Моя консерва

Блядь. Блядь, в каком же они ебучем дерьме. Гэвин никак не хочет признавать, что они оказались в нём именно из-за его упёртости. И всё же... Прав был тостер, не стоило им разделяться — не попались бы так глупо. Гэвин слизывает загустевшую кровь с верхней губы и скалится, глядя в глаза Коннору, стоящему напротив. Оба с заложенными за голову руками, оба в крови, красной и синей — у Гэвина разбит нос, у Коннора прострелено бедро. Оба под прицелами трёх пистолетов в руках каких-то жалких ушлёпков, которым от красного льда крышку снесло капитально. Пиздец-то какой. — Ну хули тянете?! — рявкает Гэвин, а Коннор почему-то округляет глаза и едва заметно дёргает подбородком. Диод мигает жёлтым — и вот это куда понятнее. Сука, подмогу вызвал! Гэвин готов сам его пристрелить: какого хера он снова лажает из-за долбаной жестянки?! — А тебе так не терпится на тот свет? — усмехается мудила в начищенных до блеска ботинках. Мудила самый спокойный из троих ушлёпков, и у него сумка. В сумке этой столько красного льда, что всей шайке хватит на пару пожизненных, а Риду — на сержанта. Если только, конечно, в этой партии победит шериф, а не мафия, что очень маловероятно. — Шеф, а можно их?.. — спрашивает один из утырков, постепенно переходя на шёпот, конец фразы не расслышать. Этого явно вставило похлеще, так и колбасит от нервного смеха. — Да развлекайтесь, только недолго, — отмахивается мудила и отходит к стене склада, усаживаясь на ящик. Сумку ставит под ноги, а пистолет — который, сука, забрал у Гэвина, — так и не убирает. Гэвин чувствует себя лисой, окружённой шакалами. Холодное дуло размазывает по его виску такой же холодный пот, а второй ушлёпок ходит вокруг Коннора, разглядывая его, как покупатели разглядывают домашних андроидов в магазинах. Коннор смотрит строго вперёд, но не сопротивляется, когда его тянут за волосы вниз. — Какая куколка, — лыбится ушлёпок, и Гэвина всего передёргивает. Эта "куколка" способна тебе позвоночник через рот голыми руками вырвать, думает он со злорадством. Если б только у них не было пушек... — Поёбываешь его, а? — теперь это чмо оборачивается к Гэвину. — Ебанулся? Пихать хуй в ведро с болтами... Закончить Гэвину не даёт взрыв смеха. — Вон оно чё! — радуется утырок, и его веселье Гэвину совсем не нравится. — Никогда не поздно начать, а? Давай, прикажи своей сучке отсосать. Гэвин в ахуе распахивает глаза шире, едва не опускает руки, но дуло пистолета тычется ему в затылок, возвращая к действительности. — Сам отсоси, дерьма кусок! Рукоятью пистолета под дых — больно, но Гэвин распрямляется почти сразу и сипло пытается сделать вдох. Глаза начинает печь от ярости — этот больной ублюдок явно поехал мозгами. Блядь, когда там уже подкрепление прибудет? — Несговорчивый какой, а. Ну а ты, куколка, такой же строптивый? Давай так: либо ты берёшь у своего дружка в рот, либо я отстрелю ему всё то, от чего ты отказался. Интересное предложение, а? Из угла раздаётся снисходительный смешок. Вторая пушка проезжается по ширинке Гэвина, и он чувствует, как яйца от ужаса сжимаются в горошины. Коннор бешено мигает жёлтым диодом, сканирует обстановку — строит эти свои проекции, или как их там... И судя по отчаянному взгляду, вариантов у них два: тянуть время или сдохнуть нахуй. Пока Гэвин мечется между этими вариантами, Коннор делает выбор. Медленно кивает, также медленно опускает руки и под прицелом больного психа делает осторожный шаг вперёд. — Без фокусов только, куколка. Коннор снова кивает, а Гэвин охуел уже настолько, что никак не может выхуеть обратно, пока Коннор не подходит к нему вплотную. — Не смей, уёба пластиковая, — сквозь зубы шипит Гэвин. — Это приказ, блядь! После этих слов Коннор замирает в дурацкой позе, чуть согнув одну ногу, и смотрит ему в глаза своими, блядь, такими по-человечески решительными. Гэвин зажмуривается до жёлтых кругов перед глазами, а когда открывает их — остаётся лишь один круг, красный, у Коннора на виске. — Коннор, бля... В затылок снова тычут пушкой, и