Открытое окно

      Плохие вещи случаются – этого не изменить. Иногда просто стоит идти дальше или бороться, если есть возможность, силы и желание. Но о плохом не стоит забывать, потому что оно может подстерегать за каждым углом.              Иногда плохое – это осознанный выбор, решение, принятое на развилке. Ты просто сворачиваешь… не туда, и жизнь кардинально меняется.              Питер не считает, что его решение стать Человеком-пауком было плохим. Да, дядя умер. Да, Мэй вкалывает, как проклятая. Да, Тони погиб, пусть даже не по его вине. Питер хотел бы винить себя, да каждый раз в голове всплывают слова Старка о том, что предотвратить то, о чем ты не знаешь, просто невозможно. Вина не станет панацеей, она лишь убьет желание двигаться дальше.              Но ведь есть и много хорошего, верно? Нью-Йорк в безопасности, пока Паук присматривает за ним. Вселенная вернулась на круги своя, и Мэй не плачет по ночам, при Питере, по крайней мере.              Питер думает, что он давно не принимал плохих решений.              ***              Из кухни доносится запах свежего хлеба и клубничного джема, и Пит лениво тянется к будильнику, чтобы, наконец, заглушить надоедливый звон над ухом. Шел, кажется, восемьдесят четвертый или восемьдесят пятый день после похорон Тони, и каждый этот чертов день Паркер вынужден натягивать улыбку и ходить в школу, делая вид, что все в порядке.              А все н е в п о р я д к е.              Мэй встречает его с улыбкой, и он замечает, как опухли и покраснели ее глаза. Значит, все-таки плакала. Она делает сэндвич с тунцом, аккуратно заворачивает в фольгу и убирает в его рюкзак, брошенный на соседний с занятым стул. Ему нравится, с какой любовью тетя делает завтраки, даже когда он просит ее не тратить на это время по утрам. От его взгляда не укрываются седые прядки в каштановых волосах, но даже с ними Мэй не становится менее обаятельной и прекрасной.              – Во сколько ты сегодня вернешься, милый? – спрашивает она, и Питер пожимает плечами. Он все еще не может сосредоточиться на учебе, и даже расписание памяти еще не поддалось. Мэй снисходительно кивает и треплет его по волосам.              Питер спешно натягивает кеды, когда она выходит из его комнаты и недолго наблюдает.              – Костюм не возьмешь? – спрашивает Мэй, когда он уже дергает ручку двери.              – Не сегодня.              «Не сегодня» длится уже восемьдесят четыре или восемьдесят пять дней.              Путь до школы кажется сущим адом. Знакомые разрисованные стены покрыты выцветшей белой краской, а любимый магазинчик с дешевым барахлом давно оброс мхом. На одном из фасадов высокого здания, мимо которого Питер ходил почти каждый день, раньше красовался паук на красно-синем фоне, как акт уважения за тот случай со Стервятником, но даже он скрылся под одним из этих депрессивных плакатов «Что же нам делать, если их больше нет?».              Каждый день, шагая по одной и той же улице, Питер примечает все больше деталей, которые кажутся ему чужими. Там, где для него прошла минута, для людей тянется вечность – вечность наедине с болью и ненавистью к тем, кто не смог их сразу защитить.              Он видит импровизированные мемориалы Железного человека повсюду: иногда это плакаты, иногда граффити, иногда даже большие пластиковые фигурки, заваленные цветами, игрушками и свечами. Люди стоят там толпами, желая что-то сказать, но за углом всегда есть человек, украдкой наблюдающий и желающий уничтожить любую дань уважения к «псевдо-героям».              Раньше Пит видел в Бруклине наклейки на стенах, знаках дорожного движения и даже урнах, а сейчас они исчезают, оставляя за собой лишь обрывки. Кто-то вырос из детской шалости, кому-то геноцид разбил душу.              Наверное, думает он, было бы проще, если бы вся боль оставалась на серых улицах, но она преследует повсюду: на комедии в кинозале девушка, сидящая рядом с ним, расплакалась и убежала, так и не вернувшись. В торговом центре, где они с Нэдом играли в автоматы, разбиты стекла, и, судя по всему, никто не торопится их менять.              Одна из выживших одноклассниц Питера вернулась в школу учителем музыки, другой хороший друг, у которого погибли родители, сбежал в другой штат. В кабинете, где его класс изучал физику, на стене появились новые портреты неизвестных ему людей.              На самом деле, пугало не то, что жизнь шла своим чередом, несмотря на его отсутствие. Гораздо больше страшило, что этого отсутствия практически не замечали.              – Мистер Паркер, Вы с нами? – слышит Питер голос новой учительницы, когда Нэд в очередной раз толкает его в плечо.              У нее короткие светлые волосы, и она чем-то напоминает капитана полиции, который хотел арестовать Питера за паучью деятельность еще в две тысячи семнадцатом, но быстро сдался. Кто-то из новых одноклассников шептал, что она собиралась учиться в Оксфорде, но из-за гибели мамы осталась в США.              Питер слышал десятки таких историй. У директора погиб ребенок, а за несколько недель до всеобщего спасения жена покончила с собой, так и не смирившись с утратой. Один из преподавателей и сам погиб от щелчка, а когда вернулся, узнал, что у него скончался отец, и жена завела новую семью. Этих рассказов просто не счесть, и каждый давит хуже предыдущего. Так или иначе, теряли и продолжают терять все – и мертвые, и живые.              – Мистер Паркер? – повторяет учитель, и Питер, наконец, поднимает на нее взгляд.              Взгляд ее карих глаз преисполнен надежды, и только поэтому Паркер не может позволить себе снова отвлечься.              – Да, мисс, простите. Вы не могли бы повторить вопрос? – он пытается улыбнуться как можно искреннее, но Нэд шепчет, что он выглядит так, будто съел слизня, и Питер невольно хмыкает.              – Я просила Вас написать закон Бугера-Ламберта-Бера, – она склоняет голову на бок, и Питеру в голову приходит мысль, что он мог бы быть ее ровесником, если бы… ну, не умер.              Паркер встает с места, на автомате с дикой скоростью перелистывая тетрадь в поиске правильного ответа, вылетевшего из головы, но выходит к доске, надеясь лишь на свои силы. Он неуверенно выводит буквы, и мел издает неприятный звук, от которого буквально режет уши. С задней парты раздается смешок, и Питер едва сдерживается, чтобы не отвлечься на того, кому так весело.              – Не хотите ничего добавить, Питер? – спрашивает учительница, но буквы перед глазами расплываются, и он качает головой – бесполезно стоять и пялиться на доску, если ответа все равно не будет. – Кто-нибудь хочет добавить вместо Питера?              – В степени экспоненты нужно еще умножить на концентрацию, – раздается с той же парты, откуда был смешок, и Паркер резко разворачивается.              Парень со светлыми вьющимися волосами выглядит достаточно знакомо, чтобы ломать голову, где Питер мог его видеть. Он почти слышит, как вертятся колесики в его голове, пока он пытается вспомнить его лицо. Наверное, Нэд первым замечает, что что-то идет не так, когда Пит спотыкается на ровном месте, пока идет к своей парте.              – Чувак, с тобой все хорошо? – шепчет он и тут же поднимает руку, но, к всеобщему счастью, звенит звонок.              Питер не может оторвать глаз от парня с задней парты, пока тот непринужденно хрустит морковью, сидя через несколько столов от Паркера с Нэдом совсем один. Он ведет себя слишком… нормально: взгляды посторонних людей не смущают его и, кажется, даже забавляют. Он носит с собой фотоаппарат везде, где можно, делая кадры даже в самых непримечательных местах, и Питер думает, что даже эти снимки выходят отличными.              Нэд что-то рассказывает, слишком активно жестикулируя, но все его слова пролетают у Питера мимо ушей из-за этого парня. Его имя вертится на языке, но он или не может, или не хочет его вспоминать, все еще не забыв, с какой любовью представила его Пеппер.              Знакомый убирает контейнер с морковью в рюкзак и смотрит фотографии на камере, иногда оглядываясь по сторонам. От Питера не укрывается, что в его глазах полно любопытства, но скорее издевательского, а не искреннего, с которым смотрят на новых людей. На секунду их взгляды пересекаются, но Паркер поспешно отворачивается, наконец, обращая внимание на лучшего друга.              – … а потом… Ты меня слушал вообще?              – Нет, прости, я отвлекся, – признается Питер и снова поворачивается туда, где сидел тот парень, но его уже и след простыл.              – Куда ты смотришь все время? – голос Нэда звучит обиженно, но Питер ничего не может с собой поделать.              – Тот новенький, который исправлял меня на физике. Я знаю его, – Паркер уткнулся в свой поднос.              Нэд хмыкает и открывает свой сок.              – Мы все его знаем, он уже неделю с нами учится, – Питер ахнул. В своей самопровозглашенной депрессии он упускает столько важных вещей, и не удивится, если скоро начнет терять дни. Нэд покачал головой. – Тебе бы отдохнуть. Ты сам не свой уже месяца два. Я знаю, многое изменилось с тех пор, как…              – Харли, – вылетает у Питера в ту же секунду, как имя светится в голове большими неоновыми буквами. Нэд кивает и хочет что-то сказать, но Паркер ему не дает. – Харли Кинер был на похоронах Тони.              ***              Из Мэй мог бы получиться отличный психолог. Она внимательно слушает все, что Питер ей говорит, а говорит он много из-за нахлынувших эмоций от встречи с Харли. Он мог бы рассказать все Нэду, но не хочет выглядеть еще более жалким, чем уже есть. С Мэй комфортно – она смотрит ему прямо в глаза и по-доброму улыбается, как и всегда, но в этот раз еще готовит какао с зефирками – «напиток, спасающий от всех бед».              Иногда Питеру кажется, что он ведет себя слишком по-детски, готовый вот-вот завернуться в одеялко и потребовать сказку на ночь. Он хочет однажды утром проснуться и почувствовать, что пять лет «смерти» все же изменили его, но будильник звенит, и он остается тем же семнадцатилетним парнем, который собирает лего с лучшим другом и жалуется тете на жизнь.              Мэй гладит его по голове и утешает, когда он признается, что хочет что-нибудь изменить и быть сильнее. Она говорит, что быть ребенком в его возрасте – это нормально, особенно после пережитого. Она признается, что хотела бы оберегать его, своего ребенка, вечно, и насколько бы легче Питеру от ее слов не становилось, он все еще хочет стать лучше.              Она разрешает ему пропустить пару школьных дней, но Питер сгребает тетради со стола в рюкзак и мчится на учебу, изучая новых людей и узнавая о судьбах старых знакомых.              Он исподтишка наблюдает за Харли и тем, как он осваивается на новом месте. Кинер не выглядит чужаком, но и людей к себе не располагает, поэтому каждый школьный обед он проводит в одиночестве со своим контейнером с овощами, не притрагиваясь к еде в столовой. Харли не выглядит странным, отрешенным или грустным, но он точно не спешит быть другом всем и каждому, лишь изредка обмениваясь парой слов с ЭмДжей.              Питеру кажется, что после разговора с Мэй все становится лучше. Формулы на физике больше не выглядят случайным набором букв, он слушает и слышит все истории Нэда о новых учениках. Насмешки Флэша – всего лишь пустяк, после всего увиденного, и даже сам Томпсон ведет себя умнее и спокойнее.              Не меняется лишь нездоровый интерес к Харли. Питер хочет сесть рядом и спросить, что он чувствовал в тот день, и днем позже, и сегодня. Что он чувствует, зная, что в мире больше нет Железного человека, которому он был дорог. Но Паркер все еще пялится издалека, не решаясь подойти.              – Чего ты так смотришь на него? – над ухом раздается голос Мишель, и она садится напротив него. Ее поднос с едой громко падает на стол, и в Питера летит капуста.              – Я не смотрю на него, – Паркер отряхивает рубашку, а ЭмДжей, щурясь, улыбается уголком рта. Ее глаза бегают от Питера к Харли и обратно, и Нэд кивает, как бы поддерживая это наблюдение.              – Ну да, просто глаз оторвать не можешь уже дня три.              Питеру нравится ЭмДжей – она чуткая и умеет слушать, но иногда слишком любопытна и напориста, что делает ее просто невыносимой. Время от времени ему кажется, что она есть в каждой области его жизни – даже там, где ее быть не должно.              – Я просто знаю его, вот и все. Чего вы привязались? Неужели делать больше нечего? – он отталкивает свой поднос и часть еды слетает на пол, слегка задевая Мишель. Девушка недовольно хмурится.              – Я наблюдательная, вот и все, – его слова задевают ее впервые за все время их знакомства, и она, так же резко, как села, встает из-за стола и уходит, даже не оборачиваясь.              Нэд смотрит на часы и, пробормотав что-то про «важную встречу с Бэтти», уходит вслед за ней, оставляя Питера в одиночестве. Ему не хочется смотреть на людей, когда рядом никого нет – это кажется бессмысленным занятием, если не можешь поделиться своими мыслями с другом, и Паркер таращится на коробку с соком, лежащую в полуметре от него.              Звонок оповещает о начале литературы, но Питер не двигается с места, мысленно ссылаясь на разрешение Мэй пропустить несколько дней. В конце концов, он все еще в школе и всегда может сделать вид, что плохо себя чувствует. В последнее время этот «фокус» работает безотказно и вызывает поток слез у школьной медсестры. «Тони Старк был таким потрясающим героем!» – восклицает она, вручая ему градусник. «Моя дочь любила его! Нам всем будет его не хватать!» – подхватывает вторая, и Питер сбегает на стадион, прячась под трибунами от целого мира.              Он смотрит на экран телефона и снова открывает мессенджер, где в последний раз отправлял сообщения. Этот странный ритуал он начал около месяца назад, когда случайно наткнулся на пакет, в котором Тони прислал ему костюм еще в далеком две тысячи шестнадцатом. Питер набирает текст и выключает сотовую связь, прежде чем нажать кнопку «Отправить». Рядом с сообщением высвечивается слово «Не доставлено», и Паркер с облегчением выдыхает – любое его сообщение стало бы стрессом для Пеппер и Хэппи, который просил всех дать ей время для траура.              Пеппер делает вид, что она держится. Питеру сложно назвать женщин сильнее, чем его тетя и мисс Поттс. Они обе теряли: Мэй – Ричарда, Мэри, Бэна, а потом и самого Питера. Пеппер год за годом теряла Тони, и каждый раз ее надежда на то, что он выкарабкается, угасала. Казалось бы, после стольких лет она должна была смириться, подготовиться к неизбежному, но даже неизбежное может нагрянуть так внезапно, что оправляться от него придется вечность. Тот факт, что она осталась одна с маленькой дочерью, причинял Питеру бесконечную боль, и он хотел бы помочь, но все еще не мог почувствовать себя чем-то кроме бесполезного мешка костей.              – От кого ты тут скрываешься? – спрашивает кто-то сверху, и Питер, подняв голову, видит Харли, разглядывающего его через трибуны. Паркер пожимает плечами.              – От себя, я думаю.              Кинер спускается по лестнице и огибает этот сектор, чтобы присоединиться к Питеру, сидящему прямо на траве. Он протягивает ему бутылку воды, и Паркер жадно выхватывает ее, коротко кивая, словно жажда одолевает его уже несколько веков. Несколько минут они сидят в напряженном молчании, иногда встречаясь глазами, и Питер понимает, что наконец-то готов начать этот разговор.              – Я помню тебя, – почти шепчет Паркер.              – Я тебя тоже, – также тихо отвечает Харли. Разговор заходит в тупик, не успев начаться, и каждый из них ломает голову, как выйти из неловкой ситуации.              Они недолго сидят на траве, изредка переглядываясь, и Питер по-настоящему наслаждается этой тишиной. Он думал, что только разговор может помочь ему понять, что же делать дальше и как жить в мире, где дорогие сердцу люди уходят с таким поражающим постоянством, но тишина в компании человека с таким же горем оказывает не менее исцеляющее действие.              Питер не знает о Харли ровным счетом ничего – возможно, смерть Тони стала для него первой подобной травмой. Но он чувствует себя удивительно спокойно с ним.              Кинер срывает одну травинку и рвет ее на мелкие части, подбрасывая рядом с собой. Он выдавливает улыбку для Питера и поднимается, отряхивая брюки.              – Ты тут останешься? – спрашивает он, уже сделав несколько шагов в сторону школы. – Мне кажется, у тебя сейчас химия.              – Откуда ты знаешь?              – Я наблюдательный. А еще у нас расписание почти полностью совпадает, – Харли хмыкает, и Питер невольно вспоминает ЭмДжей. Наверное, Кинер перенял у нее эту привычку следить за всеми воздушно-капельным путем. – Так ты идешь?              – Нет, – Паркер протягивает ему опустошенную бутылку из-под воды, но сам остается на месте. – Я приду к следующему уроку.              Но на испанский Питер так и не приходит, оставляя свою вторую парту на среднем ряду пустой. Взгляд Харли прикован только к ней, и хотя он знает, где может найти Паркера, прекрасно понимает, что к тому моменту, как он туда дойдет, Питера там уже не будет.              Мэй обычно оставляет ключи от квартиры в цветочном горшке с фикусом на лестничной клетке, но когда Питер засовывает руку под нужный лист, он ничего не обнаруживает. Необъяснимая тоска снова накрывает его с головой, и он садится прямо на пол, прижимаясь спиной к двери, и закрывает глаза.              Все чувства на пределе. Он пытается не моргать, чтобы не потерять момент, и чувствует, как по щеке стекает слеза. Что-то пошло не так, что-то пошло не так. Тони прижимает его к себе и аккуратно кладет на землю, ни на секунду не отворачиваясь. Питер что-то лопочет – он и сам не помнит что, слова висят в воздухе и не воспринимаются им, но по глазам Тони все предельно ясно. Питер цепляется за его плечо и чувствует дуновение ветра. Еще секунда, и ему кажется, что ветер уносит и его, а тьма накрывает с головой. Еще секунда – и снова война.              Телефон вибрирует в кармане, и, вытаскивая его, Питер видит, как сильно дрожат его руки. На экране высвечивается фотография Мэй – улыбчивой и счастливой, какой она была годы назад, и Питер знает, что не услышит от нее и громкого слова, потому что годы потерь научили ее переживать все стойко.              – Дорогой, с тобой все хорошо? Умоляю, скажи, что ты в порядке! Мне позвонили из школы и сказали, что тебя нет на занятиях. Я отпросилась с работы и сейчас приеду, только скажи, куда! – она тараторит быстрее обычного, и Питер невольно улыбается.              – Все хорошо! Мэй, все в порядке, не уходи с работы. Пожалуйста, – он замолкает и слышит в трубке ее дыхание. – Я просто… просто хотел домой.              – Боже, Питер, я забыла оставить ключ. Я приеду.              – Нет, Мэй. Я подожду. Не отвлекайся.              – Ты уверен?              Питер убирает телефон от уха, потому что думает, что сейчас сорвется. Ему требуется несколько секунд, чтобы немного прийти в себя и выдавить неуверенное «да». Мэй не верит, но Питер не позволит ей бросать работу ради него, и она отключается, издав тихий всхлип.              Питер чувствовал себя жалким миллионы раз: когда умер дядя Бэн, его окружили фальшивые улыбки и сожаления тех, кому всегда было плевать. Когда Флэш Томпсон начинал словесную атаку, кичась деньгами своего отца, школьная элита набрасывалась на таких же слабых, как Питер, и если сначала он не мог даже ударить никого из них, то сейчас не может позволить себе сделать это, зная, что превзойдет любого.              Дядя Бэн учил, что насилие никогда не будет выходом, но что же остается, если даже самые душераздирающие слова остаются пустым звуком?              Он не мог описать и понять ту боль, которая проходит через его тело ежесекундно, как заряд электрического тока. Кто-то будто запер его в темной комнате наедине с ней, и он попросту не знает, в каком углу она прячется.              Тони не был ему отцом, но был человеком, который верил, несмотря ни на что. Их общее поражение стоило им обоим жизни, но Питера лишили пяти лет, а Тони – вечности.              Может, его сердце так болит и не из-за Старка, ведь смерть – это константа в уравнении жизни, ее не избежать. Может оно болит из-за того, что он обратился в ничто, и из-за этого страдали окружающие. Печальная участь героя – скольких бы ты не спас, всегда останутся те, на кого не хватило рук.              Паркер поднимается по пожарной лестнице, оглядывается по сторонам и ползет по стене к своему окну, иногда касаясь кедами трубы, чтобы схватиться за нее, если он снова упадет.              ***              Он снова сидит под трибунами в одиночестве, игнорируя уже, кажется, третий урок и таращась на свой сэндвич и бутылку воды. На траве лежит учебник по физике за десятый класс, предложенный ему в качестве дополнительного чтения, чтобы «восполнить пробелы», несмотря на уверения Питера, что ничего он не забыл. Рядом с ним толстая тетрадь по химии, где на полях на каждой странице раньше появлялись рисунки разных жучков. Последним был муравей, нарисованный как раз в тот день, когда он сбежал с экскурсии.              Учителя говорят, что стресс после пережитого – это нормальная реакция, но ему стоит больше общаться с людьми, чтобы пройти через это. А Питер не может смотреть им в глаза, потому что боится увидеть других людей – мертвых людей, которых он подвел.              – Ты тут? – раздается голос Харли, и голова со светлыми вьющимися волосами снова показывается между трибунами.              Он проделывает тот же путь, что и в прошлый раз, и усаживается напротив Питера, вытаскивая из своего рюкзака фотоаппарат и книгу по истории. Учебники лежат между ними скорее для вида, потому что Паркер точно не собирается читать свой. Гораздо больше он хочет сжечь его, но портить школьное имущество как-то некрасиво.              – Что ты здесь делаешь? – прищурившись, спрашивает Питер, и на секунду жалеет, что его «убежище» открылось постороннему человеку.              – Я видел тебя утром в спортивном зале, а потом на английском и математике тебя не было. Я подумал, что вряд ли бы ты ушел домой после одного урока, вот и решил поискать здесь. Не прогадал, – Харли улыбается и достает тот самый контейнер, но теперь уже в нем не морковь.              – Хорошо, – протягивает Паркер, хотя и не совсем понимает, зачем Харли понадобилось искать его. – А в Нью-Йорке? Что ты делаешь в Нью-Йорке? Пеппер сказала, что ты, кажется, из Техаса?              – Теннеси. Учусь, а разве не заметно? Хотя ты ходишь с такими глазами, будто людей вокруг не видишь, – Кинер резко поднимает камеру и делает снимок. Вспышка ослепляет Питера буквально на пару секунд, и он несколько раз моргает, пытаясь избавиться от пятен перед глазами.              – Какого..? – Харли протягивает ему фотоаппарат, и Питер замирает, глядя на себя на фотографии.              Харли прав – из них двоих – школьного новичка и парня, которого даже издевательства Флэша задевают меньше – именно Питер выглядит отрешенным. Но, даже несмотря на спонтанность кадра, фото действительно выглядит хорошо, будто Кинер примерялся глазами, перед тем как взять в руки камеру.              – Почему здесь, а не в Теннеси? – уточняет Питер. – У тебя же там осталась… семья.              – Оттуда было бы проблематично добираться на стажировку в СтаркИндастриз.              