Темно.
Лес голый. Он одет только в своё величество, в свою тайну, он притягивает и отталкивает одновременно. Лес голый. Мрачный, непроходимый, густой, он — ворота в неизвестное, в страшную сказку, темный и дремучий, но тесно связанный с легендами, невероятными и чарующими. Жутко заходить в заброшенный, заросший мир собственных страхов и необъяснимых кошмаров. Ведь ельник — это символ подсознания, где — то между широтой и долготой, открывшаяся дыра, из которой он будто бы появился. Титаны-деревья поднимаются к небу, почти касаясь луны. Днём здесь не так атмосферно, днём здесь просто неспокойно, днём — не увидишь сокровища, самой ценной драгоценности, так яро охраняемого чащей, секрета. Лес выглядит таким непроницаемым. Диким. И глухо озвучивает, отражает мысли. В мертвой тишине звучание собственных размышлений давят, кажутся непереносимыми, хочется удариться посильнее головой о корягу, похожую на когтистую лапу чудовища, да так, что отшибет память и потеряешь умение думать. Тяжело, раздражающе. Кромка леса оборвана резко, как-будто ее обрубил великан. Небо в морщинах краски. Потрескалось и проглядывает слегка сквозь обнаженные деревья. Красные огоньки, зажигающиеся по всей площади, тревожно сигналят об опасности. Предупреждая доверчивую жертву. Хочется раздвинуть руками эти густые, плотные заросли и войти. Отблески холодного света на деревьях. Которые кажутся досками, сбитыми в одно место. Пускай вершат над ней обряд – поют за упокой! – О самой царственной скорбят – о юности такой. Лес чудится свирепой скалой, на поверхности которой время высекло свои знаки. Отпечатки причудливых форм проглядывают в узорах деревьев. Раскрытые пасти невиданных зверей. Запутываясь в извилистых линиях, путешествовать в лабиринте леса. По его застывшей поверхности. Он не пускает никого войти в его тайны. Тени стволов нависают, охраняя свои глубины от не прошенных гостей. Без вчера или завтра. Время уснуло. Ветви-волосы леса спутываясь, шумят и играют. С ощущениями, нервами. С предчувствиями. Это не волосы, а руки. Тянутся, ещё немного и схватят. Надо бежать. Обязан бежать! Скорби о ней, что всех нежней, лелей нетленный прах. Струится жизнь, но не в глазах, а только в волосах, льняная прядь жива опять – но стынет смерть в глазах.***
Тим улыбается. По настоящему улыбается, а не прячется за трагикомической маской Талии, не хрипит, он даже не дышит надрывисто, ведь никакой обязанности делать этого нет. На Дворе уже давно не 1920-ые, даже не великое военное время, когда в лесу торчало столько людей, что можно было устраивать с Калебом гонки, кто кого пригонит быстрее. Уивер прекрасно помнит, что он всегда был первым, его девятилетний брат — поэт слишком хорошо зарубил на носу слова отца о «неведомом, но злобном, от которого даже спортсмен Калеб не убежит». Папа, отец, наигранный святоша, раненый в бою солдат, уволенный со службы. Урод, в прямом и переносном значении, обвиняющий мать в грехе, первый прознал о появлении близнецов. Мэри, конечно, тоже не девой Марией была. Пригласив дьявола в общую постель, она обвинила церковь в собственной ошибке, довела мужа до самоубийства, относилась к братьям как последняя тварь. Джон повесился уже почти сто лет назад, а младший из мальчиков до сих пор не может избавиться от висящего родительского контроля, потому в прямом смысле не бегает по лесу. Ползает, роет, все под землёй. И преследует своих жертв как крот, а смерть его, не дала сохраниться так хорошо как остальным. Тимас усмехается, ему нравится как брат вышел из ситуации. Тома, близнеца мальчика под улыбчивой маской, такой расклад наоборот, не веселит. Том говорит, что это — неправильно, ведь теперь они свободные и их не должно держать в страхе мнение давно погибших родителей. Младший из близнецов, в силу своей пассивности, серьезности и слабому здоровью, очень часто делит мир на «правильно» и «не правильно». Тим сжимает зубы. Ему очень хочется показать своему близняшке, что на самом деле неправильно. Да так, чтобы брату понравилось и он просил ещё. Старший Уивер