«unbeliebubble»

      У Хенвона уже цифры головного мозга такими темпами скоро будут. Бумажки, бумажки, черно-белые буквы и бесконечные счета. Витиеватые подписи в уголках и даты неровным почерком, оповещающие, когда в очередной раз придет та или иная квитанция за услуги. Калькулятор мигает неправильно подсчитанной суммой, и парень раздраженно клацает по кнопкам, в который раз начиная вводить данные из таблиц и перечней.       Хенвон, стянув очки, устало трет глаза и переносицу, перелистывает очередной лист с «Че Хенвону, владельцу прачечной по адресу…» и так далее, уже не вчитываясь особо. Все хотят только одного — денег в собственный карман, да побольше, отчего ему уже, откровенно говоря, просто хочется швырнуть всей аккуратной стопочкой прямо в дверь, чтоб разлетелось по всем сторонам, усыпав пол и залетев под работающие стиральные машинки. Но он всего лишь резко выдыхает через нос и вымученно закрывает глаза, смыкая губы в полоску и смакуя на языке поток грязных ругательств, когда опять просчитывается, забыв добавить к уже вычисленной сумме за потребленные ресурсы счет за запчасти для некоторых некстати поломавшихся в этом месяце машинок.       — Да ну в… — недоговаривает он, резко распахнув глаза и потирая пульсирующие виски. — Перерыв, да. Кофе-кофе-кофе, — бормочет парень сам себе, злостно отбросив калькулятор в сторону, и встает со своего стула за рабочей стойкой, намереваясь дойти до маленькой комнатушки рядом и заварить себе кружку кофе покрепче — молока у них все равно не водится.       На старом кресле в углу небольшого зала, прямо за рядом стареньких стиральных машинок, лениво сидит Чжухон, что-то листающий в телефоне и ежеминутно надувающий гигантские бледно-розовые жвачные пузыри. Он болтает ногой в воздухе и чуть ли не вываливается с кресла, когда в повисшей тишине, которую до этого нарушал лишь размеренный шорох вентилятора под потолком и монотонное гудение машинок, раздается громкая просьба Хенвона, чтобы младший его наверняка услышал и вникнул в содержание:       — Чжухон-и, последний клиент до семи часов, — Чжухон встрепенулся, приподнимаясь с насиженного места и поднимая голову, и начал активно вслушиваться, потому что голос хена звучит глуше за прикрытой дверью в каморку, — и можешь топать домой. Я задержусь.       Хенвону горестно это признавать, но задержаться действительно придется, потому что всю бумажную волокиту надо бы закончить уже к завтрашнему дню, когда, например, и последний день оплаты электричества, да еще и арендатор обещал заскочить — их ежемесячное «свидание», о да. Дел все еще выше крашеной макушки, как бы Хенвон весь день ни старался, корпя над распечатанными счетами и калькулятором с садящимися батарейками и пытаясь выцарапать себе хотя бы один свободный вечер на этой неделе в окружении своей квартиры и тишины.       Не получилось, не фортануло, потому что в столе вдруг обнаружились недосчитанные расходы на те самые детали, которые не были вбиты ни в одну сводку. Хенвон тогда только выдохнул сквозь сведенные зубы и прокрутил в голове любимую цепочку ругательств — приносит больше всего облегчения, — и с успехом поборол в себе желание смять все листы к чертям.       — Окей, хен, — Чжухон улыбается, мельком глянув на настенные часы — ровно без двадцати. — Ловлю на слове, — опускается обратно в кресло, выдувая очередной пузырь, и вспыхивает экраном мобильного телефона, намереваясь, видимо, залипнуть на очередную игрушку.       Хенвон усмехается, слыша ответ младшего за дверью, и сыплет в свою гигантскую чашку аж две ложки дешевого растворимого кофе, заталкивая банку обратно на верхнюю полку маленького навесного шкафчика. Разведенная бормотуха отдается горечью на языке и в пересохшем горле, и Хенвон жалеет, что решил побыть бунтарем, заварив эти целых две ложки (с горкой!) кофе на грядущую ночь. Сахар только усугубляет ситуацию, но делать нечего, и приходится пить, что есть.       