Паркер снова замирает. Он резко вспоминает звонок Пеппер почти месячной давности. Он тогда едва ли мог встать с кровати, ведь были выходные, а она что-то говорила про башню, работу и… Харли. Пеппер Поттс рассказала ему, что выкупила башню обратно, и пригласила на стажировку. Пеппер Поттс предупредила его, что Харли Кинер, «мальчик со светлыми волосами с похорон Тони», тоже будет стажироваться. Питер даже представить не мог, что знал это уже очень давно.              – Пеппер звонила?              – Спустя две недели после похорон. Сказала, что была бы рада, если бы я приехал, что поможет с жильем и школой. От квартиры я отказался, а вот школу выбрал из-за тебя.              – Из-за… меня?              – Знакомое лицо в новом городе. Мы не друзья и вообще едва знакомы, но это лучше, чем ничего.              – Но ведь от Нью-Йорка до Теннеси… Сколько, полторы тысячи километров? Это почти сутки на машине? Как же твоя семья?              – Ты гуглил расстояние?              – До Техаса и Теннеси, потому что не вспомнил точно.              – Хорошо, – Харли кивает, и Питер впервые за долгое время искренне улыбается, превращаясь в «задрота несчастного», по словам Флэша. Ему хочется остаться в этом моменте надолго – в этом непринужденном моменте, когда мир не напоминает ему о его ничтожности и не приходится смотреть щенячьми глазами на Мэй, потому что по-другому он уже и не может. Поддержки не найти нигде, кроме ее объятий. – Мать наскребла на самолет, вообще-то. Всего два часа. Сестра упрашивала ее разрешить мне уехать, потому что здесь, – он взмахнул рукой над головой, – здесь будущее. Ну, не буквально здесь. Тут лишь жвачки под сиденьями, ужас какой.              Питер заливается смехом, а Харли с довольным видом достает из рюкзака яблоко и, разломав его пополам, протягивает половину Паркеру.              – Я думаю, мы можем быть друзьями, – говорит Питер и немного откусывает.              На следующий день он появляется на биологии, и учительница одобрительно кивает, не акцентируя на нем внимание. Нэд рассказывал, что в день, когда Танос щелкнул, у нее семья погибла из-за массовой аварии, и Питер находит это отчасти вдохновляющим – если она справилась с такой болью, то может ему однажды станет легче. Может, это произойдет совсем скоро.              Передняя парта, которая обычно принадлежит Харли, занята совсем другим парнем, имя которого Питер еще не запомнил, и на секунду он чувствует тоску. Это тоска – совершенно новое чувство за эти дни. Наверное, что-то и правда меняется.              На обед Нэд не приходит, снова помогая Бэтти с какой-то научной работой, и Питер скорее может представить, как он смотрит на нее влюбленными глазами, нежели действительно работает.              ЭмДжей старательно игнорирует его после той мелкой стычки, и Паркер не может не признать, что ему не хватает ее саркастичных комментариев по поводу всего, что происходит вокруг. Ему хочется, чтобы она снова нарисовала его в своем «блокноте неудачников», а затем вырвала рисунок и подарила ему с подписью «самому главному неудачнику». Питер хочет признаться себе, что чувствует к ней что-то большее, чем просто к другу, но одного взгляда на Мишель ему хватает, чтобы понять – она почти как сестра. Это больше чем друг, но совсем в другом направлении.              Он грызет яблоко, которое утром ему в рюкзак бросила Мэй, когда на противоположную скамейку приземляется Харли и бросает на стол конверт. Питер хмурится, но конверт не трогает, предоставляя Харли возможность объясниться, но тот молчит, выжидающе таращась на Паркера. В его глазах горит восторг, и Паркер сдается:              – Что это?              – Снимки. Мои снимки. Посмотри.              Питер аккуратно вскрывает конверт и вытаскивает фотографии. Талант искать не приходится – он в каждом кадре, в каждом случайном блике солнца, в каждой улыбке и каждом движении руки. Ни одно фото не похоже на другое, но общая тенденция на лицо – мир глазами Харли яркий и достойный восхищения, словно он хочет… внушить его таким. Заставить верить, что все так и есть, все прекрасно и счастливо. Питер узнает в этом себя – когда он делал фотографии несколько лет назад, он пытался доказать себе, что вокруг лишь удивительные вещи и удивительные люди. Так работает самовнушение.              – Они потрясающие, – честно говорит Питер, рассматривая фотографии по третьему кругу.              – Я собираюсь продать их, – признается Харли, и Паркер резко поднимает на него глаза. – Мне нужны деньги, чтобы платить за квартиру, поэтому я хочу отнести их в какую-нибудь газету. У меня есть парочка фотографий с мест мелких преступлений, которые еще не появлялись в таблоидах, их тоже возьму. Я слышал, что ДейлиБьюгл покупает фотографии. Попрошу по двадцать долларов за каждую.              – Ты шутишь? – Питер хмыкает. – Джей Джона Джеймсон не даст тебе и десятки. Пять баксов - это предел мечтаний. Я относил ему фотографии, и лишь однажды он…              – Ты фотографируешь?              – Раньше занимался этим. Потом как-то… бросил.              – Хорошо, – повторяет Харли, словно это его любимое слово для завершения разговора. Он собирает фотографии обратно в конверт и несколько минут молчит, что-то обдумывая. – Я завтра днем собираюсь сделать пару кадров на старую камеру, а вечером буду проявлять. Если хочешь, можешь присоединиться.              Кинер достает ручку и на одной из салфеток Питера коряво пишет свой адрес, и, нагнувшись над столом, засовывает ее в карман рубашки Паркера. Питер нелепо улыбается и кивает – идея не кажется плохой, если Нэд снова будет «помогать» Бэтти, а ЭмДжей продолжит его игнорировать из-за всякой ерунды.              Со звонком Харли уходит, что-то бормоча себе под нос, и Питер тоже хочет пойти на урок, но что-то удерживает его в столовой. Уборщик хмурится при взгляде на него. Несколько минут Питер напряженно рассматривает салфетку с адресом – Харли живет в нескольких кварталах от него – и скоро сдается. Настойчивый взгляд вынуждает его уйти.              Вечером Мэй готовит ларб. Питеру сложно не признать, что запах с кухни доносится потрясающий, но он заранее знает – на вкус будет не так чудесно, потому что кулинарные навыки его тети ограничены простейшими (зачастую пересоленными) салатами и сгоревшей индейкой. Она предлагает позвать Нэда, но друг не отвечает на телефон, и Питер улыбается – возможно, он был таким же болваном, когда был влюблен в Лиз.              В итоге Мэй тащит его в тайский ресторан, не принимая никаких возражений. Ее глаза сияют впервые за долгое время, и Питер ждет до самого ресторана, чтобы спросить ее об этом, но Мэй опережает его.              – Меня пригласили на свидание! – почти визжит она.              – Что? Кто? – Питер не может скрыть удивление, потому что ожидал что-то вроде «меня повысили» или «я наконец-то вылила чай на Кейт, потому что она просто невыносима». Но вариант Мэй тоже неплох.              – Главный врач. Помнишь, мистер Робертс? Такой высокий, симпатичный. Мы пару раз выпили вместе кофе, и вчера он пригласил меня в ресторан.              – Мэй, это… потрясающе! – Питер сжимает ее руку и улыбается.              – Ты знаешь, для меня очень важно твое одобрение. С тех пор, как Бэн… Прошло столько лет, и я подумала, что можно дать себе шанс. Ты не против?              – Конечно, нет. Ты заслуживаешь счастья, как никто другой, – она мягко улыбается, и по ее щеке стекает слезинка.              Оставшуюся часть вечера она не говорит о себе ни слова, расспрашивая Питера о его школьных делах. Он признается в прогулах, но Мэй на это не реагирует, лишь понимающе кивает. Питер рассказывает о новых студентах и о бывших друзьях, ставших уже совсем взрослыми и состоятельными людьми. Он упускает часть с Харли, потому что уверен, что это заставит тетю опять переживать за его шаткое душевное состояние.              В какой-то момент Мэй снова неуверенно спрашивает про его паучий костюм, пылящийся в шкафу, и Питер лишь отрицательно качает головой, но вопрос оседает где-то на задворках мыслей и преследует его до следующего утра.              Он ворочается в кровати, пытаясь разрешить дилемму своей супергеройской деятельности: либо он становится Человеком-пауком снова, встречаясь лицом к лицу с суровой реальностью, где люди гибнут и он не всегда может остановить это, но может, по крайней мере, попытаться. Либо остается только Питером – оканчивает школу, поступает в университет, заводит собаку, в конце концов, и самым сложным испытанием в его жизни становится лишь рутина.              Такие решения не принимаются за одну ночь, но он ломает голову над своим уже почти три месяца, а время не стоит на месте – каждый день его старое радио, настроенное на волну полиции, трубит о новых преступлениях. Питер видит репортажи по телевизору (который за пять лет, что он отсутствовал, стал еще тоньше, чем был раньше), где ведущие время от времени называют его «городской легендой» и задают один и тот же вопрос – куда исчез Человек-паук?              Двухчасовой сон и, может, нелепая случайность в виде коробки, свалившейся ему на голову утром, делают свое дело, и на запястьях под рубашкой весь день прячутся веб-шутеры.              Харли в школе не появляется, но Питер не удивлен – он был уверен, что Кинер помчится делать снимки с самого утра, так уж горели его глаза, когда он заговорил об этом.              Зато, наконец, объявляется Нэд. Он выглядит чрезвычайно довольным, когда признается, что Бэтти поцеловала его. Он рассказывает, какие красивые у нее глаза и как она сопит, пока сидит над домашкой. Ему нравится в ней все – от цвета волос и смеха до странной привычки сначала смешивать кофе и сахар и только потом добавлять горячую воду. Питеру остается только радоваться за него и надеяться, что ему не придется искать нового друга.              Паркер сидит на всех уроках, мучительно разглядывая часы в каждом кабинете, и ему кажется, что стрелки совсем не двигаются, а химия и физика тянутся вечность.              Он лениво отвечает на вопросы учителей, и некоторые из них вслух унизительно отмечают его прогресс в повторной социальной адаптации. «После пережитого» - весь день слушает он эту фразу и не понимает, почему вселенский переворот так отразился на нем, но почти не затронул окружающих. Знакомые и друзья, терявшие родных, выглядят спокойными и уравновешенными людьми, в то время как он пытается не разбить кулаки об стену в спальне или же не проломить ее насквозь.              Когда звенит последний звонок, Питер исчезает из школы в одно мгновение и почти летит в ту сторону, где живет Харли. Его дом похож на тот, в котором живет Паркер – такие же стены с потрескавшейся шпаклевкой, старые мутные окна, будто годы технического развития обошли это место за сотню километров, и, конечно, злобный дед на первом этаже, который отказался пускать Питера выше первого этажа, ссылаясь на какие-то правила дома.              Харли живет на верхнем – шестом – этаже, но пожарная лестница находится с другой стороны от его квартиры, зато рядом с ней проходит труба и тянется вокруг всего дома. Стоя под окнами Кинера, Питер оглядывается и выпускает паутину. Забытое ощущение полета на несколько секунд накрывает его с головой, и он цепляется за край крыши и приземляется на решетку, на которой у других людей стоят цветы. Окно оказывается открыто, и Паркер с легкостью попадает в квартиру.              Не то, чтобы он представлял жилье Харли каким-то старым и несуразным, с мебелью начала нулевых и протекающим потолком, но едва ли человек, который живет в максимально комфортных условиях, помчится к Джей Джона Джеймсону продавать свои снимки. В этом все равно есть особый шарм – Кинер с его старым фотоаппаратом, красная лампа в ванной, плакат какой-то группы из девяностых. Все это вызывало в Питере чувство… защищенности и понимания.              Он бросает рюкзак на пол под окно и садится на диван, доставая телефон. Нэд написал, что вечером пойдет гулять с Бэтти, ЭмДжей прислала смайлик среднего пальца, означающий, что она готова к переговорам, а в новостях трубили о работе СтаркИндастриз по производству техники, облегчающей жизнь инвалидам.              