Про соусы и пистолеты

- Прежде, чем пойдешь заказ выполнять, ты должен подобрать себе оружие. Они сидели в очередном кафе, и Антону совершенно не хотелось есть – он зачарованно слушал своего собеседника. Тот, одетый, как обычно, во все неприметное – мышиного цвета ветровку, черную толстовку с капюшоном, серые джинсы и грязно-голубые кеды – вещал о том, как следует вести подготовку к заказному убийству. - В больших закрытых пространствах обычно используют ручной полуавтомат калибра 22-26, с глушителем. Для городской улицы сойдет ствол калибра покрупней. В толпе пистолет бесполезен, тут твой инструмент – холодное оружие, лучше небольшое, чтобы полностью умещалось в ладони. Ну, и если заказчик пожелал какой-нибудь специфический почерк, вроде ножа в горло или непременно пять выстрелов – в голову и каждую конечность – то для этого подбирается «чистовое» оружие. Его, если тебе впадлу нести, можно и на месте оставить, потому что пальчики там не остаются. - То есть, это самое чистовое оружие нельзя трогать голыми руками? - Схватываешь на лету, писатель. – Домовой совсем немного оскалил зубы в подобие улыбки, и Антону как-то сразу стало неловко смотреть на него, словно он сделал неприличный жест. Интересно, какой жест у киллеров считается неприличным? - Но… Я совсем не умею стрелять. Даже оружия-то в руках никогда не держал. - Это не страшно. Смотри. – Домовой вдруг протянул руку и взял кисть Антона, развернув её ладонью вверх. Он провел большим пальцем через всю ладонь, показывая направление. – Рукоять ложится точно посередине. Пистолет удерживается только средним пальцем и подушечкой большого. Сам большой палец направляет пистолет; он не сгибается, а вытягивается вдоль пистолета. Указательный палец лежит на спусковом крючке, но не касается рукоятки. А безымянный палец и мизинец вовсе не участвуют в работе. Антон кивнул, заворожено глядя, как узловатый палец Домового скользит по его ладони. - При выстреле отдача приходится на суставы большого пальца. – Домовой надавил так, что Антон невольно взвыл, но вырвать руку ему не удалось. - При этом рискуешь заработать вывих, а то и сустав раздробишь, если особо удачливый. Чтобы этого не случилось, ребро рукояти должно упираться сюда. Пальцы мужчины вжались в кожистую перемычку между большим и указательным пальцами, и Антона неожиданно прошило насквозь каким-то странным чувством – не болью, но чем-то… Не будь писатель в трезвом уме, он бы назвал это чувство удовольствием. Слава Богу, что сегодня он не прикасался к бутылке. - Надумаешь метнуть кинжал – его надо держать лезвием к себе, большой палец опять-таки задает направление, указательный удерживают клинок. Пальцы киллера с удивительной нежностью оглаживали линии на ладони Антона. Разительный контраст их рук весьма впечатлял: у Домового – худые, мозолистые пальцы с узлами-шарнирами суставов, грубая кожа на запястьях, у Антона – чуть рыхлые, белые руки, ухоженные ногти и полнейшее отсутствие каких-либо изъянов. Руки сразу выдавали профессии своих обладателей с головой. Антон невольно вздохнул, когда Домовой ногтем задел чувствительный холмик у основания безымянного пальца – как раз того, на котором, если приглядеться, можно было заметить след от обручального кольца. Киллер не обратил на это внимания – или просто сделал вид – но уже через пару секунд намеренно ущипнул кожу так, что Антона подбросило. Чем сильнее Домовой давил на ладонь, показывая, как правильно держать то или иное оружие, тем меньше Антон слушал. Он не мог понять, что с ним происходит, но совершенно точно знал, что каждое прикосновение, дойдя до мозга, отсылается импульсом в низ живота. Это происходило почти мгновенно: собеседник сжимал пальцами нежную кожу запястья – к паху прокатывалась сладкая