Из зала слышится звон колокольчика над входной дверью, а затем низкий голос, очевидно, припозднившегося клиента оповещает, что «вещей немного совсем, так уж, закину по-быстрому, а там посмотрим».       Кружка не доходит до губ, остановившись в паре миллиметров, а содержимое чуть не расплескивается по светлому джемперу Хенвона, когда он, навострив уши, вслушивается в приглушенный бархатистый голос за дверью, прерванный хриплым чжухоновым «хорошо, оставьте мне. Карманы проверили?»       Хенвон аккуратно, чтобы сохранить тайну своего присутствия и, тем не менее, хоть мельком увидеть незнакомца, высовывает голову в приоткрытую дверь и внезапно распахивает глаза от возникшего перед ними. Он скользит взглядом — по правде сказать, несколько охреневшим, — по покатым плечам и широкой спине, обтянутой белой, почти просвечивающей тканью футболки, под которой едва заметно перекатываются мышцы, когда пришедший парень наклоняется чуть вперед или отводит плечи назад.       В горле застрял неприятный ком, и Хенвон спешно опрокидывает в себя остатки горькой кофейной мути со дна и даже не морщится, сглатывая, ставит в раковину чашку, впервые не залив ее водой, и снова высовывается в просвет. Парень уже сидит на деревянной лавке, прямо напротив работающей стиральной машинки, ссутулив плечи и наклонившись вперед, видимо, сосредоточенно наблюдая за предельно интересным процессом.       Чжухон, снова сидя на своем кресле и безмятежно надувая все те же розоватые пузыри, вдруг замечает притаившегося Хенвона и неожиданно вспоминает об уговоре.       — Хен, это мой последний клиент, — радостно сообщает он, соскочив с кресла и подойдя к двери, становясь напротив старшего. Неожиданно раздавшийся громкий голос пугает Хенвона, и он дергается, отрываясь от откровенного разглядывания клиента и чуть не стукаясь затылком об дверь. Парень недовольно смотрит на младшего, держась за дверную ручку и все еще стоя вне поля зрения незнакомца. Который, кстати говоря, заинтересованно обернулся по сторонам, когда до его ушей долетело чье-то имя, но, так и не увидев его обладателя где-то поблизости, с несколько разочарованным вздохом снова уткнулся в рассматривание пузырящейся пены за мутным стеклом стиральной машины.       — Хен? — опешив, окликает парня Чжухон. — Это кофе на тебя так повлиял? — насмешливо спрашивает он и уворачивается от тычка в бок. Ли переводит свой взгляд туда же, куда секунду назад смотрел старший, и удивленно присвистывает, поняв, наконец, в чем дело.       — Оу, так вон оно что, оказывается-то, — он играет бровями и усмехается, старательно игнорируя «я-когда-нибудь-пристрелю-тебя-Ли-Чжухон»-взгляд Хенвона, любезно посланный прямо ему. Младший подходит ближе и наклоняется к уху хена, положив руку на плечо, и загадочно шепчет ему, понизив голос:       — Хео-о-н, я не первый раз вижу его у нас, — он отстраняется, чтобы хитро посмотреть в глаза напротив, в которых уже гораздо меньше воинственных колючек и разящей неприязни. Так уж, только привычная норма чувствуется, а без нее хен — не хен.       Чжухону становится интересно.       Хенвон недоверчиво смотрит на друга, а тот продолжает:       — Кажется, он хочет познакомиться кое с кем, не думаешь? — уклончиво тянет Чжухон все еще ему на ухо, теперь наблюдая за «клиентом» на пару со старшим. А у самого Хенвона, похоже, немножко сдвиг по фазе, потому что парень на лавке чуть поворачивает голову в сторону, словно рассматривает что-то на противоположной стене, оставив из виду крутящийся барабан машины.       Хенвону открывается вид на его профиль и, — ох, лучше бы ты никогда не поворачивался, да и вообще не перешагивал порог этой несчастной прачечной, парень, — глаза распахиваются еще шире, чем до этого от лицезрения его охуенной, как сделал негласный вывод для себя Хенвон, спины, а к щекам приливает кровь.       Чжухону же становится еще интереснее.       — И этим «кое-кем» являюсь точно не я, Хенвон-и, — притворно невинно говорит он, ехидно хихикая в следующий момент, неотрывно наблюдая за смущенным старшим.       — Мало ли, может наша прачка единственная возле его дома, ты не думал? — недоверчиво спрашивает Хенвон, смотря на друга, который закатывает глаза. — Что? — искренне не догоняя такой реакции младшего.       — «Единственный» возле его дома только один хрен с розовыми волосами, за которым он наблюдает каждый раз, когда приходит сюда, — Чжухон смотрит прямо в глаза своего хена, который, кажется, смутился еще больше — надо же, еще есть куда, оказывается. — Меньше надо торчать в телефоне, я один что ли с клиентами должен работать? — с нотками напускного недовольства, которые Хенвон сводит к нулю вдруг вскинутой головой и одним возмущенным взглядом, метко пущенным прямо в Чжухона. — Ладно-ладно, я в курсе, что ты всю неделю занимался бумажной херней, не смотри на меня так, но до этого-то что? — и отворачивается в сторону, выставив руки вперед в защитном жесте.       — Ли Чжухон, ты мировая задница, — фыркнув, тихо шипит Хенвон, сжимая ручку двери до белых костяшек, и старается испепелить уже снова лыбящегося тонсэна взглядом. Слишком уж слащавенькая улыбочка у него. — Как с тобой вообще Минхек уживается, честное слово.       — Сам два года подобным вопросом задаюсь, хен, не поверишь, — язвит младший, протискиваясь в каморку мимо Хенвона и ненароком подталкивая его вперед, ближе к порогу. Хенвон же испуганно пятится назад, «уничтожительно» зыркнув на тихо смеющегося друга.       — Ну, я побежал, — говорит Чжухон, все еще гаденько улыбаясь с чужой беспомощности перед обстоятельствами: он знаком с Хенвоном туеву хучу времени, чтобы знать его привычки и причуды, да и фобии в том числе — хен не любит знакомиться с новыми людьми до дрожи в коленках. Но, тем не менее, если его привлек какой-то интересный незнакомец, — а сидящий в зале таковым точно является, потому что Чжухон умеет делать очевидные и правильные выводы, — то Хенвон будет ходить вокруг да около, а потом соберет свое мужское начало в руки, и гора пойдет к Магомеду. Или как там говорят-то? Но Хенвон в любой интерпретации все равно останется горой.       Потому что Чжухон слишком долго его знает.       — Не проебись, хен, — ободряюще говорит Ли, хлопая старшего по плечу и закидывая за свою спину рюкзак, через секунду добавляя заговорщицким шепотом: — Задница у него зачет, да и на личико, вроде как, тоже ничего.       — Минхек узнает об этом, я обещаю, если ты сейчас же не закроешь свою варежку и не испаришься отсюда прямиком в его объятия.       Чжухон подмигивает ему и выскакивает из каморки. Он ловко лавирует между стойкой и работающими машинками, через несколько мгновений исчезнув в полумраке наступившего вечера с негромким звоном проклятых колокольчиков напоследок — и кажется, что в голове все еще охреневающего от происходящего Хенвона, но нет, все-таки над дверью. Клиент было отвлекается от своего «времяпрепровождения» и, совсем немного последив за удаляющимся Чжухоном, снова поворачивается к машинке и слегка вздрагивает от шума, когда она неожиданно начинает отжим. Хенвона это забавляет, и он улыбается, все еще неотрывно глядя на молодого человека, но никак не обозначая своего присутствия.       Хенвон понял, что оказался в откровенно дерьмовой ситуации, слишком поздно. А время-то идет, часики-то тикают…       … и он вдруг крупно вздрагивает от голоса матери, возникшего в голове.       Она говорит ему эту же фразу буквально каждую их встречу, начиная, наверное, с момента, когда Хенвону стукнуло двадцать три, а на скромное празднество никто, кроме нее и Чжухона с Минхеком, так и не пришел. Мама повздыхала, Хенвон тогда только грустно пожал плечами, и именно тогда начало было положено: смирившись с отсутствием потенциальных внуков от единственного сына (благо, сестра взяла это бремя на себя, выйдя замуж почти сразу после совершеннолетия), с потенциальным одиночеством же все того же сына она смириться уже не могла. Хенвон честно пытался отвадить от матери прилипчивое нравоучение — нет, она серьезно считала, что поможет этим привлечь к своему ребенку «скрашивателей» его одиночества, или что? — но, мама его — дама все еще настойчивая, поэтому самым лучшим решением было избрано простое игнорирование. Табу, чтоб его.       