снова скалится. Умирать в самом начале пубертата — не лучшая затея. Вообще, у братьев была большая проблема в отношениях с родителями, мать постоянно рыдала, испытывая огромную вину, Тимас терпеть не мог моменты, когда возле свечи она покачиваясь молилась чему — то, кому — то, а отец терпеть не мог Томаса, его брат всегда был ребёнком болезненным и слабым, последней каплей в терпении Тима была агрессия на близнеца со стороны отца. Маленький ножичек оказался как раз кстати. Ты причинил ему боль. И я причиню боль тебе. Маски, которые он собственноручно вырезал были далеки от совершенства театрального, но являлись произведением искусства во всей этой темной истории. Тиму очень важно было мнение братика, он бесконечно спрашивал мать, понравится ли Тому подарок или нет, а когда бинты должны были уже быть сняты, он преподнёс маску Талии для вечно смущенного близнеца, увы, пожар заставил старшего из них оставить маску себе. Забота и непреодолимая жестокость создают вместе идеальный симбиоз, особенно можно ранить стольких людей, которые специально лезут на младшего. Тим очень любит своего маленького Томми, он не позволит никому трогать его. Лилиан часто шутила, что если бы Томас был девочкой, Тим обязательно бы на нем женился. Влажные фантазии, влажная игрушка кролика. Сестренке было всего пять, когда она утонула в колодце, ее любовь к ушастым казалась Тиму одержимостью и это связывало их обоих. Если б можно было, он с радостью таскал бы игрушку брата с собой постоянно, жаль читать стихи как Лили не может. —Тим, Бенни опять за своё. — причина всех размышлений, ошибок и упущений во время погони, причина бессонницы, сожалений и агрессивного поведения стоит перед ним. Близнец. Лучший друг. Любимый брат. Бенджамину было четырнадцать, когда ему стали сниться кошмары, настоящие, леденящие душу. Молитва и вера в Бога, вездесущего и справедливого помогали ему засыпать, потому Святая Библия и крест из двух досок стали неизменными спутниками мальчишки. В лагере, где можно было сбежать от влияния Тима, он проповедовал о двух близнецах, похищенных дьяволом, очевидно намекая на своих, он искренне надеялся, что его поймут, спасут, а жуткие маски с улыбкой и горестью не придут за ним. Никто не помог. Бенни спал после своей смерти, он наконец избавился от присутствия братьев в своих снах, потому и сбегал в царство Морфея каждый удобный раз, его религиозность не позволяла бунтовать против властного Тимаса, а единственной отрадой стала малышка Лилиан и ее песенки о божьей коровке или Джеке и Джилл. Когда глупый видеоблоггер Трэвис приперся к ним в лес, посмел разбудить его, Бенни охватила такая ярость, хоть это и один из смертных грехов, но он поддался ему, как и чревоугодию в своё время. Подросток быстро прознал, что крошка Лили телепортирует всех жертв к нему, чтобы он расправился с ними самым жёстким образом, но никак не мог на неё злиться. К сожалению, самый привязанный к матери и церкви особым характером не отличался, что делало из него простую машину для убийств на управляемом пульте. Единственный, кто пугал Бенджамина был Тим, Том конечно, тоже считался подменышем, посланником дьявола, но мягкий, кроткий склад характера не заставлял самого крупного из Уиверов дрожать от страха. —Пожалуйста, только не делай ему больно! — специфический голос сестрёнки звучал под ухом, иногда, старшему близнецу хотелось спустить ее с небес на землю и запретить левитировать, но да ладно, они же должны получать хоть какие — то плюсы от своих смертей! У того же Калеба жуть какая морда, со свисающей сгнившей кожей, это же супер круто!***