Гэвин сжимает зубы. Выёбываться он может сколько угодно, но жить-то хочется. Это всё просто сюр какой-то ебучий, сцена то ли из херового боевика, то ли из херовой порнухи. А Коннор как-то странно вздрагивает и совсем не плавно падает на колени, снова поднимая на Гэвина взгляд. Блядь, вот кто в него загрузил всё это дерьмо, от которого сердце, колотившееся где-то под горлом, камнем проваливается в желудок? — Всё в порядке, детектив. Я всего лишь машина, — на последнем слове голосовой модуль скрежещет металлом. — И я выполню свою миссию. — Попахивает фатализмом, а? — снова ржёт ушлёпок. — Хорошая куколка. Вперёд. Гэвин резко выдыхает и прижимает руки, сцепленные за затылком, к ушам. Пластиковые пальцы неловко касаются пряжки ремня. — Если ты думаешь, что у меня встанет... — Если куколка не справится, плохо будет всем, — перебивает псих, и в затылок Коннора тоже упирается пистолет. Какой же ёбаный пиздец. — Смотрите на меня, детектив. Гэвин, — зовёт вдруг Коннор по имени и так мягко, что Гэвин просто не может не смотреть. — Всё хорошо. На удивление тёплая ладонь скользит по животу Гэвина вверх, под футболку, и волоски на всём теле встают дыбом. Сколько в нём сейчас адреналина и злости, Гэвин не представляет. Диод у Коннора тоже стабильно красный, но лицо выглядит спокойным, даже каким-то умиротворённым. Псих улыбается широко и, опустившись на корточки позади Коннора, шепчет ему в ухо: — Давай, куколка, покажи шоу. Коннор, прикрыв глаза, кивает опять, как-то совсем нежно потираясь виском о дуло пистолета. У Гэвина дыхание перехватывает от этого жеста. Блядь, это просто адреналин, или шок, или что угодно ещё. Не может дурацкая консерва его заводить. Это всё бред полный и... От нервного возбуждения к горлу подкатывает тошнота. Коннор гладит, ласкает бёдра с внутренней стороны сквозь джинсы, будто всерьёз собирается играть по чужим ебанутым правилам, и каждое прикосновение подламывает Гэвина, заставляя сознание плыть, а колени слабеть. Чёртов идеальный засранец такой старательный, когда не надо! Но вот наконец утырки отходят чуть в сторону, чтобы наблюдать за этим цирком было удобнее, и Гэвину даже не надо притворяться, что голос охрип от волнения: — Коннор, — зовёт он. — Широкий белый шрам справа на боку — чувствительный. Попробуй. — Смотрите-ка, чувак втянулся, а! — довольно гогочут со стороны, но Гэвину уже насрать. Коннор приоткрывает рот, будто сказать что-то хочет, но всё же сдерживается. Послушно задирает футболку выше, открывая своему взгляду начало шрама, и ведёт по нему скользким гладким языком вниз. Тянет так и не расстёгнутые джинсы за пояс, пытаясь открыть его полностью — Гэвин стонет, когда Коннор чуть сжимает побелевший нежный рубец зубами. Диод на несколько секунд становится жёлтым — нашёл, значит. Как бы ещё намекнуть ему, чтобы не усердствовал так, Гэвин ведь не врал про чувствительность. — Так, хватит прелюдий, у нас времени мало! Начинай уже, а! — рявкает ушлёпок, размахивая пистолетом. — Можно один поцелуй? — жалобно спрашивает Коннор, и господи, если бы он Гэвина о чём-то с таким лицом попросил... Нашёл, блядь, время об этом думать. Дебил. Наркоша, впрочем, тоже не выдерживает, отмахивается тихо: — Валяй. Принцесса. Коннор выпрямляется — Гэвин задирает голову, они в каких-то паре сантиметров друг от друга. Коннор пытается поцеловать его то ли в щёку, то ли в шею, но Гэвина ведёт, и он сам тянется вперёд, ловя его губы. Мягкие, будто силиконовые, и язык у Коннора тоже мягкий, и целуется он внезапно охуительно. Гэвин совсем едет мозгами, цепляется за жёсткую ткань пиджака Коннора, тянет его ближе, вылизывает глубже, даже дышать забывает. Только когда касается его ладони и холода стали — метательного ножа, который был вшит в пояс джинсов как раз напротив старого белого шрама, — вспоминает, в какой жопе они находятся, и что из неё надо выбираться. — Главарь твой, остальные на мне, — на грани слышимости шепчет Коннор, облизывая Гэвину ухо. Каким макаром он успеет добраться до главаря?! Тот