Oathbreakers

      Очередная вспышка молнии освещает пасмурное, такое тяжелое, застланное тучами, небо над Лондоном. Туманный альбион выглядит невероятно красиво в своей обыденности, своей серости и сырости, готовый вот-вот обрушиться на город ливень, безумно восхищает и завораживает её. Одиноко стоящую у окна женщину, что так восторженно наблюдает за тем, как новый разряд электричества в атмосфере проносится над Big Ben лишь на один миг, за который она не успевает сделать хотя-бы одну затяжку столь ненавистной, столь горькой, но столь нужной сигареты. А она может лишь с детским восторгом наблюдать за проказами природы над её любимым городом, домом, по которому она так безумно соскучилась и в котором так давно не была. Она уже не та наивная девчушка, что с трепетом проходила кастинг на роль восемь лет назад. Восемь лет... казалось, это было в другой жизни.       Делая глубокую затяжку и придерживая одной рукой лежащий на аккуратных плечах пиджак, она с улыбкой вспоминает эти восемь лет, которые она провела в самых разных местах, где проходили съёмки, всех тех людей, с которыми ей довелось работать и которых она, возможно, больше не увидит. И только теперь понимает, что она ужасно соскучилась по родной Англии. По раскатам грома и неделям сплошных дождей, по этому сырому воздуху, наполняющему легкие при каждом вдохе, по людям, что каждый день ровно в пять пьют чай. В этот момент ей кажется, что покупка дома в Америке была самым глупым решением в жизни и что она больше никогда туда не вернется, не хочет возвращаться, но понимает, что чем дольше она находится здесь, в своей стране, в своем городе, в своем доме, в Его доме... тем больше она погружается с головой в пучину, которая поглощает её целиком, а она не может выбраться. Не хочет даже пытаться... Новая вспышка и в окне она видит себя. Видит, как потекла любимая тушь, как по щекам текут слезы. И как она делает очередную затяжку.        Наблюдая, как она поглощена видом столь приевшегося ему Лондона, он не отводит от неё глаз, не смеет даже пытаться. Стоит у самого входа в комнату, оперевшись о дверной косяк и скрестив руки на груди, любуется ей. Той, которой налюбоваться не может, никогда не мог. С самой первой встречи в том баре и до последнего дня на съемочной площадке, где в последний раз их губы переплелись в поцелуе, а после он хладнокровно вогнал бутафорский кинжал ей в сердце, заодно разбив своё. Ох, как же финал по нему ударил. Он и сам не ожидал, что начнет пить и впадет в глубокую депрессию. Нет, конечно, было больно заканчивать эту главу своей жизни, прощаться с людьми, которые стали близкими друзьями, но куда больнее было в последний раз сказать ей "Пока, Эми" и не добавить "Увидимся завтра", обнимая её, проводив до номера в гостинице. Как потом ему объяснял психиатр, это был депрессивный психоз, вызванный фобией расставания и потери. И ничто не помогало с этим справиться, ни партии с друзьями в гольф, ни объятия любящей жены, ни, тем более алкоголь, к которому он потерял чувство меры, вместе с ним окончательно теряя самого себя.       Он помнит, как напивался до состояния животного, помнит, как не мог добраться до дома, как пьяным садился за руль и как впервые ударил жену, назвавшую его "ублюдком". Это слово так и осталось для его героя отпечатком до конца дней, но для него оно значило больше. Заставляло вспомнить, что если теперь он и слышит его, то только в свой адрес, не в адрес Джона Сноу. И осознание того, что он больше не сын Эддарда Старка ни сейчас, ни когда-либо в будущем болью отразилось на его сердце и еще большей - на лице Роуз, оставляя алый след на аристократично белой щеке. Помнит, как он тысячи раз извинялся, клялся, что больше никогда не нарушит данной ей у алтаря клятвы и проклинал себя. Помнит, как она рыдала, билась в истерике и несмотря ни на что прощала, потому что верила, потому что любит. Пройдет время, он завяжет с алкоголем и выйдет из депрессии, но лишь затем, чтобы снова нарушить свою клятву.       