«Мама, почему мы не можем вернуться домой. Том уже совсем замёрз, здесь так холодно. Мама, любишь ли ты нас как остальных? Почему ты не можешь сказать папе, чтобы он прекратил обижать Тома?» Этот никчемный пастор ничего не смыслит в экзорцизме. Его глупые крики, то, как священник не отрываясь смотрит на темную материю, разрушающую церковь будоражит сознание Тимаса. Уивер даже предлагает брату показаться в дверях храма Божьего, только для пущего эффекта. Томас хочет доказать, что и он такой же как и старший близнец, он тоже может убивать, потому телепортируется прямо перед Макалроем и душит его, пока Тим небрежно идёт к подиуму и любуется младшим. Так всегда было и будет, они родились рядом друг с другом, они играли отдельно от всех вдвоем, убивают они тоже вместе. Невидимая, крепкая связь между братьями, которой Том очень дорожил, никогда не должна была порваться. Так всегда было и будет, его брат защитит, а когда ему самому понадобится помощь, Томас Уивер будет рядом, ведь, настоящие близнецы помогают друг — другу, так? Младший не замечает, как смотрит на него Тимас, он даже не слышит тяжелого дыхания брата, ведь занят священником и устранением его останков. Наверное поэтому, Том не сразу успевает отреагировать, когда что — то тяжелое, сильное и знакомое придавливает его к деревянному полу церкви. —Брат, что ты делаешь? Тим не знает, что он делает, единственное, в чем мальчишка уверен, так это в том, что все — правильно. Ему не интересно как отнесётся к этому близнец, потому что личное безумие он подавляет ещё со времён своей жизни, а желание никуда не делось даже после смерти. Глупый, милый Том, он так и не понял самого главного, что в забытьи твердил ему Бенджамин. «Остерегайся Тимаса!» — кричал толстяк, но и брата винить нельзя, разве нельзя верить тому, кто защищал и поддерживал тебя всю жизнь? Разве можно бояться того, с кем ты одной крови, несёшь одно бремя и рождён для одной цели? Нет, младший определённо не мог чувствовать угрозы, чему старший благодарен. Это сыграло ему на руку, принесло огромную пользу, маски, которые он вырезал для брата помогли ему расположить к себе ещё сильнее. Мать никогда бы не простила его за подобное, парню смешно, он помнит то, как она первой заметила все, ее истошные вопли: —Как можешь, ты, дьявольское отребье, он твой брат! Стоило ли полагать, что Мери убили где — то в Аду, там, где ей было и место вместе со своим самоубийцей мужем. Стоило ли полагать, что пожар был вызван не загадочным несчастным случаем, а простым, как будто бы, неловким движением. Всего лишь веселая игра, всего лишь дружные братья и сестра, всего лишь специально намеченная цель в виде маминого фитиля. Это было не первое безобразное решение негласного лидера всех детей Уикеров, но первое намеренное убийство. Кролик Лили не в счёт, уж слишком он противно пищал. Том часто плакал в младенческом возрасте, видимо, его разум до последнего не хотел верить, что пришёл он на землю не с миром. Раздражение отца и постоянные вопросы о том, что же не так с этим ребёнком, сетования матери, которая смутно, но догадывалась, почему эти дети своим характером напоминают ей самого темного властителя, давление начала двадцатого века —оставили след на старшем близнеце. Тимас уже не помнит, когда посмотрел на брата под другим углом, призмой, начал чувствовать не то, что должен был. Наверное, с самого начала. Наверное тогда, когда он передал хныкающему Тому серую и хмурую погремушку, только чтобы успокоить его. И сейчас, крепко прижимая шокированного близнеца к святой земле, возвышаясь над ним, как и обычно, он дрожащими руками стягивает маску Мельпомены, богини трагедии. Тим не знал, что эти маски когда - нибудь сыграют ключевую роль в становлении их характеров и судеб. Для Томаса происходящее казалось настоящей трагедией, Дамоклов меч висел над ним, его родной брат предал его, а бежать некуда и просить помощи не у кого. Все погибли, они тоже. Происходящее кажется младшему иллюзией, галлюцинацией, бредом, но только не реальностью. Пожалуйста, только не реальностью, слабый духовно Уикер не сможет выдержать подобного. —Тим, прошу, пощади. Ему уже не важна причина столь резкой смены настроения, он не хочет думать глубоко с какой это стати брат решил напасть на него. Тому просто нужно высвободиться, о, как надоело быть везде вторым, быть незаметным, обессиленным. Болезнь, которая так нечестно досталась лишь ему, тянула вниз, а неправильно изогнутые конечности никак не уравнивали условия выживания