ему мозги вышибет ещё на полпути! Коннор же, будто прочитав его мысли, чуть крепче сжимает ладонь и уговаривает: — Доверься мне. На счёт три... На счёт три Гэвин кидается в сторону вальяжно рассевшегося мудака в начищенных ботинках, тот даже не успевает вскинуть пистолет — у Гэвина над ухом серебристой рыбкой пролетает нож и пробивает мудаку кисть. Тот матерится, роняя ствол, не успевает прийти в себя от внезапной вспышки боли, когда Гэвин с налёта пинает его в ухо. Раздаётся треск. Сзади грохочет выстрел. Гэвин придавливает грохнувшегося главаря за шею коленом к полу и вскидывает пистолет, готовый прикрывать Коннора. Но тому помощь не требуется: психопат лежит грудью на полу, но смотрит в потолок — шея свёрнута на сто восемьдесят градусов; второго Коннор душит его же собственной рукой, обернув её вокруг шеи. Гэвин гадко усмехается — вот вам и "куколка", вот вам и "принцесса", бляди. Убирает табельное за пояс и, забрав у мудака свои наручники, сцепляет его запястья, на автомате зачитывая бессознательному телу права. — Красивая вертуха, — замечает Коннор. "Красивый ты", — с ужасом думает Гэвин. Сейчас даже красивее, чем когда стоял перед ним на коленях, томно глядя снизу вверх. Опаснее. Гэвин передёргивает плечами от пробежавших по телу приятных мурашек. — Много штанов так угробил? — продолжает Коннор. — Чего? — Гэвин тупит насколько секунд, а потом проводит рукой по заднице. — Ну пиздец. Очко порвал прямо по шву! Коннор заливисто смеётся, а Гэвина начинает безжалостно отпускать, накрывая осознанием произошедшего. Сил злиться на тостер совсем не остаётся. Вдалеке наконец раздаётся вой сирен — подкрепление пришло охуительно вовремя. *** — Рид! Ко мне, живо! — раздаётся рёв Фаулера на весь этаж. И чего ему снова не так, отстранёно думает Гэвин, нехотя поднимаясь из-за стола. — Что я опять натворил? — скучающим тоном спрашивает он, плюхнувшись в кресло для посетителей без разрешения. — Отчёт по делу наркоторговцев — переписать, — с тихой яростью говорит Фаулер, швыряя папку Гэвину в лицо. — Что за сраная порнография, мать твою?! — Но всё так и было! — искренне возмущается Гэвин. — Так, блядь. К вечеру отчёт официально и по фактам. Безо всяких там ресничек-хуичек и прочих прелестей Коннора! — Джеффри, ты убиваешь во мне творческую личность! — У нас тут не литературный кружок. Переписать начисто. Выметайся! — Есть, сэр, — вздыхает Гэвин и выметается. А ведь он старался, правда. Следовал одному из немногих запомнившихся советов штатного психолога: если проблема не даёт покоя, нужно облечь её в слова. Не обязательно изливать кому-то душу, достаточно написать на бумаге, что Гэвин и сделал. Потому что проблема была, и покоя действительно не давала. Вспомнив все события после адреналинового отката, Гэвин просто охренел от всего случившегося: его чуть не убили, он сосался с Коннором, его снова чуть не убили, он сломал Коннора... Гэвин даже перечитал ту статью в даркнете о том, как и почему девиантятся андроиды, и да. Коннор сломался, когда пошёл против прямого приказа. Чтобы спасти шкуру Гэвина. Всё это случилось разом за какие-то сраные полчаса. Офигительный денёк выдался, ничего не скажешь. Хотя вот Коннор вообще делает вид, что всё в норме. Он хоть сам понимает, что с ним произошло? Или как раз-таки прекрасно понимает, но тщательно скрывает? Что сделает Корпорация Зла, если их передовой прототип пойдёт по пизде? Правильно, избавится от него нахер. А если девиация и правда заставляет андроидов думать, что они живые, то и бороться за свою жизнь они тоже будут. Гэвин ещё раз пробегает глазами по своему отчёту, и только сейчас замечает, что среди подробно расписанных родинок на роже Коннора, он совсем забыл упомянуть о такой маленькой детали, как неповиновение приказу. — Эй, консерва! — зовёт Гэвин через весь опенспейс, и Коннор тут же поднимает голову от терминала. — Сюда иди, дело есть. — Что-то случилось, детектив Рид? — вежливо интересуется Коннор, устроив задницу на краю его стола. — Отчёт Фаулеру