Питер сидит на диване, таращась на дурацкие картинки в интернете час или два, когда со стороны входной двери раздается звук удара ключа об замочную скважину, и Паркер подскакивает на месте. Неожиданно он осознает, что ввалился в чужую квартиру без предупреждения, но деваться уже некуда, да и уходить поздно.              Они сталкиваются лицом к лицу, и в глазах Харли ясно читается недоумение.              – Что ты здесь делаешь? – спрашивает он после минутного молчания.              – Ты меня позвал? – слова, которые должны были стать утверждением, превращаются в вопрос, и Питер нелепо улыбается.              – Я имею в виду, как ты сюда попал?              – Через окно.              Харли ненадолго замирает, а затем подходит к окну, под которым лежит рюкзак Питера, и выглядывает из него. Он вертит головой по сторонам, будто пытаясь найти огромную лестницу, веревку, свисающую с крыши, пожарную машину или что-то типа того, но вокруг нет ни предмета, который помог бы Питеру забраться, ни души. Он снова подходит к нему и оглядывает с головы до ног.              – Попробуешь снова? – его голос звучит точь-в-точь как у Тони, и даже изгиб брови напоминает о Старке, и Питера охватывает неприятное ощущение дежавю.              – Через окно. Поднялся по лестнице, а потом по трубе.              Питер садится на подлокотник дивана, непринужденно пожимая плечами, а Харли издает нервный смешок.              – Подождать или позвонить было сложно? По крайней мере, понятно, откуда у тебя эта тяга ходить по тонкому льду.              – Что ты имеешь в виду? – Паркер хмурится.              – Я видел, как ты перелезаешь через забор, где есть заостренные пики на верхушке. И я видел, как ты несешься через дорогу, не оглядываясь по сторонам. А сейчас ты лезешь в окно шестого этажа по тонкой трубе. Тебе нравится играть со смертью, как Тони.              – Не говори так, – процеживает Питер сквозь зубы, сжимая руки в кулаки.              Держаться, главное держаться. Он давно не применял силу и не хотел бы заново испытывать ее на Харли.              – А ты не согласен? В двенадцатом он полетел в портал в космос и выпал оттуда без сознания. В тринадцатом вломился в мой гараж, а потом полез на регенерирующих террористов с голыми руками. В пятнадцатом на него почти упал город, в шестнадцатом была та войнушка в Германии, а в восемнадцатом… Ты сам знаешь, что было в восемнадцатом, весь мир это видел. Только он свою жизнь ставил за жизни других людей, а чего добиваешься ты?              Харли видит, как закипает ярость в глазах Питера. Ярость, смешанная с чувством вины за то, к чему он не имел отношения. Какой бы сильной не была его привязанность к Старку, он не может связывать себя с каждой частью его жизни и пытаться противостоять тому, чего не миновать. Кинер сжимает локоть Питера за секунду до того, как, ему показалось, он мог его ударить, и мягко произносит:              – Я не хотел обидеть тебя или проявить неуважение к Тони, но тебе следует открыть глаза и увидеть, что жизнь продолжается. Не убивай себя.              Питер поджимает губы, словно обиженный ребенок, и выдергивает руку, но уходить не торопится. Он ждал Харли два часа и предпочтет сидеть здесь, чем потерять это время зря. Мэй все равно на свидании, Нэд с Бэтти, а трогать свою домашку он не очень хочет.              Паркер падает на диван, и остаток вечера они проводят в тишине. Харли проявляет и фиксирует фотографии в одиночестве, иногда предлагая Питеру посмотреть результат, но тот лишь косится и сам иногда вламывается в ванную, где Кинер работает. Его улыбка не укрывается от Питера, и он выходит, продолжая изучать квартиру.              В крошечной спальне помимо кровати стоят только тумбочка с лампой и три больших коробки. Питер пытается побороть свое любопытство, но все же заглядывает в одну из них. Она доверху набита инструментами и разными деталями: тут и металлические пластины, и лампочки, и карманные генераторы, и даже ржавые гвозди. Создалось впечатление, что Харли сбегал из дома, не захватив одежды, но собрав весь хлам, какой только нашел. Уж в этом они похожи.              ***              Мэй выглядит потрясающе в бордовом платье, опускающемся до середины голени. Ее темные локоны мягко колеблются, когда она оглядывается по сторонам, едва войдя в дверь. Время за полночь, и Питер должен был бы спать, чтобы утром без проблем пойти в школу, но он сидит на диване и выжидающе смотрит на нее. У Мэй на секунду появляется ощущение, будто они поменялись местами, и сейчас племянник будет ее отчитывать.              Но Питер выглядит усталым и опечаленным, и она садится рядом с ним, обнимая его за плечи. Подросток роняет голову ей на плечо и тяжело вздыхает, прежде чем что-то сказать.              – Я волновался. Ужин прошел хорошо?              – Замечательно, – коротко отвечает Мэй и целует его в лоб.              Питер засыпает под ее рассказы о его детстве, о Ричарде и Мэри и о том, как бы они гордились тем, кем он вырос.              В планах на субботу – не думать о школе и весь день смотреть Нетфликс с Нэдом, если тот придет в себя ненадолго, сбрасывая оковы головокружительной любви. Паркер рад за него, и Бэтти ему нравится, пусть его мнение и не важно. Но он не может скрывать, что без друга временами тоскливо.              Да, есть Харли. Но Харли – заноза в заднице, пусть на первый взгляд так и не скажешь. Он слишком честный и прямолинейный, даже если его слова способны сильно задеть. Они общаются недостаточно близко, чтобы Питер высказал ему это в лицо. Да, в нем есть что-то особенное, например манера протягивать слово «хорошо», перед тем как закончить разговор, или слегка склонять голову набок. И все же Харли – не Нэд. И Харли…              … звонит ему в субботу утром, когда Мэй еще даже не сделала приторные панкейки на завтрак, а соседи сверху не врубили тяжелый рок на полную громкость. У Кинера есть необыкновенная способность разрушать все традиции, которые складывались вокруг Питера годами, но, может в этом есть свои плюсы.              Он хочет сбросить вызов, но на автомате принимает звонок, и через динамик слышится знакомый голос.              «Ты поедешь?»– шепчет он, и внезапно на фоне раздается звук удара. – «Черт!»              – Поеду куда?              «В башню. Стажировка, Питер. Пеппер же звонила», – его дыхание сбивается, словно Кинер куда-то бежит, но нескольких минут, пока Питер молча обдумывает его слова и вспоминает разговор с Пеппер, ему хватает, чтобы восстановиться. – «Я примерно в десяти минутах от твоего дома. Пойдешь или нет?»              – Да. Да, я пойду.              Этих десяти минут Питеру хватает, чтобы привести себя в порядок и столкнуться лицом к лицу Харли практически на пороге дома. На самом деле, Паркер не помнит, когда он говорил ему свой адрес, но о потенциальном преследовании хочется думать в последнюю очередь. Они второй раз за двое суток стоят слишком близко, практически ощущая дыхание друг друга, и Питер не уверен, что он чувствует по этому поводу.              Таксист, с которым они едут, на протяжение всей дороги нервно потеет, будто впервые сел за руль, а салон автомобиля пахнет мокрой кошкой, и эта мерзкая смесь запахов «бьет» Питеру под нос из-за его паучьего чутья. И хотя он все воспринимает достаточно остро, самым жутким кажется тот факт, что Харли неотрывно смотрит ему в глаза минут пять, прежде чем что-то сказать.              – Слушай, мне жаль, – начинает он и, наконец, отворачивается. – Мне, правда, жаль, что я вчера сказал это про Тони. Я не изменю своего мнения, но мне не следовало говорить это тебе так. Я знал его дольше и был готов, что может произойти что-то страшное. Но у вас… у вас уровень отношений был иной. Прости. Пожалуйста.              Последнее слово он выдавливает неохотно, и Питер улыбается уголками рта. Его нравится, как пылкий Харли держит себя в узде. Должно быть, трудно говорить что-то подобное, но Питер проверять не хочет.              – Хорошо, – единственное, что произносит он до конца поездки.              Башня заметно изменилась с последнего раза, когда Питер был здесь, а это случилось аж шесть лет назад, пусть по его ощущению и меньше. Вместо огромной светящейся буквы, символа Мстителей, на ней снова горит фамилия Старка с припиской «Индастриз». Пеппер, даже не сменив фамилию, все еще предпочитает отдавать лавры покойному мужу, думает Питер и приближается к входу.              Фойе изменилось не сильно. Разве что людей тут меньше, чем годы назад, и роль экскурсоводов и помощников выполняют голограммы. Единственная работница «в коже» стоит за стойкой администрации и что-то бурно обсуждает по видео связи. Питер видел много удивительных вещей, у его механического костюма, черт возьми, есть лапы, режим мгновенного убийства и сотни видов паутины, но за все время с момента возвращения он так и не привык, что Тони поделился своими технологиями с миром и продолжал внедрять их даже после смерти, чтобы облегчить жизнь другим людям.              Девушка в черном костюме бросается к ним, едва только Питер с Харли появились в поле ее зрения. Без лишних слов она вручает им электронные браслеты и кивает на абсолютно прозрачный лифт. Харли пожимает плечами и прикладывает свой браслет к панели перед лифтом, и двери бесшумно раскрываются.              В кабине играет классическая музыка, и Харли снова пытается извиниться, но в этот раз не так уверенно. Он вроде как раздражен, и Питер вспоминает, как в школе Харли пытался спорить с Флэшем, когда тот толкнул какого-то новичка.              – Все нормально, честно, – он улыбается, и двери раскрываются.              В холле их встречает лично Пеппер, рассказывая о последних разработках и изменениях в работе компании. Она коротко упоминает, что стажировка для них отныне оплачивается, и от Питера не укрывается, как она косится на него с доброй улыбкой. Он знает, Харли нужны деньги, чтобы как-то выживать в Нью-Йорке. А сам Паркер и до этого числился в штате стажеров, но лишь по документам. На деле он боролся со злом, переводил старушек через дорогу и снимал кошек с деревьев. Он никогда не просил у Тони оплату своих стараний, потому что придерживался принципа, что геройство сродни волонтерскому движению – бескорыстно на добровольной основе. Потому что, какой из тебя герой, если ты просишь за это деньги? Всегда найдется тот, кто сделает дешевле.              Но уйти в отказ с Пеппер не получится – если понадобится, она пришлет к нему домой Хэппи, и он засунет ему конверт с зелеными… прямо в руки, в общем.              Поттс продолжает рассказ, изредка отвлекаясь на телефон, пока резко не останавливается и не замолкает.              – Черт, – говорит она тихо и приближается к ним. В полупустом коридоре стук ее каблуков слышен особенно четко. – Мальчики, вам нужно повернуть налево, там в четвертой лаборатории ждет доктор Симмонс. Он будет работать с вами. Ограничений в работе нет, определенного графика тоже, так что приходите, когда вам удобно, хорошо?              Питер кивает, а Харли склоняет голову набок, как он всегда делает, когда обдумывает вопрос.              – Пеппер, – окликает он, когда она уже практически доходит до лифта. – Здесь можно оставаться на ночь? Не спать, просто… Ночью работается лучше.              – Вы оба столько от него набрались, – она хмыкает. – Да, конечно. Мне нужно бежать, Морган ударила какого-то мальчика в подготовительном классе. Но мы еще встретимся.              Но Симмонс, который на первый взгляд кажется добродушным стариком, не позволяет им притрагиваться к его «секретной разработке», заставляя перебирать бумаги до самого вечера, разбираться с патентом и раскладывать шурупы по видам в разные коробки.              