Не в силах больше просто смотреть, Кит медленно подходит к ней, обхватывая обеими руками за талию, зарываясь носом в каштановые локоны, что так сладко пахнут его любимыми духами, Её духами. Даже горький запах табака не может этого испортить. Харингтон вытирает с горячих щек слезы, растирая их грубоватыми пальцами по милому лицу, крепко прижимая Эмилию спиной к своей груди и, запустив пальцы в каштановые локоны, одергивает её голову назад, заставляя выгнуться в спине, подчиняясь его порыву лишь для того, чтобы обжечь атласную шею о его губы, отдающие этим отвратным Jim Beam, который они вместе пили в самый первый раз. Этот запах и вкус у обоих теперь ассоциируется с предательством. Он напился и предал клятву, данную жене у алтаря, а она - данную самой себе никогда не мечтать о нем. Даже таком, как сейчас. - Ты пьян, - сжимая зубы от боли, словно змея, шипела некогда Королева Андалов и первых людей. - Нет... - начал экс-лорд, вновь целуя её шею, двигаясь к плечу по ключице, явно не так ловко, как хотел, - ... немного, - прикусив девушку за плечо, добавил он. - Ты плакала, - начав терять контроль, Кит провел крупной ладонью меж её груди вниз по животу, желая проникнуть под юбку, но Кларк ловко выскользнула из его хватки, или он позволил ей сделать это, чтобы они, наконец, встретились лицом к лицу. Его большая, такая грубая рука болезненно сжала упругую ягодицу через тонкую ткань юбки, вторая вновь овладела её волосами. - А как мне не плакать? Я люблю мужчину. А он не может любить в ответ. Не так как я хочу. Не так, как любит жену, - она звучало гордо, холодно, но блестящие от слез глаза выдавали правду с потрохами. Он молчал. Потому что знал, что она сейчас права и глупо было говорить что-то в свое оправдание. - Я люблю тебя. Ты всегда будешь моей... - ... твоей шлюхой?! Это все, что я для тебя?! Шлюха на пару ночей, которую можно как следует вые, - хлесткая пощечина не дала ей закончить. Зрачки мгновенно округлились, щека начала адски гореть, а её будто ударило разрядом той самой молнии. - Я просил тебя никогда не называть себя "шлюхой", слышишь? В следующий раз будет хуже, - приподняв заплаканное лицо за подбородок и вновь вытирая слезы той же рукой, что ударил, сухо вставил Кит, глядя в дрожащие изумруды, полные слез. Он ненавидел себя, был готов утопиться в её слезах, лишь бы не делать ей больно снова. В такие моменты он ненавидел Её за то, что все сложилось именно так. За то, что сейчас на её пальце нет кольца, а на его есть. За то, что она считает себя шлюхой, хотя это он больше напоминает потаскуху, что пошла по кругу. Он ненавидел её. А она любила его. Вместо презрения или ненависти в её глазах четко читались жалость и сожаление. Ей было ужасно больно, но не от удара, след от которого уже начал медленно исчезать, а от того, что они не видятся ежедневно, ежеминутно, ежесекундно. Стоять, прижавшись к нему, дрожа от холода и греться в его объятиях - это было то, что ей нужно как воздух. То, чего она хотела так давно. - Прости, - произнесли одновременно, удивленно глядя друг на друга и слегка улыбаясь. Кит наклонился к ней, позволяя поймать свои губы, не вставая на носочки и Эмилия была благодарна. Ей нравилось, когда её волк просит, а не целует без спроса, зная, что она не сможет отказать. Обвив руками шею Харингтона, эта заплаканная, забитая с виду девочка, нагло и властно впилась в его губы, напоминая, что она кроме всего прочего, его Королева. Что именно ей он присягнул и клялся в верности, что именно её губы он будет согревать поцелуем. И он не смел возражать, лишь сильнее заключая любимую женщину в объятия, отрывая он земли, заставляя рефлекторно обхватить не очень длинными, но такими стройными, аккуратными ножками его талию, позволяя ей быть сверху и направлять этот дикий, животный поцелуй Льда и Пламени.       Они не знали, сколько времени прошло, прежде чем они оказались на диване. Кхалиси из сериала-эпопеи, словно наездница сидела на мужчине, что незаслуженно восемь лет носил имя бастарда и отдавалась вся их поцелую, позволяя этому пьяному мужлану лапать себя везде, лишь еще более жадно и требовательно. Когда Кит сорвал с неё пиджак и легким движением стянул любимую блузку, выкинув, словно тряпку, практически полностью обнажив сочное тело, небольшую, но от того не менее привлекательную грудь в дорогом белье, Кларк, сама не зная почему, захотела его еще больше. Она уже не могла терпеть. Настолько его истинная волчья натура привлекала её, словно она не дракон вовсе, а самая обычная овечка. Темно зеленый лиф из последней коллекции Victoria's secret все не поддавался, то ли ремешок заело, то ли Киту было очень неудобно справиться с ним одной рукой, пока вторая хозяйничала у Эмилии в юбке, но она не могла больше терпеть эту сладострастную пытку. Сжав его лицо ладошками и надавив ногтями на щеки, Кхалиси приказала. - Да порви ты его уже, новый мне