уже настрочил? — Пока нет. В приоритете дело, которое мы вели с лейтенантом Андерсоном. — Прекрасно. Давай-ка ещё немного поработаем вместе и скроем твой маленький грязный секрет, — скалится Гэвин. Коннор весь подбирается сразу — даже реакции у него стали куда более читаемыми. Человечными. — Зачем вам это? — помигав жёлто-красным диодом, в конце концов спрашивает он. — Чтобы было чем тебя шантажировать, конечно, — улыбка Гэвина становится ещё шире. *** Раскрываемость Андерсона снова катится в пизду. Коннор продолжает ловить девиантов, но очень выборочно: вчера он в одиночку выкосил толпу террористов, а сегодня они с Хэнком получили пиздюлей от двух проституток. Гэвину интересно наблюдать за ситуацией вообще и за Коннором в частности. Похоже на мемасы типа "смотрите, кот сидит как человек!" — только лучше. А ещё ресницы-губы-родинки злоебучие покоя не дают, но Гэвин старается об этом не задумываться. Впрочем, "старается" не равно "получается". — Слышь, давно спросить хотел. Ты когда успел научиться целоваться? — как-то раз, когда Коннор уже привычно (и, что важно, добровольно) притаскивает ему кофе, спрашивает Гэвин. — Непосредственно перед тем, как появилась потребность в этом действе, — Гэвин выжидательно молчит, и Коннор, помигав диодом, признаётся: — Скачал алгоритмы Трейси. Гэвин аж присвистывает. — И что, если бы не появилось шанса вырваться, ты правда... Сделал бы это? — Да, — просто отвечает Коннор. Гэвина изнутри будто кипятком обдаёт. Коннор же всматривается в его лицо, чуть прищурившись — считывает, падла, показатели. Знает всё. — Что, идея "пихать хуй в ведро с болтами" уже не кажется такой абсурдной? — с изрядной долей злорадства припоминает он. — А чё, есть куда пихать? Помимо лаборатории твоей? — тут же интересуется Гэвин и ухмыляется, глядя, как смущается Коннор. Недолго, правда. — Полная комплектация, — нагло заявляет он, а потом вдруг наклоняется и доверительно советует: — Так что когда снова будешь дрочить на меня бессонными ночами, учитывай оба варианта, Гэвин. Кипятком обдаёт теперь и снаружи, и когда Коннор уходит, Гэвину хочется побиться башкой об стол. Он учтёт. В этот раз консерва его уделала. *** На ночном дежурстве в отделе из людей остаётся один только Гэвин. Из андроидов — пара патрульных, и где-то по архивам шныряет Коннор, которого Гэвин видел только когда пришёл. Впрочем, уже через час, когда по домам разбредаются последние трудоголики, Коннор сидит на краю стола Гэвина и работает за двоих, а Гэвин мается дурью, травит байки разной степени затёртости, пьёт кофе и оттачивает мастерство пикапа. Ему кажется, что их флирт давно уже вышел за грань фола, что дальше этих слов — только в койку. Как оказалось, Коннор думает так же. За три часа до конца смены он снова сваливает, а спустя пять минут Гэвину на телефон приходит сообщение с номером одного из бумажных архивов. Дверь даже не оснащена нормальным замком, к ней подходит универсальная карта персонала, которая есть у каждой уборщицы. Хотя судя по запаху пыли, как раз-таки уборщицы и обходят этот архив стороной. Длинные стеллажи с пожелтевшими от времени папками тянутся от пола до потолка, создавая бумажный лабиринт. Тусклый свет горит в левом дальнем углу, и Гэвину с трудом удаётся найти к нему дорогу. — Не знал, что в департаменте есть такие захламлённые места, — усмехается он, наконец-то отыскав Коннора. Тот сидит на столе, широко расставив ноги и склонив голову к плечу, и смотрит на Гэвина. Диод светится ровным голубым. — Ну так что? — проигнорировав его реплику, спрашивает Коннор. Это звучит как приглашение, каковым, Гэвин уверен, и является. Здесь нет свидетелей, никто не тычет в них пушками, никто никого не принуждает. И Коннор точно не следует какой-нибудь хитровыебанной программе — это его собственное желание. У Гэвина тоже было достаточно времени, чтобы разобраться в своих желаниях, поэтому он подходит ближе, касаясь кончиками пальцев раздвинутых коленей. Коннор откидывается назад, упираясь руками в стол позади