Питер приходит домой совершенно измотанный тоской и думает лишь о том, что уж воскресенье он точно проведет в кровати с Нетфликсом и приторными панкейками тети Мэй, слушая ее рассказы об очаровательном докторе.              Но утро воскресенья снова нарушает звонок Харли. Он звонит просто так, без причины. Он не извиняется и не хамит, лишь рассуждает о неудачном первом дне в СтаркИндастриз и вспоминает слова Пеппер о том, что Морган кого-то ударила. Харли долго смеется – его смех вызывает приятное тепло на душе у Питера, как… как печенье с молоком на Рождество, и он хочет слушать болтовню Кинера снова и снова.              Понедельник, вторник, среда, четверг. Паркеру кажется, что Харли ненавязчиво и неосознанно заполняет пустоту, которая осталась в его жизни после смерти Тони.В лаборатории они собирают летающую кофемашину из старых дронов, с помощью которых Симмонс контролировал происходящее на его этаже, и даже искусственный интеллект в ней настолько устает от вечно ворчащего старика, что выливает на него горячий капучино. Питер хохочет так долго, что начинает задыхаться и вцепляется Кинеру в руку. В тот день он узнает, что у Харли руки холодные, как лед. И этот день становится одним из лучших, за последние три месяца.              – Дверь, Питер! – вопит Кинер и бросает подушку с дивана, но Питер уклоняется, и она пролетает мимо него прямо на улицу. – Дверь!              Паркер щурится, когда Харли захлопывает окно у него перед носом, но, оглядываясь по сторонам, спрыгивает на землю прямо с шестого этажа. Он несколько минут мнется у двери, чтобы не вызывать подозрения, но Харли распахивает ее сам в ту минуту, когда он собирался стучать.              – Чего так долго? По трубам ты лазаешь быстрее, – он вырывает у него из рук подушку и заталкивает в квартиру.              По телевизору крутят какой-то популярный сериал, но Питер заворожено наблюдает за Харли и впервые думает о том, что их связал Тони Старк. Даже после смерти ему удается проворачивать необыкновенные вещи, и Паркер снова вспоминает, как это больно, терять кого-то столь потрясающего.              В квартире Харли не найти ничего, что может повысить уровень сахара в крови: он не прячет конфеты по углам, не готовит приторные панкейки «по тайному рецепту Мэй», и в пятницу Питер приносит в школу эту чертову морковь, нарезанную соломкой. Он сидит напротив Харли и противно хрустит, пялясь на Нэда, сидящего за соседним столом с Бэтти.              – Почему ты ешь только правильную пищу? – неожиданно для себя спрашивает Питер, и Харли улыбается, будто вспомнил смешную историю.              – Когда мне было одиннадцать, я так сильно объелся конфетами, что мне стало плохо и потемнело в глазах. Весомый повод?              – Достаточно весомый, – соглашается Питер и кивает. – Как ты познакомился с Тони?              Вопрос звучит резко даже для него самого, но в голове крутятся слова Старка о каком-то «пацане, который любил сладкое», и Питер думает, что слышал о Харли раньше, чем встретил его.              – Он ввалился в мой гараж, я же говорил. Я угрожал ему картофельной пушкой, – Харли пожимает плечами так, будто в словах «картофельная пушка» нет ничего необычного. – А потом он дал мне гранату, чтобы пугать противных парней в школе.              – Пугать… противных парней?              – Когда я был помельче, меня задирали, – он говорит это почти шепотом, словно старые обиды до сих пор неприятно будоражат воспоминания. – Скажем так, все доходило до не самых хороших вещей.              Питер едва ли мог представить, чтобы кто-то издевался над юрким и остроумным Кинером, который способен свести с ума буквально за пятнадцать минут. Он был высок и широк в плечах, но, возможно, это пришло с возрастом и работой в мастерской, а характер…              «Мы часто становимся теми, кого ненавидим больше всего на свете. А теперь дай мне паяльник, Паркер, иначе в костюме появится новаяРадионяня».              – Меня били, когда мне было тринадцать, – внезапно признается он. – Чуть ли не головой в унитаз совали, ну, знаешь, как в кино.              Харли замирает. Минутка воспоминаний превратилась в перемену, полную откровений. Но Питер чувствует – ему давно нужно было открыться кому-то. Доверие приходит не сразу, и если он может говорить о таких вещах, то это значит многое.              – Это было довольно жестоко, так что мы оба вроде как неудачники, – Питер пожимает плечами. – Тони узнал об этом как-то и чуть не купил школу, чтобы разобраться с… Неважно.              – Кто это делал с тобой? – Питер видит, как руки Харли медленно сжимаются в кулаки.              – Это не…              – Кто?              – Флэш и его компания.              – Эй, Томпсон! – кричит Харли и поднимается с места, разворачиваясь туда, где Флэш снова спорит с кем-то, кто младше него, но Питер дергает его за рукав рубашки, и тот приземляется обратно на скамью.              – Не смей делать этого, – шипит Паркер, и Харли смотрит на него как-то злобно, будто в своей школе не над ним издевались, а он издевался.              Возможно, открывать душу еще рано, думает Питер, и мысленно выбрасывает воображаемый ключ на дно океана. Тони был прав – что угодно может изменить человека, даже одно неправильно сказанное слово.              – Как делишки? – Харли смотрит на Флэша, оправдывая неуместно прикованное к себе внимание.              С уроков после этого Питер уходит, не желая чувствовать проедающий взгляд Кинера на своем затылке. Дежурный учитель что-то кричит, но Паркер лишь отмахивается – Мэй простит, а больше это никого не волнует. Он хочет снова посидеть под трибунами, разложив вокруг себя учебники, но не прикасаясь ни к одному из них. Ему нужно время, чтобы подумать о том, что происходит с жизнью и что будет дальше.              Но прямо перед воротами школы его останавливает девушка в строгом костюме. Он узнает в ней администратора из башни СтаркИндастриз. Девушка улыбается, но в глазах у нее нет ни капли веселья, и Питер молча садится в черную машину, потому что сопротивление бесполезно.              Сквозь черные окна не видно, куда его везут, но волосы встают дыбом от нарастающей паники. Страха нет, страху нет места, ведь чтобы защитить себя, он должен быть сосредоточен.              Автомобиль едет около трех часов. А когда останавливается, дверь открывается, и Питер видит, что находится где-то вроде подземной парковки, заполненной еще как минимум сотней таких машин и огромных джипов.              – За мной, – твердо говорит она и даже не оборачивается, когда следует в темный коридор.              В кабинете, куда его приводят, большие окна, и свет сквозь них бьет так сильно, будто день только начинается, а не близится к вечеру. А может, его глаза просто слишком остро воспринимают его после поездки в темной машине и прогулки по темным коридорам. Создалось впечатление, что вампиры все таки добрались до людей и начали с Питера.              За письменным столом посреди комнаты стояло развернутое к окнам кресло. Оно со скрипом повернулось к Питеру, и тот слегка поежился от страха, глядя в глаза… глаз Нику Фьюри. У окна стояла женщина в темном костюме и светлыми короткими волосами, уложенными ежиком. Кэрол Денверс смотрела на него не так доброжелательно как тогда, когда он передавал ей перчатку с камнями бесконечности на поле боя.              С другой стороны от Фьюри стояли Клинт Бартон и Джеймс Роудс, и все смотрели на Питера с неким сомнением.              – Здравствуйте? – произносит Паркер, нелепо замирая прямо у двери.              – Значит, Человек-паук, – начинает Фьюри, не отводя от него взгляд. Питер коротко кивает, ведь, как и сопротивляться, скрывать что-то от таких людей бесполезно.              – Он всего лишь ребенок, Ник, – качает головой Бартон. – Мой Купер немногим младше него.              – Фьюри! – отрезает бывший директор Щ.И.Т.а, и Кэрол Денверс хмыкает.              Они все смотрят на него, будто изучая, пока Роудс не пытается продолжить бессмысленный разговор.              – Тони следил за ним. Он говорил, что он отличный парень и на него можно положиться. Перестаньте драму ломать и отправьте его домой.              – Тони здесь больше нет! – громко произносит Фьюри. – И мы не знаем, на что способен подросток с суперспособностями в бронированном костюме. Который он, к слову, давно не надевал. Поведаешь нам, парень, почему же паук исчез с радаров?              – Я… я не знаю, – тихо говорит Питер, не отводя глаз.              – Прекрасно. Он не знает! Тогда мы хотим, чтобы ты сдал костюм.              – Фьюри! – Роудс выглядит единственным обеспокоенным, в то время как Бартон просто пытается выбрать сторону в этом неизвестном Питеру конфликте.              – Сэр? – переспрашивает Паркер.              – Мы знаем, что сегодня он у тебя с собой. У тебя больше нет контроля в виде Тони, но есть все его примочки. В последний раз, когда ты серьезно геройствовал самостоятельно, паром на открытом водоеме разорвало пополам. Я не отрицаю, что ты был полезен временами, и тебя зарекомендовали, как умного парня, поэтому прошу по-хорошему отдать костюм. Мы не хотим сталкиваться с последствиями твоего спонтанного желания повеселиться.              – Мисс Денверс? – Питер с надеждой смотрит на женщину, но она качает головой.              – Так будет лучше для всех, – говорит она, и Питер достает из тайного кармана своего рюкзака генератор частиц в форме паука и бросает на стол.              ***              Никто не собирался довозить Питера до дома, несмотря на то, что был уже вечер, и Мэй давно ждет его к ужину. Его оставили в центре города, даже не удосужившись проверить, сдал ли он свои веб-шутеры и первый костюм, который Тони ему подарил.              Даже не оглядываясь по сторонам, как он всегда делает в целях безопасности своего альтер-эго, Паркер стреляет паутиной и цепляется за решетку для цветов. Несколько минут он смотрит вниз, переводя дыхание – впервые за эти месяцы утрата Человека-паука кажется чем-то существенно важным, хотя с другой стороны кто-то решил этот вопрос за него.              Питер смотрит на крышу соседнего дома, подрываясь прыгнуть, но замирает – ему нужен Харли, чтобы все таки разобраться со своей проблемой самостоятельно, и кто, как не Кинер, может в этом помочь.              Он аккуратно стучит по стеклу, и через несколько мгновений окно открывается, впуская Питера в душную квартиру.              – Дверь, Питер, – повторяется Харли, но уже без лишних возражений.              Он выглядит уставшим, словно весь вечер над чем-то работал, но не говорит ни слова, молча приглашая Питера сесть. Паркер роняет рюкзак на пол и хочет закатать рукава рубашки, но вовремя спохватывается – шутеры еще на нем, а плаванье по озеру своих мыслей совершенно выбивает важную информацию из головы.              – У тебя все нормально? – Харли щурится даже в тусклом свете лампы, и на секунду Питер жалеет, что пришел.              – Помнишь, мы сегодня говорили, про издевательства?              – Слушай, мне жаль, я не хотел давить на больное, но ты сам…              – Погоди, – Харли смотрит ему в глаза, и Питер снова чувствует то тепло и привязанность, как в тот день, когда они разговаривали по телефону про первый день в СтаркИндастриз и вспоминали малышку Морган.              Он впервые замечает осознанно –глаза у Харли голубые, и оттого его взгляд проницательнее, будто он подбирает ключ, чтобы, в конце концов, открыть душу Питера.              – Мы говорили про издевательства, и я подумал… Что, если бы был кто—то, кто может защищать людей. Не герой в костюме, спасающий миллиарды, не герой с невероятными силами вроде молний, защищающий планеты. Просто человек, который лишь немного сильнее окружающих, способный просто помочь.              – Вроде паука?              – Что?              – Человек-паук, который пропал после нападения Таноса. Ты таких героев имеешь в виду? Потому что да, они нужны. То, что он не швыряет молнии или щит, не умаляет его важности. Порой такие локальные герои больше ценятся в сердцах людей, потому что они… человечнее? Они лучше знают, что чувствуют обычные люди, вроде нас. А почему ты спрашиваешь?              – Просто я подумал, что было бы неплохо, если бы он вернулся. Но что, если на самом деле он представляет опасность? Притворяется хорошим парнем, а потом взорвет к чертям целый район и просто исчезнет.              Харли тяжело вздыхает и прижимает к себе диванную подушку. Питер не сразу замечает, что сидит он в штанах, похожих на пижамные и огромной футболке, вроде той, что Тони дал Питеру, когда отобрал у него костюм и отправил домой в штанах с ХэллоуКитти. Кинер почти клюет носом, иногда зажмуриваясь сильно-сильно, в бессмысленных попытках отогнать сон, но не отрывает взгляд от Питера.              – Все совершают ошибки. Если он оступится, то сразу поймет это, я уверен. Никто не становится злым без веской причины.              Паркер кивает и смотрит на часы. Его дом не так уж далеко, но Харли замечает этот взгляд и сонливо улыбается, по-детски протирая глаза кулаками.              – Ты можешь остаться. Все равно уже темно, а район, мягко говоря, не самый благополучный.              – Я не…              – Приставать не буду, обещаю, – он хмыкает. – Иди в комнату. Я здесь останусь.              – Но…              – Иди уже, я всегда здесь сплю, – Харли снова перебивает Питера и толкает его в сторону спальни.              Паркер, уже сидя на кровати, пытается найти в рюкзаке что-то или просто делает вид, что находится в поисках, когда Кинер залетает в комнату и кидает рядом с ним такую же огромную футболку и свободные спортивные штаны, чтобы Питер мог переодеться. Питер выглядит смущенным, откладывая рюкзак на пол и касаясь ткани кончиками пальцев, и по телу проходит приятная дрожь. Забота Харли кажется такой очевидной и непонятной, что он ненадолго замирает в привычной манере.              – Все чистое, если ты брезгливый, – бросает Кинер перед тем, как закрыть за собой дверь.              – Спасибо! – кричит вдогонку Питер и резко понимает, что Харли солгал – кровать была разобрана, а вот на диване не было даже одеяла.              «Я останусь у друга. Люблю!» – отправляет он Мэй и получает в ответ пожелание спокойной ночи, требование быть аккуратным и смайлик сердечка.              Все хорошо, думает Питер, засыпая. Харли солгал дважды – футболка пропитана запахом моркови и шампуня. Все будет хорошо, думает Питер и проваливается в сон.              Чья-то рука касается его плеча и почти насильно оттаскивает от тела Тони. Да нет же, он еще жив. Рядом опускается Пеппер и кладет руку ему на моргающий реактор. Она улыбается, потому что сильнее их всех. Питер чувствует, как дрожит все его тело, а в горле застревают рыдания. Ему всего шестнадцать, а может уже и семнадцать, черт его знает, какой сегодня день, но никто не должен переживать такое в столь юном возрасте. Никто вообще не должен переживать такое. Он помнит слова доктора Стрэнджа – прошло уже пять лет, но для него – всего минут пятнадцать, ну максимум час. Он только что умер, ничтожно всхлипывая и прося прощения у Тони, а теперь смотрит, как с ним прощаются друзья в последние минуты, а может и секунды его жизни. Пеппер улыбается, потому что она сильная, и она за всех обещает, что все будет хорошо. В ее словах Питер слышит обещание, что мир будет в сохранности после его жертвы. Пеппер сильная, а он слабый, и не уверен, что, как и мир, будет в порядке.              Питер просыпается в беззвучном крике, мгновенно морщась от яркого солнца. Крошечные часы на прикроватной тумбочке показывают полдень, и он бессильно падает обратно на подушку, вслушиваясь в звуки за пределами комнаты. На кухне играет музыка и что-то греется на плите, и слышится чья-то тихая поступь.              Харли.              Паркер не сразу вспоминает, что вообще-то ночевал не дома и даже не у Нэда, а когда вспоминает, закрывает ладонями лицо и тяжело вздыхает. Что-то в их дружбе пошло со всем не так, как он предполагал.              Питер переодевается, хватает рюкзак и выходит в гостиную, натыкаясь на Харли. Тот выглядит довольно бодрым и собранным, словно собирается куда-то идти.              – Привет, – говорит он и улыбается. – Ты завтракать будешь?              – Я… Я… Я домой пойду. Мне нужно… Мэй написала, моя тетя, ей нужна помощь. Я пойду, – Питер спотыкается об собственные ноги и пулей вылетает из квартиры, едва не забыв обуться.              Он несется по улице, как ураган, врезаясь в прохожих, и Квинс приветствует его прохладным ветром, предвещающим приближение холодов. Совсем скоро пауку понадобится обогреватель в костюме, если паук все же вернется в город.              В голове всплывает вечерний разговор с Харли и то, с каким воодушевлением Кинер говорил о «локальном герое». Ему хочется верить, потому что такого честного взгляда Питер не видел никогда и ни у кого. Хочется надеть костюм и, залетев в кабинет Ника Фьюри, расписать ему паутиной стену, и оставить открытку с подписью «Ваш дружелюбный сосед».              Мэй дома нет, когда он несется в свою комнату и громко хлопает дверью, тут же оседая по ней на пол. В глаза невольно бросается не закрывающаяся дверца шкафа, за которой и хранится его самый большой секрет. Корзина для белья, в принципе, не самое надежное место для таких вещей, но вряд ли кто-то полезет искать там что-то важное. Питер сидит так до самого вечера, игнорируя все телефонные звонки и сообщения. Он мысленно составляет целую таблицу плюсов и минусов своей «карьеры», но единственное, что лезет в голову – это слова Харли.              «Срочные новости, Нью-Йорк», – сообщает поздно вечером молодая журналистка, крепко сжимая в руках небольшой микрофон. Что-что, а телевиденье за пять лет практически не изменилось. – «С разных уголков города нам поступают сообщения о том, что народный герой, также известный как Человек-паук, был замечен спустя пять лет после его исчезновения!»              Мэй резко поворачивается к телевизору и кричит другой дежурной медсестре сделать звук на максимум. Доктор Робертс практически вылетает из своего кабинета как раз в тот момент, когда Мэй, тихо ахая, опускается на стул, не отрывая взгляда от экрана.              – Все хорошо? – взволнованно спрашивает Робертс, но она лишь кивает в ответ, вцепляясь в его руку и не отпуская ее до конца новостей.              «Сообщается о вооруженном нападении на Банк Нью-Йорк Меллон с участием крупной группировки. По словам свидетелей, Человек-паук проник в здание, но с тех пор оттуда никто не выходил. Прошло, по меньшей мере, полчаса, и, кажется, сообщается о стрельбе, так что нам остается лишь надеяться, что в этот раз наш герой не оставит нас».              Мэй не замечает, как по ее лицу стекает слеза, зато доктор Робертс видит это и не знает, как реагировать. Она поднимается со стула и сжимает воротник его халата, глядя ему прямо в глаза.              – Если с Барклай привезут хоть одного юношу лет семнадцати, сразу сообщайте мне. Мой ребенок был там, рядом! – доктор уверенно кивает и опускает ее руки.              Парня семнадцати лет действительно привозят в больницу Квинса, но у него всего лишь разошлись швы после операции, и доктор немедленно забирает его в операционную, чтобы «подлатать». Мэй боится включать телевизор снова. Боится, что увидит лицо Питера крупным планом с сообщением о смерти или о том, что его взяли в заложники. Она вздрагивает от любого шороха, а когда звонит телефон, почти подпрыгивает на месте и прячется в прачечной, едва завидев фотографию племянника на экране.              «Мэй», – начинает он и сразу слышит ее приглушенный всхлип.              – Питер Бенджамин Паркер, если ты посмеешь сделать что-то подобное еще раз, не предупредив меня, я убью тебя голыми руками, а потом на год запру дома. А лучше на два! Я горжусь тем, кто ты есть, но, умоляю, не делай со мной такого!              «Ты видела новости, значит», – его голос дрожит, как у испуганного ребенка, и Мэй кивает, забывая, что он ее не видит. Потому что она-то вполне может представить себе своего ребенка, сидящего где-нибудь за мусорным баком в огромным синяком под глазом, делающего вид, что все просто замечательно. Это же Питер, по-другому он и не умеет.              – Я видела! – она снова практически кричит, но зажимает рот рукой и делает глубокий вдох. – Прошу тебя, скажи, что ты не ранен. Хотя бы серьезно не ранен. Руки, ноги на месте? Органы целы? Я приеду, если ты попросишь. Несмотря на то, что уже почти ночь, и я очень злюсь.              «Мэй, я клянусь, все в порядке. Одна пуля пролетела мимо и оцарапала руку, но рана крошечная, волноваться не стоит. Я сейчас же пойду домой, хорошо? Ты сделаешь мне утром панкейки?»              – Конечно, милый.              «Я люблю тебя».              – И я тебя.              ***              Попытаться заговорить о чем-то, кроме «триумфального» возвращения Человека-паука, остановившего ограбление банка в ночь с субботы на воскресенье, в школе бесполезно. Тебя грубо перебьют или отправят смотреть новости, чтобы быть в теме.              Галдит буквально вся школа – даже некоторые учителя не остаются в стороне, прямо на уроке заявляя, что Нью-Йорк теперь может спать спокойно. Питер в этом не уверен – первая вылазка обернулась для него глубокой царапиной на плече, которую он успешно скрывает от Мэй уже второй день и продолжит скрывать, пока она не исцелится. С его ускоренной регенерацией, она должна была затянуться еще к вечеру воскресенья, но этого так и не случилось.       Питер думает, что это что-то психосоматическое – он позволил себе не быть Человеком-пауком долгое время и теперь платится за это ссадинами, отказываясь от регенерации.              Нэд неуклюже бежит в его сторону, едва завидев Питера на перемене возле шкафчиков.              – Чувак! – шепчет он. – Ты вернулся и не сказал мне? Это же отпад! Я снова буду твоим «другом в кресле за компьютером»?              Питер косится на него и улыбается уголками рта.              – Ты был «другом за компьютером» всего один раз, Нэд, – Лидс хочет возразить, но в итоге лишь кивает. – И нет, я еще не знаю. Я надел костюм, чтобы разобраться, хочу ли я вернуться и могу ли быть нормальным пауком.              – Что ты имеешь в виду? Ты же прыгал! И стрелял паутиной! И тех ребят задержали! – Питер шикает, и Нэд понижает голос.              Паркер задирает рукав футболки, обнажая медленно заживающий рубец, и Нэд охает. Он знает, что такие мелочи у Питера должны исчезать очень быстро.              – Так ты…              – Типа обычный парень, да.              – А Харли знает? Про паучьи дела, – Лидс кивает в ту сторону, где в конце коридора Кинер разбирает книги в своем шкафчике.              – Что? Нет! Почему ты спрашиваешь? – Питер щурится.              – Ну, вы же вроде сблизились, – голос Нэда звучит обиженно, словно он не проводит большую часть времени с Бэтти, а ждет у Питера под окном, когда тот наиграется с новым другом. Питер улыбается и слегка пихает его локтем.              – Ты мой лучший друг. Соберем метрового ЛЕГО Бэтмена на неделе? – Нэд кивает, и они идут в класс.              На следующей перемене Питер сидит в столовой один, потому что у Лидса уроки другие, когда к нему подсаживается Харли. В его руках снова контейнер с морковью, и Паркер невзначай вспоминает, как пахла его футболка. Он давится своим соком, когда Кинер с хрустом откусывает кусочек и таращится на него.              – Видел новости? – Питер кивает, и Харли продолжает смотреть на него в упор.              – Я бы подумал, что это ты, ведь ты вспомнил про паука… ну, в тот вечер, но мне кажется, что ты выше, чем он. А еще ты из Теннесси, а он был тут и до твоего переезда, – Паркер пытается перевести тему, и Харли лишь согласно кивает, больше не произнося ни слова про Человека-паука.              Питер благодарен ему за это – Кинер будто чувствует, какие темы Паркер обсуждать не хочет, и вежливо молчит, наблюдая за своей морковью, будто она может сбежать. Они сидят минут пять молча, прежде чем знакомый неприятный голос нарушает тишину.              Флэш приближается к их столу со своей компанией, и, несмотря на свой премерзкий характер и дешевый пафос, он выглядит наименее угрожающим на фоне рослых бледных качков из футбольной команды. Черт знает, как он вообще затесался в эту группу, но всегда можно предположить, что эту дружбу он попросту купил.              – Эй, Паркер, – дерзко произносит он, усаживаясь на край скамьи рядом с Харли.              – Эй, Флэш, – уныло отвечает Питер, и Кинер хмурится.              – Ты, наверное, знаешь, что паучок вернулся. Не хочешь пригласить его на вечеринку, вы же типа друзья? Или ты врал? – Флэш улыбается, а команда футболистов закатывается смехом.              – Я видел его всего раз, – запинаясь, говорит Питер, стараясь не смотреть Харли в глаза, но чувствуя его проедающий взгляд на себе.              – Конечно-конечно. Давно – то есть никогда? – футболисты снова смеются, будто Флэш устроил им стенд-ап шоу, а не жалкие попытки унизить Питера. – Кинер, а как тебе место короля класса в кабинете физики? Кажется, Питер больше никому не нравится. Учителя сочиняют интересные истории его прогулов, а мой отец платит им хорошие деньги, чтобы подобные рассказы не выходили за пределы школы и не портили мою репутацию. Про твою прелестную тетю, к слову, тоже много слухов ходит. Интересно, как же она тебя одна содер…              – Пошел в задницу, – почти рычит Паркер, медленно поднимая взгляд на Харли. Тот сидит, не отрывая от него глаза.              – Извини? – приторно переспрашивает Томпсон, и на секунду Питер жалеет, что дал себе слабину – сейчас бы паучья сила была кстати, чтобы заткнуть его раз и навсегда.              – Ты переходишь границы, Флэш. Знаешь, что бывает с теми, кто их переходит? – Харли все еще не отворачивается от Питера, и зрительный контакт возвращает его в нужное русло.              – Ну и что?              – Они идут в задницу, чтобы не искать себе проблем. Твоему отцу стоило бы купить тебе хоть каплю уважения, вместо новой машины, – шипит Питер, и футболисты дергаются в его сторону, но Флэш по щелчку останавливает их.              – Мы не закончили, Паркер. Дальше будет веселее.              Как только они скрываются за дверьми, Питер скидывает со стола поднос со своим ланчем и уходит, не сказав ни слова Харли. Кинер хочет найти его под трибунами, но трава в том месте, где они раньше сидели, даже не примята. На физике Питер не появляется, а после этого Харли и сам уходит домой.              Без капли сомнения и сожаления о том, что он может сделать, Питер натягивает костюм. В маске загорается дисплей, и Карен приветствует его бархатистым голосом, по которому он уже порядком соскучился. Вспоминаются слова Фьюри о том, что он не хочет сталкиваться с последствиями действий изменившегося Паука, но после прошлого раза, когда Питер остановил ограбление банка, не пришло ни весточки, ни злобных киллеров, гоняющихся за ним, поэтому Питер выбрасывает это из головы. Есть люди, которые не уважают других, и они получат свое так или иначе.              Он сидит почти на верхушке небоскреба, отсчитывая секунды до прыжка. Снова все чувства на пределе, а в голове лишь одна мысль – а если упаду? Но Питер проверяет веб-шутеры и успокаивается. Откуда-то слышится отчаянный крик: «Это же Человек-паук!» И он видит девушку в небоскребе в двухстах метрах от того, на котором он сидит. Карен фокусирует зрение, он отталкивается, слыша звон треснувшего стекла, и…              … летит.              Питер не думает о том, когда выпускать паутину. Он зажмуривается и знает – нужный момент придет сам. Земля неумолимо быстро приближается, и он уже слышит возгласы столпившихся прохожих, когда на автомате зажимает кнопку средним и безымянным пальцами и снова взлетает ввысь.              Нью-Йорк с высоты птичьего полета – лучшее, что он видел в своей жизни, и Питер останавливается на одном из зданий Таймс-сквер, вглядываясь в рекламные баннеры. Их все также много, но некоторые проецируют изображения, создавая подобие 3D картинки. Сначала там есть все, начиная с рекламы носков и заканчивая постерами последних киноновинок.              Но затем почти все изображения показывают его, стоящего на этом чертовом здании и наблюдающего за жизнью. Оттуда-то возникает вертолет совсем неподалеку, и бойкая рыженькая репортерша, сжимая в руках микрофон, что-то рассказывает на камеру, постепенно смещающуюся на него. Питер машет и спрыгивает, не дав ей сказать ни слова.              Он патрулирует город почти до поздней ночи, иногда развлекаясь распугиванием голубей и помощью старушкам, когда слышит выстрелы примерно через два квартала от себя.              – Второй раз за неделю? – Паркер вздыхает, но мчится на звуки.              Что удивительно, они стихают по мере его приближения к месту предполагаемого преступления. Питер растягивает паутину и бродит, рассматривая переулок, когда очередной выстрел застает его врасплох.              Парень в черной кепке выбегает на людную улицу, пытаясь укрыться, но Карен обозначает его как цель, и Питер выпускает паутину снова и снова, пытаясь загнать его в угол. Питер поднимается все выше и выше, цепляясь за окна приближающихся небоскребов, когда раздается контрольный выстрел, и он срывается с высоты.              Полет, который часы назад казался чем-то удивительным, сейчас выглядит как бег со смертью наперегонки, и Питер, совсем забыв про второй, не подстреленный шутер, врезается в асфальт, не чувствуя ровным счетом ничего. Он лежит на прохладной земле, мечтая лишь подняться и добраться до дома живым, чтобы снова вдохнуть запах панкейков и забыть эту ночь как страшный сон.              Наутро он едва помнит, как добрался до кровати, но все тело адски ноет и горит. Он смотрит в зеркало, ужасаясь от количества ссадин и удивляясь, что его кости вообще пережили подобное, но натягивает самую закрытую толстовку и самые плотные джинсы, чтобы хоть как-то зафиксировать себя в положении стоя. Каждый шаг дается больно, и он хочет упасть на кровать и раствориться в ней, но понимает, что количество прогулов увеличивается в геометрической прогрессии, как и вероятность того, что его за это скоро вышвырнут из школы.              Мэй желает доброго дня и напоминает о том, что первым уроком физкультура, и Питер жалобно стонет, засовывая в рюкзак самые длинные и отвратительные треники и еще одну толстовку с символикой школы.              У зеркала в раздевалке, когда весь класс уже вышел в зал, ему кажется, что травмы выглядят получше, но спустя несколько секунд он понимает, что просто пытается убедить себя в этом. Питер слышит, как хлопает дверь, и опускает рукава.              Девушки сидят на трибунах, что-то бурно обсуждая, а Харли гоняет баскетбольный мяч по залу, приковывая их взгляды. Он едва ли обращает внимание хоть на кого-то, даже на Флэша, который громко искусственно хохочет, показывая пальцем в его сторону, зато замечает Питера, который выглядит, как мешок картошки.              Питер только тогда видит – все вокруг одеты в баскетбольную форму, которую до этого носили только спортсмены и только на соревнованиях, потому что директор отказывался тратить лишние деньги на «такую ерунду». Все, кроме него, стоящего в безразмерной толстовке и слегка потертых трениках. Флэш снова разражается смехом, а Кинер хватает его за локоть и уводит в коридор между залом и раздевалкой.              – Почему ты… в этом? – Питер замирает, придумывая объяснение, и невольно замечает, как напряжены руки Харли, сжимающие мяч. – Пит?              – Паркер! – из-за спины доносится рявканье тренера, и тот практически поднимает Питера над полом за капюшон. – Ты пришел на конкурс клоунов или на урок?              – На урок, я полагаю, – почти пищит Питер, но не от страха, а от адской боли, разливающейся по телу, и Харли прыскает.              – Тогда быстро надень форму, она на складе!              – Тренер, можно я останусь… в этом?              – Паркер, – его голос звучит подозрительно мягко, как затишье перед бурей, и Питер уже начинает скучать по прежнему учителю, который уходил с уроков в кабинет, чтобы поспать и порешать кроссворды. – Я знаю, что лучше всего ты ловишь мяч третьей рукой, которой у тебя, к сожалению, нет, но сегодня никаких исключений! Живо переодеваться!              Питер находит последний комплект баскетбольной формы и стягивает свою одежду, то и дело морщась от вспышек боли. Он не может опустить шорты или удлинить рукава на футболке, чтобы закрыть хотя бы пару ссадин, поэтому выходит в зал, склонив голову к полу, и сразу слышит вздохи ошарашенных одноклассников. Среди них нет Нэда, который придумал бы отмазку и увел его куда подальше, зато есть Харли, который своими длинными ледяными пальцами касается его руки, мягко проводя по одному синяку.              – Питер, что с тобой? – почти шепчет он, и Паркер видит, как в его взгляде закипает злость.              – Упал. С лестницы, – неправдоподобно лжет он и отдергивает руку. Харли медленно разворачивается на пятках и почти летит в сторону Флэша, трусливо спрятавшегося за одного из друзей.              – По-твоему это смешно? Это так ты заканчиваешь разговоры?              Кинер кричит на весь зал, хватая Томпсона за воротник и скидывая с трибуны на пол. Тот пытается отползти, но несколько метров спустя упирается спиной в стену, поднимая руки вверх.              – Ты думаешь, это я сделал? Ты идиот? – он пытается встать, но Харли приближается к нему максимально близко, не позволяя сделать этого.              – Харли! – вопит Питер, вцепляясь ему в плечо, и пытается оттащить Кинера хотя бы на несколько метров назад. – Не трогай его!              – Флэш, сейчас я размажу твое лицо по полу, и вот тогда «будет весело», – Харли цитирует слова Томпсона, сказанные Питеру буквально сутки назад.              – Ты и правда идиот! – кричит Флэш, отползая в сторону. – Было время, когда я издевался над ним, а сейчас посмотри, какой он здоровый стал!              Питер возмущенно фыркает, будто «его» в зале даже нет, настолько все сосредоточились на перепалке Харли и Флэша. ЭмДжей сидит в самом дальнем углу, качает головой и закатывает глаза. Хуже, чем к расизму, она всегда относилась только к любому насилию, и авторитет Харли безбожно падал в ее глазах.              – Не трогал он меня! – Питер снова цепляется за руку Кинера и утаскивает его в сторону, чувствуя, как тот слегка расслабляется. Флэш продолжает ругаться в полголоса, пока друзья помогают ему подняться, и он жалуется, что ушиб копчик. – Не трогал, слышишь?              – Тогда кто? – Харли хмурится, оглядываясь через плечо на Томпсона.              – Я же сказал, никто, – шепчет Питер и обхватывает свое запястье, потемневшее от травмы. – Я с крыши упал.              – Сначала была лестница.              – Я соврал. С крыши. В нашем районе есть двухэтажка, я там домашку раньше делал. Вчера залез и свалился. Ты счастлив?              – Ты придурок? Конечно, нет, – Харли берет его руку и трясет перед лицом Питера, наблюдая, как тот морщится раз за разом. – Я не верю тебе. Ты покрываешь его, а если не его, то еще большего мерзавца. А с таким нельзя мириться.              Кинер уходит из зала и на физкультуру так и не возвращается, а тренер разрешает Питеру переодеться и посидеть на трибуне. Он садится рядом с ЭмДжей и заглядывает в ее блокнот с рисунками, и у него внутри все опускается. На белой бумаге всего один эскиз – Харли Кинера, сжимающего его запястье.              