Amity

Айзеку шестнадцать. В этом году он успешно проходит тест на профпригодность, что подтверждает его принадлежность к фракции Дружелюбных, и на следующий день оказывается в полукруглом зале Центра. И Айзеку предстоит выбирать. Он присоединяется к отцу и Софи, своей старшей сестре, ещё задолго до начала церемонии и занимает места на верхних трибунах сектора Дружелюбия. Разглядывает людей в красных и жёлтых одеждах, сидящих перед собой. Как правило, руководит церемонией лидер одной из фракций, каждый год разной. Ровно двенадцать месяцев это право было предоставлено Эрудиту Чарльз Дэнсу, сидящему сейчас в соседнем секторе. Хемпстед только сжимает покрепче золотистый хлопок собственной жилетки, когда замечает чёрную кудрявую макушку Кита Харрингтона — лидера Бесстрашных. Он по традиции зачитывает манифесты, наставляет, не забывая упомянуть о важности выбора.  — Десятилетия назад наши предки осознали, что не политическая идеология, религиозные верования, раса или национализм виновны в непрекращающихся войнах. Напротив, они решили, что это вина человеческой личности — склонности человечества ко злу, в какой бы форме это ни выражалось. Они разделились на фракции, стремившиеся искоренить те качества, которые считали виновными в мировом беспорядке*, — Устроенный концентрическими кругами, зал имел восхитительную акустику, а Кит Харрингтон был слишком громогласен. Айзек поморщился.  — Винящие агрессию создали Дружелюбие, —  — Винящие невежество возглавили Эрудицию, —  — Винящие двуличие построили Искренность, —  — Винящие эгоизм воспели Отречение, —  — Винящие трусость породили Бесстрашие. — Айзек не в силах слушать. Однако, Бесстрашный вскоре заканчивает свою речь и приглашает к чашам первую в списке девчонку из Отречения. Она вольна покинуть фракцию, и даже если тест отверг её, как альтруистку, в глазах столько покорности, столько тоски, что по-другому быть и не может. Кровь брызгает на камень, а девушка не может сдержать слёз. За ней идёт темноволосая дочка судьи-Правдолюба. Ножом она оставляет порез на ладони и красная, как наряды Дружелюбных, кровь окропляет чашу с раскалёнными углями. Зал взрывается аплодисментами, девчонка замечает улыбку Харрингтона и занимает место на трибуне Бесстрашия. Но Айзек знает, её родители затерялись где-то среди чёрно-белых одежд Искренности. Он убеждает себя, что совершенно точно не осмелился бы на такую глупость, будь у него выбор. На деле, возможности покинуть дом просто не представилось. Хемпстед — Дружелюбный, готовый лгать и жертвовать ради поддержания мира.  — Хемпстед Айзек! — Кит не знал, к кому обращается, потому смотрел прямо перед собой. Брюнет поднялся, с нескрываемой нежностью взглянул на сестру — Софи переживала, как никогда — и вскоре обнаружил себя стоящим у пяти чаш, содержимое некоторых до сего момента оставалось ему неизвестным. Отец немногое успел рассказать о Церемонии Распределения. Но сейчас Айзек наслаждался моментом иллюзии свободы и выбирал: Эрудиция — вода, Искренность — осколки прозрачного стекла, Бесстрашие — раскалённые угли, Отречение — тёплые гладкие камни и, наконец, Дружелюбие — плодородная почва. Он вложил нож в правую руку, сделал аккуратный надрез поперёк жилистой ладони. Не дрогнув, занёс её над одной из чаш и преданно молчал, пока почва не впитала крохотную каплю в цвет платья сестрицы.  — Дружелюбие! — Хемпстед заметно вздрогнул и поспешил вернуться на своё место, замечая множество зацикленных на нём взглядов. Одобрительных, полных уважения, быть может, понимающих. Но все, как один, Дружелюбные хлопали в ладоши и ослепительно улыбались. Когда пришёл черёд светловолосой Софи, Айзек так внимательно наблюдал за ней, что перестал обращать внимание на зудящую руку. Его сестра была измучена, но полна решимости. Она полоснула лезвием по раскрытой ладошке, и кровь страшным потоком хлынула, окрашивая стекло в ярком багрянце. Айзек был горд ею.  — Искренность! — Разве что отец невозможно сильно сжал кулаки, заметно побледнев. Хемпстед зажмурился, прогоняя наваждение. Ведь мужчина, сидящий совсем рядом, не был зол или раздосадован тем, что собственная дочь покинула родной дом, оставила хозяйство. Он был невозможно напуган и, кажется, находился в оцепенении. Об их семье во фракции ничего не было слышно. Ни хорошего, ни плохого. Они были фермерами — лишь частью одного большого пазла. Айзек много времени проводил с животными, Софи охотно помогала собирать фрукты в соседском саду, а папа работал в теплицах. До того, как мать покинула Дружелюбие, всё было иначе. Последние пару лет отец не занят работой. Он успевает сжечь кукурузное поле, уничтожить