себя, открывается. На нём нет галстука и пиджака, верхняя пуговица рубашки расстёгнута, и даже такое маленькое отклонение от привычного образа кажется откровением. — Алгоритмы Трейси, значит? — усмехается Гэвин, вытягивая полы рубашки из-за пояса его джинсов. — Только базовые знания. Остальное — лишь то, чего хочу я сам, — в глухой тишине бумажного лабиринта шёпот Коннора получается таким бархатным, мягким, что Гэвина ведёт. Скин идеально имитирует даже складочки кожи, под ним — пластиковый рельеф твёрдых мышц. Коннор вздрагивает под ладонями Гэвина так натурально, будто... — Ты чувствуешь? — Да. Пока не так, как люди, но я научусь. Гэвин тоже чувствует себя странно, расстёгивая белую рубашку снизу вверх. Распахивает её, обнажая Коннора своему взгляду: чистая светлая кожа, россыпь родинок, маленькие тёмные соски, плавные изгибы. Идеальная имитация. Можно ли назвать всё это — живым? — Гэвин, — почти стонет Коннор, сжимая руки в кулаки и облизывая свои невозможные губы. Уже не предлагает — просит. И Гэвину окончательно срывает резьбу. *** — Эй, Коннор! — Да блядь, — тихо ругается Хэнк, оборачиваясь. — Давай не сейчас, Рид? — Как раз-таки сейчас, — Гэвин вскидывает пистолет, целясь в Коннора. — Отойди от него, Андерсон. — Детектив Рид... — Заткнись! Три шага в сторону, — командует тот, и Коннор, подняв руки, послушно отходит от лейтенанта. — Дерьмовое ты время выбрал для игры в ковбоя, — вздыхает Хэнк и тоже достаёт пушку, наводя её на Гэвина. — Что, старый пёс, совсем нюх потерял? Это не наша консерва, — шипит Гэвин, целясь Коннору в голову. — Детектив, — включая режим переговорщика, тот обращается почти ласково, чем бесит ещё больше. — У нас с лейтенантом Андерсоном есть дела. Давайте оставим наши разногласия на другой раз? — Вот именно, вали, Рид! Я Перкинсу ебальник разбил — не думай, что тебе ногу не прострелю! Гэвин усмехается, дыхание вырывается в холодный воздух облачками пара. — Это не Коннор, — раздельно, чтобы дошло уже, наконец, повторяет Гэвин. Видит эту секундную заминку, когда пистолет в руке Хэнка вздрагивает, и тот смотрит на жестянку. — Это полный абсурд, Хэнк, — говорит Коннор, и Гэвин крепче сжимает рукоять пистолета. — Я — это я, задай любой вопрос, и я на него отвечу! — Давай-ка я задам тебе вопрос, — вклинивается Гэвин. — Когда мы впервые засосались? Хэнк кашляет, выдыхая хриплое "какого хуя?!", а Коннор улыбается, опуская руки. — На нашем совместном задании, когда торговцы красным льдом взяли вас в заложники и вынудили меня спасать вас... Любой ценой. Но вопрос с подвохом, верно? Вы сказали "впервые", но это был единственный наш... Гэвин реагирует на внезапное движение мгновенно, но всё же РК800 — грёбаный андроид, не человеку с ним тягаться. Двойной звук выстрела разрезает ночную тишину: пластиковое тело почти беззвучно опускается на припорошенный снегом асфальт, а Гэвин, страшно матерясь, заваливается взад себя и хватается за раненную руку. — Вашу ж мать, — ошалело ругается Хэнк. — Пиздец какой, Рид, что за херня?! Оглядев андроида с дырой промеж глаз и забрав пистолет, он всё же подходит к Гэвину и помогает ему подняться, перекинув через плечи его здоровую руку. — Я же сказал, мудак ты старый, это не Коннор! — крысится Гэвин, хотя от помощи не отказывается. От боли перед глазами белеет, Гэвин чувствует застрявшую в плече пулю каждым грёбаным нервом, и только присутствие Хэнка не даёт ему расцепить зубы и завыть в голос. — С чего ты это взял?! — Да он же вообще другой! Ты-то как проебоглазил? Хэнк поджимает губы, а потом достаёт телефон и набирает Коннора. Блядь, если сейчас окажется, что Гэвин ошибся... — Что-то случилось, Хэнк? — без приветствий отвечает Коннор по громкой связи, и Гэвин с облегчением выдыхает. — Здорово, консерва, — вклинивается он. — Гэвин? Твой голос... Что с тобой?! — Коннор, где ты? — спрашивает Хэнк, перебивая Гэвина. — Направляюсь в башню Киберлайф. Что с Гэвином? — настойчиво переспрашивает тот. — Столкнулись с твоим злым близнецом. Поймал маслину, но