-часто, слепо тыкаясь губами везде, куда может дотянуться, но Сэюн не останавливается, просто не может, потому что до невозможности хочется кончить, пусть бы и в штаны, пусть бы и просто в каморке в Японии. — Блять, блять, блять. Сэюн! Ногти до острой боги вцепляются в затылок, а мир перед глазами взрывается, вырывая тяжелый стон, Сюэн цепляется за стеллаж, подхватывая обмягшего Квана под бедро, не давая ему упасть и пытаясь не упасть самостоятельно. — Боже. Вау. — Что? — Нет, я… это было вау. Я об этом.