Хенвон трясет головой, прогоняя ненужные и слегка пугающие параллели из сознания, и возвращается к точке чек-поинта, откуда и вылезла эта фраза. Время-то идет, часики по-прежнему тикают, вместе с убывающей молодостью Хенвона отсчитывая еще и, вообще-то, убывающий вечер, который должен был быть потрачен Хенвоном с пользой (не для себя), а не с препираниями с самим собой.       Поэтому Хенвон вздыхает поглубже и с тихим скрежетом двери выходит в зал, неслышной тенью ступая прямо к своей стойке.       Незнакомец же шугается, когда, повернув голову к пустой, вообще-то, стойке еще мгновение назад, видит там сгорбившегося Хенвона. Парень смотрит на него, с виду полностью сконцентрированного на работе, и сердце под его белой футболкой, кажется, забилось чаще.       Но Хенвону об этом знать пока необязательно.       Че слышит его испуганный вздох и улыбается, не поднимая головы от раскрытой перед собой папки. Он продолжает (пытается) работать и снова высчитывать непогашенные расходы, но взгляд то и дело оказывается прикованным к молодому человеку в зале, который скучающе поставил локоть на бедро и положил черноволосую голову на подставленную ладонь. Хенвон, наверное, восхитился бы его упорством в борьбе (неравной, очевидно) со скукой, если бы против воли перестал спотыкаться взглядом о все те же широкие плечи и вены на чуть смуглых руках.       — Вы можете идти, — предварительно прочистив горло, Хенвон решается нарушить тишину, сгустком повисшую в помещении: молодой человек уже минут семь сидел напротив работающей машинки и наблюдал за процессом, а сам Хенвон изредка поглядывал на него, старательно залипая не дольше десяти-пятнадцати секунд и по их истечению намеренно отвлекая себя обратно на бумаги. — Оплатите, если еще не сделали этого, а вещи можете забрать утром. Уже поздно, и я собираюсь закрываться, — маленькая ложь, но Хенвон действительно хочет закрыться хотя бы сегодня — и если бы еще оказаться дома до полуночи… но мечтать не вредно, увы и ах, а присутствие такого привлекательного «отвлекающего маневра» его работоспособности не способствует. Вообще.       — А можно мне еще немного посидеть? — тихо отвечает парень, все еще неотрывно смотря на вращающийся барабан. — Дома все равно меня никто не ждет. Позвольте мне уйти чуть позже, обещаю, я не буду вам мешать.       Хенвон непонимающе смотрит на него пару секунд, а потом максимально равнодушно жмет плечами, хмыкая.       А где-то внутри что-то екает с тихим писком — и то ли отчаяния, потому что шанс на возвращение домой хотя бы без десяти двенадцать сводится к нулю, то ли внутреннего гея-эстета, мать его, потому что этот незнакомый молодой человек в негласном рейтинге по привлекательности внезапно заскочил на одну из высших позиций.       — Хорошо, дело ваше, — отвечает Хенвон несколько заторможено, — не забудьте про оплату, — бормочет Хенвон сбивчиво и спешит снова уткнуться в расчеты, потому что риск залипнуть на неприлично долго неожиданно стал велик: все еще незнакомый парень наконец отвернулся от работающей машинки и теперь сидит к Хенвону полубоком.       — Угу, — мычит незнакомец, а потом полностью поворачивается прямо к нему, решаясь завязать беседу, но не заглянуть прямо в глаза, нет: — а могу я поинтересоваться, как вас зовут?       — Вы, кажется, упоминали про «не буду вам мешать», — замечает Хенвон с усмешкой, а сам внутренне трепещет, потому что это чудо действительно хочет с ним познакомиться. Он почти готов признать Чжухона чертовски проницательным и даже немного позавидовать Минхеку из-за этого. Но вместо этого Хенвон продолжает перебирать бумаги, мысленно сжигая их листочек за листочком, и все же отвечает, прочистив горло: — Меня зовут Хенвон, Че Хенвон. Мне двадцать четыре.       — О, а я Вонхо, — представляется парень, и теперь в том самом рейтинге на первой строчке аккуратно выведено имя, а не таинственное «незнакомец», — по крайней мере, меня так называют друзья, — с улыбкой добавляет он, а Хенвон, чуть склонив голову вбок, не может не улыбнуться в ответ. — Мне двадцать пять. Может, перейдем на «ты»? — Вонхо поворачивается к нему всем телом, отрываясь, наконец, от компании стиральной машинки.       Хенвон только согласно качает головой и, замешкавшись, уточняет, может ли он называть Вонхо хеном, на что получает согласный кивок.       — А как тебя зовут случайные знакомые из прачечных? — спрашивает Хенвон, вопросительно вскинув бровь, и чувствует, как щеки топит теплом, когда Вонхо смеется мягко и откидывает голову назад. — Я же не твой друг.       Хенвон старается зря не тешить крошечное «ну, может быть, хотя бы пока?», неловко возникшее в душе и отчего-то смущающее до румянца по щекам.       Вонхо, поднявшись со своего места, несмело бредет к стойке Хенвона. А тот только сглатывает гулко и испытывает некоторое облегчение оттого, что мягкое красное неоновое освещение над его рабочим местом может хоть немного скрыть его порозовевшие щеки.       — Так как? — Хенвон отчаянно пытается убедить себя в том, что он выглядит не навязывающимся, а всего лишь заинтересованным в новом знакомом. Что из этого страшнее, Хенвон еще не решил.       Вонхо же залипает на длинных пальцах собеседника, которые машинально постукивают по поверхности стола, и не сразу реагирует на вопрос, когда его глаза неожиданно сталкиваются с вопросительным взглядом напротив.       Хенвон уже хотел было щелкнуть пальцами перед застывшим Вонхо, как тот вдруг решил заговорить: — Хосок, Ли Хосок, — чуть заикаясь и теперь поддерживая контакт глаза в глаза. — Как… долго ты работаешь здесь? — да, тупо, но надо же как-то завязать диалог? Тут все средства хороши, главное чтобы не шутки ниже пояса.       «Не то чтобы ты не знал», — мерзким голоском нашептывает совесть. «Почти полгода, а если быть точнее, то пять месяцев и ровно три дня ты ходишь стирать свои шмотки только сюда, так, Хосок-и?» Не ошиблась, не ошиблась ты, сука такая, молчи только, а? У Хосока уже и без этого ладошки вспотели — что за подростковая неловкость, дядя, тебе уже тридцать не за горами, — потому что Хенвон сначала вздыхает негромко, а потом, тихо выругавшись, отбрасывает листы в сторону и устало массирует переносицу, выходя из-за своей стойки и вставая рядом с уже немного паникующим Вонхо.       — Тебе так принципиально знать об этом, — бурчит Хенвон притворно недовольно. Хосок на это только коротко усмехается и застенчиво наклоняет голову вбок. — Примерно полгода, — Хенвон надеется, что выпалил это не слишком резво, потому что мягкая улыбка на чужом лице и глаза, без стеснения смотрящие прямо на него, немного смущают. Хотя, кого он обманывает, чертовски смущают. — Раньше этим заведением владел мой отец.       — О, так ты управляющий? — губы Вонхо складываются в милое «о», выдавая его удивление, и Хенвон не может не назвать это очаровательным у себя в мыслях.       Ли Хосок, по тебе, кажется, где-то рыдает одна актерская академия. Он держится вполне уверенно. Красный неоновый свет получает еще одно очко, теперь уже от Хосока, у которого довольно забавная реакция на собственное вранье: кончики ушей под кромкой черных волос заметно потеплели.       Хенвон же неловко улыбается, видя его заинтересованность, ерошит волосы на затылке и отвечает:       — Ну, получается, да, — Хосок же, по-видимому, немного потерял нить их разговора и теперь завороженно смотрит на чужие волосы, потому что сам Хенвон невольно привлек к ним чужое внимание.       — А можно я?.. — и Вонхо нерешительно тянет к ним свою ладонь, осторожно сжимая в пальцах выкрашенные пряди челки и вызывая у Хенвона улыбку. Сейчас, когда он вышел из тени и приглушенного неона на слепящий белый свет ламп под потолком, цвет заиграл ярче и стал насыщеннее. Если бы они продолжили говорить, находясь на тех же местах, Хенвон был бы готов поспорить, что Вонхо все это время думал, будто бы он блондин.       — Какие мягкие, — почти шепчет парень, — ты же как минимум осветлялся и жег волосы краской с едким пигментом, чтобы был такой равномерный оттенок, — восхищение в голосе Хосока вызывает у Хенвона неловкую улыбку и робкое «ну… да?» — Или просто я лох и чуть не лишился всего, что было у меня на голове, когда внезапно решил стать синим, — обиженно ворчит Вонхо, уже убрав руку из чужих волос — дольше уже не дело, а Хосок не хочет прослыть бестактным грубияном перед тем, кого беззастенчиво сталкерил уже довольно долго — все труды насмарку, что ли? — Что за несправедливость?       — Синим? — сквозь беззлобный смех переспрашивает Хенвон, прикрыв рот ладонью. У Вонхо же внутри уже тысяча и одна самая глупая шутка, которые норовят начать лететь безразборно из его рта, лишь бы Че Хенвон смеялся еще для него, из-за него так. — А что не зеленым?       — Дурь по молодости, ничего сверхъестественного, — Хосок трет затылок и не отводит взгляда от Хенвона, смеющегося теперь еще звонче и присаживается на лавку, на которой один нерешительный до ужаса Ли Хосок до этого просиживал штаны непозволительно много времени. — В салоне, куда я потом пришел красить свои синие концы и посеревшее все остальное, надо мной тоже поржали, — он неловко присаживается рядом и отводит взгляд, снова залипая на вращения барабана, — я потом в итоге побыл блондином сколько-то, а через пару недель понял, что с экспериментами пора завязывать, и покрасился в черный. Как видишь, больше не рискую, — и в подтверждение ерошит ладонью свою копну.       Хенвон непонимающе выгибает бровь, проследив за движением, и спрашивает со смешком:       — «Синие концы и посеревшее все остальное»? Прости? — и Хенвон, с рисками для самого себя, присаживается рядом на ту же лавку, пытаясь игнорировать тепло, разливающееся где-то внутри. От раздражения из-за маячащей ночной работы и последующего недосыпа не осталось и следа.       — Ну, — начинает Хосок и разворачивается полубоком — теперь их колени неловко соприкасаются, но не сказать, чтобы это кого-то беспокоило. Хенвон же вздыхает рвано, когда видит чужое порозовевшее лицо и поблескивающие добрые глаза под челкой, — я красился сам — уже звучит довольно забавно. Первый раз это делал, — и смеется вместе с прыснувшим Хенвоном. — Я что-то не в той пропорции смешал, так еще и решил начать с кончиков, хрен знает вообще, чем я думал. На остальное краски как-то резко стало не хватать, вот и пришлось домазывать, как попало и чем осталось.       Хосок незаметно для себя залипает на том, как смеется все еще сидящий близко-близко Хенвон, смотрит на его руки, лежащие поверх бедер в темных джинсах, и понимает, что судьба все-таки — дама непростая, с характером и специфическим чувством юмора. Боже, если бы только он знал, что однажды влюбится из-за своих грязных шмоток, то никогда бы не поверил в этот бред и рассмеялся бы в лицо.       На свою машинку Хосок за полгода так и не накопил, хотя вполне мог бы, если бы откладывал эти деньги, которые еженедельно тратит на стирку вне дома. Но Хосок все еще не любитель легких путей, и потому тихое сталкерство с глазами-сердечками в течение полугода для него стало приоритетнее.       — А, хочешь фотки покажу, — Хосок вытаскивает из кармана мешковатой худи телефон. — Чтобы ты имел представление о том, насколько это было странно.       Хенвон придвигается еще ближе, неловко прижимаясь к боку Вонхо (паника-паника, паника-паника), и смотрит на тусклый экран, где видит изображение хмурого юноши, а волосы на его голове действительно сиреневато-серые, с синими всполохами кончиков и непрокрашенными голубыми прядями.       — Это мило, — Хенвон смеется и невольно падает на чужое плечо. Этот Ли Хосок как магнит, ей богу.       — Ты милый, — и тут уже не до смеха: у Хосока, на плече которого, на секундочку, все еще неловко лежит Хенвон, это вырвалось как-то неосознанно и почти одновременно с его фразой.       — Что?.. — все-таки приходит в себя Хенвон и, резко отпрянув, смотрит во все глаза на парня напротив, а тот только издает короткий смешок и хлопает своими ресницами, как ни в чем не бывало, а Хенвон от них оторваться не может, как и от нежно порозовевших щек, и от кончиков ушей, которые алеют взамен щекам из-за темных волос.       А у самого Хосока на деле сейчас Вселенные по швам расходятся, потому что его маленький комплимент все-таки, похоже, был вброшен не в то время и не в том месте (но по адресу определенно), но он решает, что терять больше особо нечего.       Придется конечно найти теперь другую прачку или снова притереться к щедрой душе его друга, который выручал его до этого, и начать все-таки копить на собственную стиральную машинку, но…       — Милый ты, говорю, — повторяет он, чувствуя, как истерично бьется сердце в собственной груди, так и норовящее выпрыгнуть прямо под ноги этого розоволосового Че Хенвона, который за полгода успел три раза сменить цвет волос и нагло украсть чужое сердце как минимум и который сидит сейчас перед ним, распахнув глаза. — И краснеешь забавно, — на добивание.       Теперь можно и на выход, на самом деле, потому что Хенвон все еще в немой прострации, а у Хосока душа изнывает от этого глупого ожидания — знать бы еще, чего. Боже, Хосоку все еще тридцатник не за горами, а у него жизнь, как у подростка из посредственного зарубежного фильма: что ж, имеем одного Ли Хосока, у которого не складывается личная жизнь последние года три точно из-за играющего в одном месте детства и природной доверчивости, прибавляем к нему случайный, но, сука, меткий краш в незнакомого владельца прачечной на улице напротив, по которому первое слагаемое нашей клишированной мелодрамы будет сохнуть немалые полгода. Смелость если не на подкат, так хоть на «привет, познакомимся?» — вычитаем, лучше перемножим на очевидную невзаимность и последующее зализывание ран — хотя в честь чего это ему вообще полагается? Хосоку никто ничего не обещал, максимум контакта, который у них был за эти пять месяцев и три дня — быстрые переглядки в зале из-за ряда машинок. Подводим черту нашего уравнения, где по ту сторону равенства как раз наша свеженькая мелодрама. Занавес. Помянем разбитое сердечко одного Ли Хосока с наивной душой в теле «уже дяди». Теперь правда можно на выход, только, к сожалению, не на бис.       Хосок уже действительно собирается встать и уйти, чтобы не вернуться, и пофиг на шмотки уже как-то, которые, кстати, все еще мотает по барабану стиральной машинки рядом, но вдруг его за ладонь хватает чужая, теплая и чуть влажная, и тянет в другую сторону от предположительного ухода.       Хенвон смотрит на него, плюхнув обратно рядом с собой на лавку и все еще крепко держа за похолодевшую ладонь своей теплой, и негромко говорит:       — Мы как подростки, ты в курсе?       — В каком смысле? — Хосок никогда не слыл особо доходчивым, но сейчас терпит уж совсем откровенный провал.       — Ходим вокруг да около и краснеем, — и сам отводит взгляд, а Хосок начинает улыбаться — глупо и наивно, как в его возрасте надо бы уже разучиться, но что с людьми делают чувства, правильно?       Кажется, в его уравнение ввели новую переменную, которая стремится повлиять на решение.       — Я знаю, что ты давно сюда ходишь, — бормочет Хенвон, сам не веря в то, что говорит. — Мой помощник сказал мне сегодня об этом. Господи, какой же я дурак, — и он, отпустив наконец Хосока, утыкается в свои руки лбом от стыда и бессилия. — Потому что вечно не вижу дальше своего носа.       Хосок трет шею и неловко кладет руку на спину Хенвона, мягко гладя его снизу-вверх, ведет по дрогнувшим плечам, как тот вдруг поднимает на него раскрасневшееся лицо и говорит тихо:       — А можно я сделаю одну глупую вещь?       И целует, конечно же. А Хосок только за.       И все-таки Минхеку чертовски повезло с Чжухоном, и Хенвон обязательно поблагодарит его как-нибудь… в другой раз.