подаришь, плевать! - проводя языком по его пересохшим губам, шептала она, вскоре громко охнув, когда с нее впервые в жизни грубо и резко срывают бюстгальтер, оставляя на коже алые следы. - Прости, я не хотел, - вторит Кит в её губы, сжимая одну грудь в руке, пальцами стиснув довольно крупный и такой нежный сосок. - Забудь, я... БЛЯТЬ!!! КИТ!? - Харингтон заставил мать драконов из дома Таргариен громко застонать, всего лишь укусив её. Да, он укусил её не сильно, скорее поцеловал, используя зубы, но соски у Эмилии Кларк были очень чувствительными. Ему дико нравилась их текущая поза. Такая дикая, необузданная. Нравилось, как любимая женщина в порыве возбуждения тянет его за завивающиеся волосы, как прижимается источающим жар даже через юбку, лоном к его паху, двигая тазом. Как неуклюже она пытается сорвать с него рубашку, дергая её за края в разные стороны и еле справляясь с одной, самой плохо пришитой пуговицей. Да, эта женщина явно отличалась от той Эмилии, с которой он познакомился в баре восемь лет назад. Кит смеется, сжимая её кисти и отводя их в стороны лишь для того, чтобы помочь ей. Медленно хватает жестковатую ткань рубашки, крепко сжимает и делает единственный рывок, заставляющий пуговицы, словно пробки из бутылки с Chapel Down пятилетней выдержки вылететь прочь, осыпаясь на пол и открыв Ей доступ к столь желанному, столь прекрасному телу. Она внимательно его изучает. Скользит руками по груди, рельефному прессу, опускаясь все ниже, коварно и довольно ухмыляясь, впиваясь пальцами в кожаный ремень, пытаясь избавиться от него. - Волчица... - скользнув рукой по её телу вверх, накрыв пухлые губы двумя пальцами, с ухмылкой прошептал он. - Дракон, забыл? Пламя и кровь, - с толикой ярости и наслаждения, шипя, поправила любовника Кларк, обхватив его пальцы губами. Её глаза цвета чистого нефрита блестели от желания и удовольствия, и он не мог оторваться от них, а она не все еще не может справиться с его ремнем из-за дрожащих от возбуждения рук.       Когда они оказываются в постели, лишней одежды на них уже нет. Безумно приятно ощущать под собой её горячее, взмокшее от пота тело, вжимать её всем своим весом в чистую простынь, оставляя на нежной шее очередную отметку. И не менее приятно получать эти отметки в ответ, когда она сама теряет контроль, неожиданно его переворачивая и, оказавшись сверху, целует каждый сантиметр его тела. Они словно покадрово воспроизводят ту самую сцену, после которой и началось их падение. После которой они поняли, что никогда не должны были быть друзьями.       Эмилия целует его снова и снова, чувствует, как неистово колотится сердце, когда она прижимается к нему, но не так сильно, когда она оказывается под ним. Он гладит её по щеке, которую час назад обжог хлестким ударом, не отводя взгляда карих, почти черных глаз, будто у wild wolf, пока она неспешно поднимает сперва одну ногу, а затем вторую, обхватывая его таз и ощущая все его желание своим, перебирая кудрявые волосы, так нежно и искренне ему улыбаясь.       Он целует и берёт её одновременно. Страстно, пылко, вжимая её крохотное тельце в матрас, отчего тот еле слышно скрипит, прогибаясь под ними. А Эмилия может лишь подмахивать ему бедрами и рвать ногтями плоть на его спине, получая неимоверное садистское удовольствие, провоцируя Харингтона быть еще более грубым, сильным, желанным. Бешеный темп перебивает дыхание обоих. Два разгоряченных мокрых тела шлепаются друг о друга, пока за окном начинается ливень. Комнату освещают лишь редкие вспышки молний, но они все равно четко видят друг друга. И не хотят останавливаться. С каждым новым толчком Кит все более груб с ней. С каждым новым толчком Эмилия все более нежна с ним. Она окончательно теряет свой статус дракона и становится овечкой в лапах голодного волка, когда он закидывает её к себе на пояс и нависает над ней, оттягивая нижнюю губу. Они целуются. Долго и сладко, скрепляя союз Льда и Пламени окончательно. Еще толчок и Кларк чувствует обжигающее тепло меж ног прежде, чем потерять контроль и громко закричать от удовольствия, утопая в нем.       Кит укладывает её рядом, крепко прижимая, поглаживая по щеке, целует шею, ключицу, плечо, ощущая как дрожит мать драконов, как ластится к нему всей душой, сладко мурлыча. - You are my Queen, Emy. Now and always... - признается он, вовлекая её в поцелуй. Он нарушил много клятв. Перед женой, перед браком, перед Богом. Но клятву перед своей Королевой не нарушит никогда.