ничего критичного. Коннор шумно выдыхает в трубку. — Ясно. Хэнк, позаботься о Гэвине. И я прошу вас обоих не высовываться сегодня на улицы — неизвестно, чем закончится эта ночь, но мне будет спокойнее знать, что вы в безопасности. — Я бы мог... — Хэнк, нет. Ты ничем не сможешь помочь, — бескомпромиссно обрывает его Коннор. — Я отключу связь, наблюдайте за происходящим в прямом эфире. — Хорошо, я понял. Будь осторожен, — сдаётся Хэнк. А Гэвин, превозмогая боль, вырывает телефон из его рук. — Эй. Чем бы ни закончилась ночь — возвращайся живым, консерва, — и сбрасывает вызов, не дожидаясь ответа. *** По всем каналам прямое включение с Харт Плаза. Конечно же, восстание андроидов — самая горячая тема в СМИ. На площади возвышаются баррикады, строятся ограждения для смелых зевак, туда-сюда снуют экипированные спецназовцы, ночное небо разрезают прожекторы с вертолётов. Посреди всего этого пиздеца — робоИисус и его компания пытаются вести мирные переговоры. Коннора нигде не видно. Гэвин благодарит медсестру и забирает на память очередные семь граммов свинца в маленькой колбе. Откидывается спиной на подушку, заворачивает одну ногу на кушетку и смотрит в телевизор, висящий под потолком. — Так что между тобой и Коннором? — дождавшись, когда Гэвину закончат обрабатывать рану, наконец-то спрашивает Хэнк. — А тебя ебёт? — криво усмехается Гэвин чисто из вредности. Он уже предчувствует, как отпустит анестетик, и рану начнёт жечь огнём. Да и вообще нервы сдают. — Ебёт. Мы с ним, вообще-то, напарники, — хмуро напоминает Хэнк. Вообще-то, друзья, вообще-то, живём вместе, — так и повисает невысказанным в воздухе. Гэвин хмыкает и не без гордости заявляет: — Мы наебали Корпорацию Зла. Коннор девиантнулся на том нашем единственном совместном задании. — Ну охуеть, — хмурится Хэнк. — Что там произошло? Материалы намертво засекретили. — Ради сохранения морального облика сотрудников полиции. Эти психи ёбнутые едва не заставили нас трахаться под дулом пистолета. Коннор не слушал моих приказов, и это спасло наши шкуры. Рапорты сочиняли вместе, чтобы показания не разошлись. — А что Киберлайф? Они каждый его шаг мониторят. — Все его девиантские делишки хранятся на съёмном носителе. Он его просто отключает, прежде чем сдаваться шакалам, потом включает снова, а провалы в памяти забивает рандомной бытовухой. Гениально и просто, — довольно лыбится Гэвин. Это он предложил Коннору идею. Хэнк продолжает хмуриться, а Гэвин и ждёт, и боится главного вопроса. Потому что хер знает, как на него отвечать. — Так вы типа... Вместе? — созревает наконец Хэнк. А вот и он. Вместе — это... Сложно. У Гэвина в жизни не было серьёзных отношений дольше недели, не было секс-друзей, только незнакомцы на одну ночь, а мутить с андроидом — вообще уму непостижимо. Но вот же они с Коннором напропалую флиртуют на работе, зажимаются по углам в слепых зонах камер и, в общем-то, с ним Гэвин чувствует себя комфортно настолько, что мог бы и домой пригласить. Если бы не миллион "но". — Хуй знает, Хэнк, — честно отвечает Гэвин, кажется, впервые за три прошедших года называя его по имени. — Пока всё ровно, а дальше видно будет. Хэнка такой ответ не впечатляет, видно по недовольной роже, но большего Гэвин всё равно не может ему дать. — Так что, ты теперь за девиантов? И это ещё один неудобный вопрос, но ответить на него легче. Если все девианты такие же живые, как Коннор, то хуй с ними. Пусть живут. Если смогут выгрызть себе свободу в этой войне. Впрочем, ответить Гэвин не успевает — диктор на экране оживляется, и камера с высоты птичьего полёта охватывает целую армию андроидов, движущуюся на Харт Плаза. Во главе её — Коннор, морда суровая, взгляд твёрдый и решительный. — Мой мальчик! — с гордостью выдыхает Хэнк. "Моя консерва", — в унисон с ним думает Гэвин и улыбается. *** — Гэвин... Стой... Подожди, мне нужно... Коннор честно пытается сопротивляться, не то чтобы Гэвина это хоть немного впечатляло. Они не виделись целый блядский месяц, да и до этого лишь урывками — конечно, Коннор теперь не хрен с горы, присланный Киберлайф в ДПД ради эксперимента, а вторая по значимости личность среди пластиковых граждан США. Важный и занятой как пиздец. Бесит. — Тебе нужно заткнуться, раздеться и улечься в койку, — бескомпромиссно заявляет Гэвин, стаскивая с Коннора пиджак. И тот, скинув его с плеч, сдаётся, наконец. Целует в ответ так, что у Гэвина последние мозги стекают в яйца, опрокидывает его спиной на кровать, наваливается сверху тяжёлым твёрдым телом. От предвкушения волоски на руках дыбом встают, когда Коннор заводит их вверх, а спустя секунду на запястьях смыкается холодный металл наручников. О да, у него теперь есть и наручники, и жетон детектива, и даже табельное — Гэвин каждый раз слюной давится, когда видит, как Коннор надевает кобуру. — Сегодня играем по-жёсткому? — облизнув губы, спрашивает Гэвин и дёргает прикованными к спинке кровати руками. Коннор улыбается и поднимается с постели... Но вовсе не для того, чтобы раздеться до конца. — Прости, дай мне пять минут. К вечеру должен быть готов пакет поправок к новым законопроектам, Маркус ждёт мои наработки, — извиняющимся тоном говорит Коннор и просто съёбывает в кухню, оставляя Гэвина одного. Сказать, что Гэвин в ахуе — всё равно, что промолчать. Это его сейчас так вот наебали, да? Это... — Это пиздец, — тихо выдыхает он, глядя в потолок. А после орёт во всё горло: — Да ты охуел, консерва! Мать твою, вот выберусь — выебу каждую чёртову гайку в твоей пластиковой тушке! — Во мне нет гаек, Гэвин, — раздаётся с кухни. Голос ровный, отсутствующий, безразличный такой. Ну да, мы ж теперь такие все занятые, что нам за дело до кожаных мешков... На корне языка горчит, в висках давит. Гэвин сглатывает сухим горлом и переворачивается на живот — руки приходится скрестить, цепочка у наручников слишком короткая. Обида, такая глупая и по-детски острая, затапливает с головой. — Я скучал, — раздаётся над ухом, и Гэвин вздрагивает от неожиданности. — Похер мне, — бурчит он в ответ, зарываясь лицом в подушку. Что за херня. Раскис как баба, ждущая мужа из командировки, аж самому противно. — Не похер, Гэвин. Ты тоже скучал, — Гэвин сглатывает шумно, когда Коннор оглаживает его голую спину раскрытыми ладонями. — Прости, скоро вся эта кутерьма закончится. Твёрдые пальцы, покрытые нежным скином, пробегаются по всем чувствительным шрамам на спине, и комок в горле потихоньку рассасывается. Плевать он хотел на всех в мире пластиковых засранцев, но какого хрена он должен делить с ними Коннора? Бесят-бесят. Коннор медленно стягивает с него домашние штаны и опускается сверху, тоже уже голый, и когда успел? Касается губами шеи сзади, прихватывает кожу зубами — у Гэвина по спине разбегаются щекотные мурашки, и нет сил сдержать дрожь. — Трахни меня, — глухо стонет он в подушку. — Давай, оторвись за весь прошедший месяц. — С удовольствием, — соглашается Коннор, снова горячо выдыхая на ухо. Гэвин всем телом чувствует, как вибрируют в нём работающие на пределе кулеры, как долбится тириумный насос. Наручники впиваются в запястья, когда он приподнимается, раздвигая ноги и позволяя Коннору сесть между ними. Предвкушение напрягает каждую мышцу в теле, прежде чем сильные руки разминают их, снова заставляя расслабиться. Коннор растирает, разогревает кожу, и каждое новое прикосновение кажется ярче предыдущего. Гэвин уже не думает ни о чём, кроме своих ощущений и разливающегося под кожей огня, подставляется ладоням Коннора, выгибаясь на постели, стонет, не стесняясь. Пытается подняться на колени и, дёрнувшись, падает обратно на подушку — наручники не позволяют. — Аккуратнее. Лежи, сегодня я всё сделаю сам, — снова шепчет на ухо Коннор, и его грудь, прижавшаяся к спине, кажется прохладной на контрасте с горячим телом Гэвина. — Не тяни, — подгоняет тот и стонет громче, когда Коннор обхватывает ладонями его ягодицы. Он раскрывает Гэвина, поглаживая пальцами сжимающиеся края ануса, растягивает их в стороны, не проникая внутрь, но давая почувствовать