***
— Постой! — кричит Сал, сломя голову несясь сквозь сплошную тьму, в которой словно не было ничего, кроме эха, исходящего от пронзительных криков парня, его тяжелых шагов, и размытого, но такого родного силуэта, исчезающего каждый раз, когда синеволосый вот-вот готов схватить его. — Постой!.. Ларри!.. Сердце бешено стучит, отдаваясь в ушах тяжелыми ударами, а частые вдохи уже давно превратились в тихие, сухие хрипы. Не выдержав очередного исчезновения фигуры, Фишер падает на колени, жадно глотает воздух и пытается побороть мандраж. Через несколько мгновений дыхание восстанавливается, и тишина, наконец, обрушивается на парня. Растрепанные, грязные волосы падают на «лицо», прикрывая глаза, из-за чего Сал не сразу понимает, что он не один. Шорох. Фишер дергается, поднимает голову и замирает, видя перед собой призрак лучшего друга. Ларри молча стоит, осуждающе смотрит на скукожившегося юношу, а после медленно садится на одно колено, заглядывая Салу прямо в глаза. Язык словно онемел, не позволяя синеволосому сказать и слова. А Ларри все молчит, внимательно всматриваясь в голубые глаза. Не выдерживая напряжения, Сал опускает взгляд, как Джонсон резко произносит: — Все правильно. Фишер затаивает дыхание, а после зажмуривает глаза. Он знает, Ларри зол. Зол на него за то, что тот убил всех близких ему людей. Друзей, отчима… мать… Сал скалится, впивается в собственные плечи ногтями, совсем не чувствуя боли. Ларри больше ничего не произносит, но продолжает сидеть перед ним на колене. Гробовая тишина сильно давит на измученный рассудок, и вскоре становится совсем невыносимой, заставляя парня поднять голову. С опаской взглянув на лицо друга, он с удивлением замечает на нем добродушную улыбку. — Все правильно, — повторяет Ларри, еле заметно кивая. — Ты сделал все правильно, Сал. — Ч-что я сделал?.. — переспрашивает Фишер, хотя и сам прекрасно понимает, о чем идет речь. — Ты совершил великое дело, — Джонсон аккуратно кладет руку на плечо друга— Понимаешь? Сал, содрогаясь, кивает и чувствует, как по щекам непроизвольно начинают течь слезы. Улыбка на лице Ларри становится шире, а тонкие пальцы сжимают подкаченное за время пребывания в тюрьме плечо. — Увидимся на той стороне, дружище, — произносит призрак и исчезает, стоит Фишеру лишь моргнуть. Сал сжимает зубы, опуская голову к невидимой земле, и глотает горькие слезы. Проснувшись в холодном поту, Сал не сразу понимает, где находится. Но могильный холод и запах сырости, всегда витавшие в этом месте, пробуждают воспоминания в больной голове. Серая, пыльная камера как всегда встречает своего жильца затхлым воздухом, от которого не спасает даже решетка в стене. Большие настенные часы, висевшие в коридоре, громко тикают, и Сал вспоминает, какой сегодня день. День, когда его посадят на электрический стул и казнят. «Что ж», — думает синеволосый, садясь на край скрипучей койки, — «пусть почувствуют себя всесильными. Сегодня.»***
«Сегодня знаменательный день!», — кричат все новости Нокфелла еще с 8-ми часов утра. — «В этот день казнят серийного убийцу — Сала Фишера!» Огромная куча жителей города, три года назад ошарашенных страшными новостями, произошедшими в апартаментах Эддисона, находится в состоянии возбуждения. Многие старейшие жители злорадствуют, радуясь тому, что жестокий маньяк, наконец, будет наказан по справедливости. Некоторые испытывают абсолютное безразличие ко всей ситуации, а самая малая часть зевак попросту сбежалась на крупное событие, коих в городе можно было по пальцам перечесть. Огромное количество репортеров, фотографов и всевозможных других важных людей наполнило пространство вокруг тюрьмы Нокфелл. Сегодня знаменательный день! Сал мирно сидит в своей камере, вслушиваясь в гомон, доносящийся с улицы. Его руки, сжимающиеся в кулаки, и ноги закованы в кандалы, что принесли охранники через час после того, как Фишер проснулся. Когда их грубо заковывали на нем, лишая возможности нормально двигаться, парень совсем не возражал, отчего мужчины с опаской поглядывали на него, а в конце и вовсе бросили пару нецензурных словечек. Чертовы лицемеры… В голове Сала снова и снова прокручивается недавний сон. Или же это все-таки было видением? Синеволосый и сам не до конца понимает, что за чертовщина происходила с ним в течении этой ночи. Однако, в глубине души, Фишер ужасно рад тому, что впервые за долгое время встретился с лучшим другом детства. Ох, Ларри… Ты всегда любил напугать до усрачки. Наконец, тяжелые двери камеры с грохотом открываются, и Сал видит все тех же двух охранников, на чьих лицах застыл плохо скрываемый страх. Губы Фишера расплываются в слабой ухмылке. — Ну что, здоровяк, — начинает первый мужчина, подходя к заключенному и похрустывая пальцами рук. — Сегодня великий день, не правда ли? Сал еле заметно щурится, глядя на охранника исподлобья. Его синие волосы еще сильнее растрепались, уложившись на широких плечах неровными прядями, а челка все так же свисала на глаза. Недовольный таким поведением мужчина резко смелеет и с силой наступает на ногу Фишера, в результате чего тот лишь еле слышно шипит от боли, сжав зубы, но взгляд не отводит. Раздраженно сплюнув на каменную плитку камеры, охранник постукивает Сала по спине дубинкой, веля встать, и тот не сопротивляется. Грубо вытолкнув парня в коридор, мужчины хватают его под руки, дабы провести в комнату для вынесения наказания. В конце коридора, как раз около дверей в то самое помещение, уже собралась куча народу. Старые кандалы неприятно натирают, а громоздкие цепи раздражающе звенят. Но Фишер не обращает на это никакого внимания. Как и на ругательства со стороны толпы, как и на толчки неугомонных старушек. Нужно просто быстрее дойти до назначенного места и завершить эту гребанную историю раз и навсегда. Когда Сала, наконец, усаживают в кресло, он слышит приглушенный шум дождя и слезливые крики Эшли. Электрический стул чертовски неудобный, но нужно потерпеть. Когда с лица Фишера снимают протез, он жмурится. Не хочет видеть отвращение на лице Эш, что отчаянно продолжает колотить кулаками по стеклу. Крики приглушаются, когда на голову надевают шлем. Еще немного, и Кэмпбелл сорвет голос. «Прости, Эш…» — думает Сал перед тем, как почувствовать резкую боль. Часы, висевшие в коридоре, остановились на 18:33–х.***
И снова бесконечная темнота, только на этот раз Сал не чувствует горечи или непонимания. Пройдя несколько шагов, он видит вдалеке четкий силуэт с длинными волосами и мчится к нему, с силой прижимает к себе, до боли в пальцах сжимая в руках выцветшую коричневую футболку, чувствует, как родные руки обнимают его так же крепко в ответ, и дает волю слезам. Теперь он понимает: все правильно. Все так, как должно быть.