волна напряжения, и мужчина невольно сжимал колени, чтобы как-то скрыть эрекцию. А киллер, словно бы ему было все равно, что происходит с его визави, общался сам с собой, растирая, массируя, оглаживая подставленную ладонь, отыскивая на ней особо восприимчивые к боли точки. Зуд становился практически невыносимым, джинсы давили на член так, как будто внезапно сели размеров на пять. Антон прикрыл свободной рукой рот, чтобы не стонать на весь зал, и прихватывал зубами кожу на тыльной стороне ладони – чем только ухудшал для себя ситуацию. Он учащенно дышал и жмурил глаза, пытаясь хоть как-то остудить мозги, и, когда открыл их в очередной раз, понял, что Домовой уже смотрит не на руки – он смотрит прямо ему в глаза, внимательно, словно изучает. На его губах появлялась ухмылка каждый раз, когда в ответ на очередное нажатие или щипок Антон вздрагивал и пытался сдержать стон. И при этом он не забывал говорить. Кажется, киллер перешел к рассуждениям о пружинно-поршневой пневматике к тому моменту, когда отыскал чувствительную точку аккурат посередине ладони. Вот тут Антону даже рукой не удалось заглушить вырвавшийся из глотки вопль; кто-то из немногочисленных посетителей кафе заинтересованно обернулся к ним. Писатель скрючился в три погибели над столом, словно ему плохо, и попытался вывернуть ладонь из цепких пальцев Домового. Тот не позволил; большие пальцы синхронно стали вжиматься во все чувствительные места, и на каждое такое прикосновение член отзывался весьма ощутимо. - О-отпусти… - дрожащим голосом взмолился писатель, чувствуя, что ещё немного – и он позорно кончит в штаны. Он не надеялся, что Домовой послушается его – но тот совершенно неожиданно отпустил руку Антона, и, продолжая ухмыляться, как ни в чем не бывало, принялся уплетать стоящую перед ним еду. Писатель рассеянно посмотрел на свою руку, как будто она была какой-то инопланетной штуковиной. Ладонь стала настолько чувствительной, что писателю казалось, будто стоит ему прикоснуться к разгоряченной коже – и заляпанные спермой джинсы придется относить в химчистку. - Чего не ешь, писатель? – поинтересовался тем временем Домовой. – Аппетита нет? Антон ничего не ответил – лишь пожал плечами, придвигая в себе тарелку с наваленной на неё горой жареной картошки и стоящей рядом плошкой какого-то необычного темного соуса. Но, не успел он макнуть ломтик в жидкость, как снова раздался насмешливый голос киллера. - Ну кто тебя есть учил. Этот соус либо хлебом, либо пальцами. – мужчина покачал головой, наглейшим образом скаля зубы. – Давай покажу. У Антона натурально выкатились глазные яблоки, когда Домовой, обмакнув один палец писателя в соус, вдруг поднес его ко рту и втянул внутрь. Дыхание тут же перехватило, и он мог только заворожено наблюдать за тем, как его палец исчезает между губ киллера, и чувствовать, как там горячо и влажно. Но критической точкой стал тот момент, когда зубы Домового больно царапнули по подушечке пальца. - А-а-ах че-е-ерт… - сквозь стиснутые зубы простонал Антон. Его бросило в жар – тело перехватило судорогой оргазма, и он излился тремя тугими белыми струями, чего не бывало уже очень и очень давно. Его било и било дрожью наслаждения, казалось, нескончаемо долго, пока Домовой оглаживал языком палец во рту. Наконец, когда уже мышцы не могли выдерживать такие изнуряющие импульсы от мозга, Антон с шумом выдохнул и повалился на стол, угадив локтем в плошку с соусом. В выпотрошенном небывалым удовольствием мозгу успела промелькнуть мысль о том, что вся одежда теперь безнадежно испорчена. Домовой, наблюдая за тяжело дышащим писателем, склонившим голову к столу, словно в вселенской усталости, только ухмылялся. По его ухмылке уже можно было предположить, что киллер предпримет в дальнейшем.