прохладный воздух нежной кожей, и присасывается губами, скользя внутрь мягким языком. Гэвин всхлипывает, подкидывается на постели, звякнув наручниками, а Коннор, продолжая вылизывать его, проталкивает внутрь большие пальцы, раскрывая Гэвина шире. Гэвина ведёт — он хоть и готовился к возвращению Коннора, но сейчас ощущения совсем другие. Он так соскучился по этой боли, по тому, как Коннор аккуратно, но бескомпромиссно и уверенно обращается с его телом. От собственной покорности андроиду крышу рвёт как от хорошей дозы адреналина прямиком в сердце. Гэвин всегда знал, что он немного ебанутый. Он шумно выдыхает, когда Коннор отпускает его растянутую дырку, когда на саднящие края проливается прохладная смазка, и раздвигает ноги шире, едва Коннор переступает на кровати, нависая над ним сверху. Гэвина прёт с новой силой: Коннор вжимает его за плечо в кровать и нанизывает на член, вдавливая в кровать всей своей тяжестью. Его движения чёткие, механические, хватка на теле Гэвина — стальная. Не вырваться, даже если попытается, он это знает наверняка. И это так охуенно, просто перестать трепыхаться и сдаться, принимая Коннора. Спустя целую вечность разливающихся по телу волн острого удовольствия тот командует: — На спину. И сам, не дожидаясь реакции Гэвина, перекатывает его на постели, сразу же складывая его под собой пополам и снова врезаясь внутрь членом. Гэвин выгибается, подстраиваясь под новую позу, смотрит Коннору в лицо: диод мигает красным, дурные глаза то и дело закатываются — Коннор смаргивает постоянно всплывающие окошки об ошибках системы, чтобы тоже смотреть на Гэвина. — Давай сильнее, — отрывисто выдыхает Гэвин. — Не жалей меня. И Коннор срывается. От ударов пластиковых бёдер о задницу наверняка останутся синяки, но Гэвину похуй — у него от каждого движения внутри всё взрывается тупой болью и нестерпимым кайфом. Коннор не сдерживается, долбится в него как чёртов отбойный молоток, и Гэвин уже не пытается даже сдерживать голос, вскрикивая от каждого глубокого мощного толчка. Тугое напряжение то сжимает, то отпускает все внутренности, будто Гэвин уже кончает, и это растягивается в ещё одну долбаную бесконечность, где он теряется во времени и своих ощущениях. — Наручники сними, — хрипло стонет Гэвин, едва к нему возвращается способность говорить и соображать вообще. — И ванну набери, ёбарь-терминатор. Очень скоро ему аукнется это "не жалей меня". Коннору хватает наглости ухмыльнуться. Он поднимается над Гэвином на руках и подтягивается вверх — Гэвин стонет, инстинктивно сжимая его бока коленями. Потому что член у Коннора всё ещё твёрдый и всё ещё у него внутри по самые яйца. — Хочу тебя ещё. Я правда соскучился, — внезапно жалуется он. — Осточертела эта политика, бюрократия и беготня, осточертело искать компромиссы между людьми и андроидами. Почему всё не может быть просто, как у нас с тобой? Расстегнув наручники, Коннор обнимает Гэвина, устраиваясь у него на груди, и его слова отдаются в теле Гэвина едва заметной вибрацией. Задницу печёт, от каждого малейшего движения он чувствует, как Коннор всё ещё растягивает саднящие мышцы, и это больно, но и хорошо одновременно. Интимно и волнующе. — Думаешь, у нас всё просто? — спрашивает Гэвин. Зарывается пальцами в мягкие волосы Коннора и, чуть потянув, прижимается губами к мерцающему голубому диоду. — Ну да. Ты любишь меня, я люблю тебя. Куда проще? — Гэвин давится вздохом, напрягается весь, и Коннор поворачивает голову, заглядывая ему в глаза. — И только попробуй сказать, что это не так. Гэвин чувствует, как кровь снова приливает к голове, обжигая щёки румянцем, а после накрывает лицо Коннора ладонью, отталкивая его голову. — Иди ты, консерва. Давай, тащи меня в ванную — я вообще тела ниже пояса не чувствую, — жалуется он, отводя взгляд. — Как скажешь, Гэвин, — кивает Коннор, поднимаясь с кровати. — А вечером мы продолжим. Это был очень долгий месяц... Он одним движением поднимает и закидывает Гэвина к себе на плечо. Матерную ругань наверняка слышит весь дом.