даже после смерти. Младший близнец с радостью бы уже телепортировался куда подальше, однако, неизвестная, могущественная сила не позволяла ему этого сделать. Мальчик догадывался кто за этим стоит, он давно понял уже, что после смерти брату досталась власть над всеми ними, и если во время жизни, Том хотя бы был на одном уровне, то стоило им стать духами, разница в силе с братом утроилась. Тим не отрываясь смотрел на лицо близнеца, без маски оно было таким же как и у него самого, только несколько шрамов, оставшихся после стычки с отцом, давали понять, кем являлся на самом деле лежащий. Проведя дрожащей рукой по израненной щеке Томаса, он остановился пальцами на губах. —Тим, что ты делаешь? - шок дал силы младшему, он попытался вырваться, встать, его всего знобило, тело дрожало, глаза округлились от ужаса и удивления, увы, но даже с вновь появившейся энергией, Поломанный даже так проигрывал брату всухую, потому единственное, что он смог сделать, это опереться на пьедестал, за которым только недавно скандировал проповедник. Сорвав с себя маску, старший ребёнок Уикеров, предстал с холодным, безжалостным взглядом и пугающим оскалом перед лежащей жертвой. Том не узнал всегда активного и оптимистичного друга, который добротой к нему, помогал сохранять веру во все хорошее. Теперь, перед Томасом сидел психопат, который наконец добрался до своей жертвы и готовился нанести последний удар, дабы ее добить, всего одно мгновение и... Удара не последовало. Не в силах больше терпеть, старший резко притянул к себе Тома, поцелуй получился глубоким, неумелым, но уверенным. Страх перед обезумевшим родственником увеличился в тысячу раз, когда чужой язык проник в рот. Не имеющий возможности пошевелиться от цепенеющего ужаса, младший, сам того не ведая, дал старшему брату возможность залезть холодными, серыми руками под изорванную рубашку, касаться голого живота. Действия руками сделали своё, близнец дернулся, с тихим стоном непроизвольно приближаясь к Тимасу. Последний с нескрываемым интересом наблюдал над извивающимся под ним братом, чей разум боролся с телом, как нравилось мальчику с маской комедии играть с ним, очевидно искореняя последние остатки благоразумности Тома, мальчишка, стараясь не испортить итак неряшливую одежду, начал стягивать школьные шорты близнеца, от чего тот попытался предпринять жалкие попытки сопротивления. —Я не понимаю, Тим! Что происходит, ответь мне! Все, что произошло с ними, весь путь, который они прошли. Стычки с одноклассниками, с отцом, даже с собственной матерью. Завывания Бенджамина о том, что они - приемные, да и не люди вовсе. Всегда и везде, близнецы были вместе. Почему старший начал вести себя так, Том не понимал. Мальчику показалось, что он слепнет, потому что окружающее его стало размытым, будто бы он смотрел на все под водой. Моргнув, он почувствовал влагу на своём лице, слезы. Слезы обиды и боли, вечно ноющие конечности и спина добавили пущего дискомфорта, когда Тимас перевернул его на живот, все ещё крепко держа младшего за руки, на нежной коже Тома останутся следы, и все же это было последнее о чем думал близнец. В первый раз, Томас возненавидел своё бессилие, то, что доминирует всегда брат, то, что даже сейчас, униженный, он готов молить о пощаде, но никак не дать достойный отпор. Повернув голову, он затравленно смотрит на Тима, сталкивается с его непроницаемым лицом, заметив то, что на него смотрят, глава детей призраков кивнул и попытался ободряюще улыбнуться, чтобы хоть как - то успокоить брата, что был на грани от тотальной истерики, только вот, Том воспринял его улыбку за издевательскую усмешку, и предпринял ещё одну безуспешную попытку вырваться. Когда коленом его ноги раздвинули, младший близнец захныкал. Затрепыхавшись, он попытался убрать сильную ладонь старшего, который уже успел почти перекрыть ему воздух. Захрипев, Томас даже успел подумать, что теперь будет разговаривать так же сипло как и его брат. Тимас не был нежным. —Ты такой беззащитный, такой слабый. Я не могу никому позволить обидеть