все фотоальбомы, вырубить небольшой плодовый садик и ранить Софи. Последнее угнетало его больше всего на свете, поэтому Хемпстед множество раз умолял папу остановиться, глядя на красивое, опухшее от слез девчачье лицо. Но папа только срывал с неё сорочку, дергал за волосы, трогал, издевался и держал в своей постели. Но на сына руку так и не поднял. После ухода жены, её становления изгоем и скорой голодной смерти, справиться с утратой было не в его силах. Айзек верно хранил это, как свою самую большую и самую страшную тайну. Живя в постоянном страхе за сестру, он мучительно долго ждал своего шестнадцатилетия и надеялся вместе с ней присоединиться к Искренности. Однако, леденящий душу секрет со временем научил его врать, и ему пришлось расстаться с этой мыслью. Каким чудовищем бы ни был его отец, предать его Айзек не мог. Будучи Правдолюбом, ты отрицаешь ложь во всех её проявлениях. Умалчивание, как и клевета, были наказуемы, поэтому новобранцы отваживались принять сыворотку Правды. Один флакончик безотказно развязал бы Хемпстеду язык, несмотря на то, что мальчишка стыдился обнажать истинный облик своего родителя. Узнав обо всём, Правдолюбы не станут временить — это было известно наверняка. Брюнет не желал отцу той же участи, что и родной матери. Не желал изгнания, неминуемой погибели, пыток жаждой и голодом. И твёрдо решил остаться. В остальных же трёх фракциях он бы попросту не нашёл себе места. Брюнет не был ни смелым, ни гениальным, ни альтруистом. Он был счастлив видеть Софи рядом с другими новобранцами, выбравшими Искренность, и всё оставшееся время наблюдал за ней. Они вряд ли увидятся так скоро, как хотелось бы обоим. Когда Кит завершил Церемонию, фракционеры одной большой гурьбой устремились на выход. Айзек был удивлён, что в дверях сестра поймала его за руку, пускай до этого их отделяли друг от друга несколько секторов, полных людей.  — Я рад, что ты смогла, — улыбнулся Хемпстид.  — Я тоже, Айзек, спасибо тебе, — Софи неожиданно крепко держала его ладонь в своей, но свежего пореза старалась не задевать — не расстраивайся, придёт время, и я заберу тебя отсюда. —  — Я мог сделать это сам, но я жалок, в отличии от тебя, — улыбка сползла с веснушчатого лица.  — Ты самый настоящий идиот, раз думаешь так, — засмеялась она, но вскоре снова посерьёзнела. — я заберу тебя, как только пройду испытание, ты меня понял? — Хемпстед кивнул, и сестра тут же потерялась в толпе. Он только мимолётом заметил её, исчезающую из виду, с грубой чёрно-белой курткой на плечах. Айзек шёл по течению в одном направлении со всеми, и было неизвестно, где он окажется. От Центра до фермы можно было добраться одним поездом с Бесстрашными. Дожидаться отца хотелось меньше всего. Он быстро нашёл глазами чёрные одежды лихачей, старался держаться их вплоть до моста, который висел между двумя высотками и соединял собой две части города железнодорожными путями. Пришлось карабкаться наверх: другого доступного пути не было. Лазал он отлично. Как и по арматуре, так и по деревьям. Разве что немного путался в собственных слишком широких брюках. Бесстрашные, кажется, и не обратили внимание, когда он поравнялся с ними запрыгнул товарняк.  — Здравствуй! — Он рассчитывал, что вагон, замыкающий поезд, окажется пуст, но столкнулся с Искренней. С той, что отреклась от своей семьи на сегодняшней Церемонии.  — Здравствуй. —  Айзек забился в самый угол, где до него не доставал бы ветер.  — Ты новобранец? Я Мэйси Уильямс. — Хемпстед, глядя в пол, хмыкнул, а затем улыбнулся. Надо же, какая глупость. Его, тощего, ни разу в жизни не пробовавшего и кусочка мяса, перепутали с татуированными детишками с кольцами в носу, которые отчаянно хотели быть похожими на Бесстрашных.  — Нет, Мэйси, я Айзек, и я из Дружелюбия, — он заметил, как девчонка нахмурилась, но не дрогнул — этот поезд следует в мою фракцию. — Уильямс хмыкнула и снова выглянула наружу. Её былой энтузиазм пропал, поэтому обоим оставалось молчать, пока Мэйси глазела на далёкие башни Эрудитов и здание Центра, издали кажущееся совсем крохотным. Поезд мчался, стуча колёсами, и уносил их всё дальше, в сторону районов Отречения с их низкими бетонными домиками. Приближалась остановка Бесстрашных. Айзек услышал треск гальки, и девчонка засобиралась. Все новички, не рискнувшие прыгнуть, оставались за бортом фракции. Таковым было первое испытание.  — Пока, Айзек из Дружелюбия, — она твёрдо встала на ноги, готовясь к прыжку.  — Пока, Мэйси, — Хемпстед даже не поднял взгляд, полный уверенности в том, что она отступит, но оказался неправ. Оставшись в пустом вагоне, брюнет добавил — из Бесстрашия. –