Алекто Кэрроу

      Алекто уже не помнит, когда в последний раз плакала и когда смеялась.       Наверное, в детстве, рядом с живым отцом с его понимающими и самыми добрыми глазами и нежными руками. Он всегда говорил, что она-его сокровище, маленькая принцесса, клялся, что дочка всегда будет с ним и всегда будет счастлива. Алекто до сих пор помнит розовые платья, большие карие горящие глаза и рыжие кудри, которые были неизменными атрибутами ее прекрасного детства. Еще она иногда вспоминает о пышных балах, высоких прическах знакомых дам и нежном шлейфе духов, окутывавшим танцующие пары.       Каждое такое воспоминание причиняет ей невероятную боль: последнее время Алекто стала замечать, что предпочитает Круциатусы Господина, чем минуты наедине с собой, когда прошлое беспощадно врывается в ее серый, отлаженный и очень тесный мирок.       А может быть, в школе, в спальне Амикуса, который по-особенному гладил сестру по волосам и шептал что-то давно уже неважное. Тогда казалось, что вся жизнь еще впереди. Они вместе мечтали о поместье, которое будет обязательно восстановлено их общими усильями, о предстоящих летних каникулах и планах на лето в солнечной Италии или Франции. Брат и сестра разговаривали о любви, о счастье и о бессмертии, даже не догадываясь о том, что на самом деле ждет их в будущем.       Тюрьму, в которую они попали через три года, не испытав и капли того, о чем разговаривали за тяжелыми портьерами, хочется забыть, как страшный сон, вот только память и сознание каждую ночь напоминают о дементорах, голых грязных стенах и мерзкой похлебке, которая была на завтрак и на ужин.       Она часто думает об остальных: о Беллатрикс, которая кричала, что Темный лорд непременно вернется и тихо скулила, когда думала, что никто не слышит, о Рудольфусе, судорожно зажимавшего руками уши, чтобы не слышать отчаянных звуков, доносившихся из камеры жены, о его брате, об Антонине, о Розье и иногда даже о предателе Каркарове, который, сотрудничая с авроратом, прожил 12 лет на свободе, но затем убитого руками взбешенного его непослушанием Милорда. Иногда Алекто кажется, что им хуже, чем ей, но чаще Кэрроу даже не задумывается об этом, а просто смешивает страдание за себя и за ближнего.       Странно, но она все еще помнит ощущение того счастья, которое преследовало ее в детстве и юности. Оно трепетало где-то в сердце, охватывая собой все тело, и вызывало огромную, ясную улыбку на детском лице. Алекто тогда часто смеялась, любила чары и ритуалистику, думала о приближающейся помолвки с каким-то чистокровным мальчиком и мечтала о Темной метке, которая как сказал отец есть не только у него, но и у всех представителей высшего света. Кэрроу думалось, что так и должно быть, и что так будет всегда.       Сейчас Алекто стонет по ночам от бессилия, закусив угол подушки и не обращая внимание на злые слезы, то и дело выступающие на глазах. Она уже давно не хочет, чтобы Амикус, как в детстве, гладил ее по спутанным рыжим и длинным волосам. Она смотрит на себя в зеркало и видит уставшую, замученную повседневностью и уже старую женщину, похожую на скелет, обтянутый бледной кожей, под которой виднеются светло-голубые змейки.       Кэрроу больше не любуются собой, она просто замечает каждую мелочь: трясущиеся после заключения руки, дряблую, сухую кожу и сутулость, не оставившую ничего от когда-то безупречной осанки.       Она от этой жизни давно ничего не ждет. Алекто механически чистит зубы по утрам, завтракает и идет на уроки: преподавать ненавистный предмет ненавистным ученикам. Она больше не думает о поместье, о солнце, кажется, у нее в голове и сердце осталась только пустота и бессилье.       Кэрроу больше не надеется, не верит и не любит никого, кроме разве что брата, который каждую ночь прикладывает к виску палочку, но всегда останавливается при мысли о ней и той девочки, исчезнувшей 14 лет назад. Правда он все чаще и чаще думает о том, что может наступить тот день, когда он не выдержит, сломается, оставит ее наедине с теми демонами и страхами, над которыми они уже не властны.       В такие моменты он вспоминает лето после седьмого курса, сестру, наряженную в белоснежное платье, и ее веселый, беззаботный смех, разносящийся по бесконечным коридорам старинного поместья.