тебя, - будто бы в наваждении шепчет Уикер. Младший скулит жалобно, стараясь взглянуть в расширенные зрачки и воззвать к разуму брата, он даже готов забыть все и простить, только бы сей кошмар остановился. Ничего не будет как прежде, любимое «прежде», Том так дорожил им, а его близнец только что все разрушил. И от этого становится больнее в два, нет, в четыре раза. Леденящая позвоночник боль, крики, к сожалению, никто на помощь не придет. Все в лесу, а церковь. Церковь оглушает, в окружении всех статуй и изображений святых, младший понимает, какое грехопадение происходит сейчас, нет, религией он никогда увлечён не был, но воспитание матери давало о себе знать. Ему становится противно от самого себя, что он допустил, не сопротивлялся в должной мере. Тимас сжимает его бедро и толкается глубже, деревянный пол под лицом Томаса становится мокрым, потому что мальчик не сдерживаясь уже вовсю рыдает. Деревянные, почти сгнившие доски начинают скрипеть, когда Уикер старший начинает двигаться быстрее. Том умоляет взглядом беззвучно, пытается найти в когда - то веселых и задиристых глазах брата сострадание и надежду на спасение, но тот только мотает головой и надевает маску комедии вновь. Томас воспринимает это как издевательство. Когда главный убийца в игре, вздрагивает, а его близнец шумно выдыхает, прощаясь с сознанием, наступает рассвет.Лес прекрасен.
—Ты не имел права со мной так поступать! - младший срывается на хрип, он не может издавать больше никаких звуков, потому как рыба открывает рот и всем своим видом показывает разочарование и дичавшую боль от предательства. —Я тебе не какая - то там девчонка, которую ты можешь просто так взять! — Тимас слушает это все и не перебивает, он осознает чувства брата и очень жалеет, что... Не может их проигнорировать. Близнец - его вторая половина, фактически, они - один и тот же человек, только разные его стороны. Страдания брата - его, разве не сам Тим обещал защищать маленького Тома от всех невзгод. Теперь, ставший самым главным кошмаром, он пытается успокоить взбунтовавшегося Поломанного. —Конечно же ты не девчонка, ты мой любимый брат, Томми, - примирительно поднимая руки и медленно приближаясь к стоящему возле витражей Томасу, старший не без иронии замечает, что если заставить младшего замолчать, то проблема уменьшится и появится больше возможностей. —Не прикасайся ко мне. Отпусти! - Тим прижимает его к себе, утыкается маской в изгиб шеи. Том начинает дергаться, его итак неестественно вывернутые конечности живут своей жизнью, он ненавидит себя и своё состояние с которым даже не может нормально ударить брата из - за нарастающей слабости. —Все в порядке,— школьная форма того, к кому обращается эта фраза уже испорчена вконец. Если жертвам будет все равно во что одет их жуткий, телепортирующийся и вечно грустный убийца, то Лилиан первая заметит изменения в братике. Калеб понимающе хмыкнет, всем своим видом будет показывать осведомленность и этого Томас Уивер не сможет выдержать. —Все далеко не в порядке! Пусти! — тщетная попытка вырваться из лап Тима, младший близнец уже готов убить самого себя во второй раз, только бы не чувствовать всего унижения. Его затуманенный взор устремляется к свету, который преломляясь через витражи становится золотым, он вслушивается в звуки леса, но тяжелое дыхание брата мешает ему вновь соединиться с природой. Правы были все, когда просили Тома не доверять всецело Тимасу, но как мог знать он тогда? Как он мог знать?! Отдаленный шум, голоса каких - то людей наполняли просыпающийся лес, Уивер старший мысленно вздохнул, снова какие - то идиоты вторглись в его владения, снова придётся тушить свечи и носиться за кем - то. Жаль, что в эту охоту, они с братом не будут убивать вместе. Тим прекрасно отдаёт себе отчёт и готов понести ответственность, его радует, что у Тома не будет никакой возможности отдалиться или вообще, сбежать, впервые Тимас Уивер счастлив и благодарен тому, что он - мертв. А пока, ситуацию уже ничем не исправишь, и близнец решает взять от неё все. —Встань на колени.