Вечером Харли на звонки не отвечает, а окно в его квартиру закрыто, и на отчаянный стук никто не приходит.              ***              У Кинера сбиты костяшки, и Питер чувствует что-то недоброе.              Миссис Рэнд, крошечная дама с пучком седых волос, заколотом прямо на затылке, рассуждает о значимости зеленого огонька в жизни Джея Гэтсби и пытается добиться от класса хоть какого-то разговора, но все молчат, словно воды в рот набрали, и только Харли иногда выкрикивает свои предположения, вызывая улыбку на ее морщинистом лице.              Со вчерашнего дня Питеру стало значительно легче, и самые мелкие ссадины исчезли ближе к ночи, но он все равно предпочел мешковатую закрытую одежду, объяснив это Мэй приближающимися холодами и повышенной чувствительностью костей. Как медсестра, она нахмурилась, но задавать лишних вопросов не стала – племянник идет в школу, и это хорошо.              Он продолжает изучать руки Харли, когда миссис Рэнд, снова задает тот самый вопрос:              – И что же все таки значил зеленый фонарь для Гэтсби? – она практически с мольбой в глазах глядит на Харли, и он не подводит ее.              – Надежду, – он отвечает коротко, откидываясь на спинку своего стула.              – А что является символом надежды для вас, мистер Кинер? – спрашивает учительница, и Питер ловит на себе косой взгляд Харли, тут же заливаясь румянцем.              Но ему не дают ответить, потому что дверь с грохотом отворяется и в кабинет влетает разгневанный директор, сжимая в руках какие-то бумаги. В течение минуты он бегает глазами по классу, словно выискивая кого-то, пока не замечает Харли в самом конце. Следом за ним заходит высокий статный мужчина со смуглой кожей. От него несет снобизмом и дорогущим парфюмом, и он сжимает рукой плечо Флэша.              Питер беззвучно ахает – у Томпсона под глазом огромный кровоподтек, а нос неестественно повернут и кое-как залеплен пластырем. Над бровью сияет длинная рана, тоже наспех зашитая, и Паркер снова переводит взгляд на руки Харли – в его глазах ни капли сожаления, только тлеющее пламя злости. Тогда Питер понимает, что хотел донести до всех в том кабинете Фьюри – сила приводит к разрушению, если обладатель считает себя выше закона и устанавливает свои правила. Харли перешел черту, и теперь его ждут последствия.              – Интересно, в кого он такой коротышка? – шепчет Кинер, и по классу походил волна смеха.              Флэш поднимает руку и показывает ему средний палец, но отец стучит ему по плечу, и он поспешно ее опускает. Каким бы нахальным отморозком он ни был в школе, дома Томпсон всего лишь подросток в цепях, ограниченный в словах и движениях.              – Кинер, родителей в школу, немедленно! – почти кричит директор. – А сейчас живо в мой кабинет! Нам предстоит долгий разговор.              Харли собирает рюкзак и выходит, напоследок оглядываясь на Питера, и тот мгновенно поднимает руку, чтобы выйти.              Он мерит шагами коридор и разглядывает свой телефон. На экране светится единственный доступный в такой ситуации номер, потому что Питер помнит – семья Харли в другом штате, и мать вряд ли примчится в Нью-Йорк, чтобы послушать, как ее сына поливает грязью богатый фрик за… ну, в общем-то, за дело. Он нажимает на кнопку вызова и, закрыв глаза, слушает протяжные гудки – предзнаменование грядущего скандала.              Пеппер Поттс появляется в школе примерно два часа спустя с папкой документов и самым уверенным взглядом из всех. Питер молча провожает ее в кабинет директора и возвращается в приемную, где у окна, прижавшись к стене, тихо сидит Харли, не обращая на него никакого внимания. Паркер подходит ближе к нему и садится рядом, вслушиваясь в разговор за стеной.              – Мисс Поттс, какое Вы имеете отношение к мистеру Кинеру, раз пришли сюда, защищать его права? Мы требовали присутствие семьи, а Вы…              – Временный опекун, – Питер слышит, как стопка листов приземляется на стол директора. – Мистер Кинер находится под моей временной опекой и надзором в связи с тем, что его семья проживает в другом штате, а он проходит стажировку в моей компании. Здесь есть все документы, подтверждающие это.              Голос Пеппер звучит твердо, и Питеру не приходится напрягать слух, чтобы услышать отчаянный вздох директора.              – Ваш подопечный сломал нос нашему студенту, после чего избил его. Мы не приемлем насилие ни в каком виде, и единственным выходом из данной ситуации является отчисление. Харли не проучился у нас и года, а произошедшее выставляет его в еще худшем свете. Мы не можем уничтожать репутацию школы такими учениками.              Пеппер тактично кашляет, и Питер может представить ее вежливую я-сейчас-вас-уничтожу улыбку.              – Я уверена, что мы можем найти компромисс.              – Какой компромисс?! Вы в своем уме? – подает голос отец Флэша. – Если он останется в школе, то я…              – Вы что? Продолжайте, пока я вызываю охрану, чтобы Вас увезли туда, где отрегулируют Ваше неподобающее в учебном учреждении поведение. В первую очередь замечу, что конфликт детей произошел во внеурочное время за стенами школы, то есть никакой ответственности она за Вашего сына не несет. А во-вторых, я могу обеспечить вам всем столько проблем с проверками разных инстанций, что этот инцидент попросту затеряется на их фоне.              Из кабинета не доносится ни звука, лишь Харли что-то бурчит себе под нос, и Питер неотрывно смотрит на него, будто ожидая реакции, но Кинер продолжает молчать.              – Мы пришли к компромиссу, я полагаю? Я могу гарантировать прилежное поведение своего подопечного, а вы оставляете его в покое и устраняете любой конфликт, который может возникнуть по этому поводу.              Дальше Питер перестает слушать, касаясь плеча Харли, но тот дергается и подскакивает с места.              – Предатель, – шепчет он, и впервые взгляд голубых глаз полон ненависти к тому, из-за кого он в эту ситуацию и попал. Питер винить себя не хочет, но по-другому не получается – Харли наверняка планировал изувечить Флэша с того самого разговора в столовой, когда Паркер признался ему, что его били.              – Что?              – Ты позвонил ей, ты позвонил Пеппер!              Питер поднимается со стула и подходит ближе, но Кинер отталкивает его, приближаясь к двери.              – Ты сломал Флэшу нос!              – Он заслужил это!              – Да какая разница! Ты не имеешь права калечить людей, не имея доказательств! Ты вообще не имеешь права калечить людей!              Но Харли не планирует продолжать ругаться и выходит из приемной, даже не оглянувшись. Питер без сил падает на стул, закрывая лицо руками. Он ждал Пеппер, не переставая думать о Кинере, но все, что получил в качестве благодарности – это ненависть. Ему остается лишь надеяться, что это временно, потому что теперь он не может представить хотя бы день без Харли, жующего свою чертову морковь или шутящего над ростом Флэша, или читающего книги на заднем дворе школы. Или собирающего новый двигатель для их любимой летающей кофемашины, которую они прозвали Гарри.              Харли пустил корни в его жизнь, едва успев появиться в ней, и это нечестно, что сейчас он сам их вырывает, не позволяя Питеру объяснить, что это не сорняки.              Пеппер выходит из кабинета несколькими минутами позже, и на ее лице читается усталось, но и улыбка тоже есть – это дает какую-никакую надежду. Его зеленый фонарь.              Она собирает светло-рыжие волосы в хвост, и они вместе спускаются к воротам, где ее уже ждет машина. Питер оглядывается по сторонам, на случай, если Харли передумал уходить и задержался где-нибудь неподалеку, но его здесь нет.              – Питер, это было тяжелое время для всех нас. Но Харли держался лучше всех, и, признаюсь честно, я даже не поверила, когда ты позвонил. Я не хочу, чтобы такое повторилось с любым из вас, поэтому, прошу тебя, присмотри за ним. Ты же знаешь, он хороший парень, – Пеппер обнимает его и садится в машину, мгновенно скрывающуюся между зданиями.              Питер проводит остаток дня в библиотеке, пытаясь наверстать то, что он пропустил, растворяясь в своей скорби, но слова расплываются перед глазами, и буквы выпрыгивают со страниц, не желая возвращаться. Это был тяжелый день, тяжелые два дня или три, а может и неделя. Питер снова забывает, когда в последний раз нормально отдыхал, но ответ приходит мгновенно – в ту ночь, когда Харли отдал ему свою кровать, а сам остался на жестком диване.              Несмотря на смущение, Питер чувствовал себя потрясающе, потому что та ночь многое изменила в его жизни. В первую очередь ответила на главный вопрос, кто же он: обычный парень или защитник в маске?              Он захлопывает книгу, как он думает, по биологии, но видит на обложке крупными буквами слово «химия» и понимает, что пора бежать из этого царства сна и скуки. Ему нравится читать, нравится даже учиться, но школьная библиотека явно непригодна для этого.              Питер стоит под окном около получаса, и вокруг не видно ни души, так что он запросто пускает паутину и, как обычно, приземляется на решетку для цветов. В окно стучать боится, поэтому просто толкает его, и оно поддается, впуская его в квартиру. Он хочет пройти бесшумно, но роняет с подоконника книгу, и слышит с кухни вздох.              – Хоть раз через дверь, Питер, – тихо говорит Харли и выходит в гостиную.              – Пеппер звонила?              – После того-то, как ты ей наябедничал? Разумеется. Теперь я должен быть паинькой, даже если увижу, что кого-то убивают.              – Я не ябедничал. Кто-то должен был приехать. И я уверен, что она совсем не то сказала тебе, – Питер садится на подлокотник дивана, как в тот день, когда пролез в его квартиру через окно впервые и пытался объяснить, как сделал это. Взгляд у Харли непоколебимый, но даже сквозь эту пелену уверенности Питер может разглядеть сожаление. По крайней мере, он на это надеется.              – Тогда зачем ты позвонил?              – Я же сказал, кто-то должен был приехать. Иначе бы тебя просто вышвырнули.              Кинер качает головой и закрывает глаза. На долю секунды все школьные проблемы, начиная с двойки по биологии и заканчивая отчислением, кажутся детской ерундой по сравнению со всем этим котелком чувств, кипящим внутри него. Там перемешиваются боль с радостью, утрата с необъяснимым восторгом и потрясающая щенячья верность.              – Ты пришел в школу, одетый в картофельный мешок, потому что прятал последние здоровые участки тела. И единственное, что тебя волнует, это мое отчисление?              – Ты избил Флэша за то, чего он не делал! – Питер повышает голос и чувствует, как в кармане вибрирует телефон, но игнорирует это. Наверняка Мэй переживает, почему он еще не дома или Нэд хочет спросить, что произошло на уроке.              – Я хотел защитить тебя! – неожиданно кричит Харли, и Питер чувствует, как у него немеют конечности. Он пытается подобрать правильные слова, но выдает нечто несуразное, о чем сразу же жалеет.              – Но мне не нужна защита.              – Тогда ты знаешь, где можно выйти, – у Харли проседает голос, и он уходит обратно на кухню. Питер слышит звон разбитой посуды, и слабый металлический запах крови врезается в нос, но он все равно уходит, в этот раз спускаясь по лестнице.              Звонила и правда Мэй, но лишь для того, чтобы попросить его купить молока. Она качает головой, когда он начинает извиняться за то, что забыл это сделать, но из головы не выходит выражение лица Харли, когда он указал ему на выход.              В какой-то момент хочется вернуться в прошлый месяц, чтобы прижаться к Мэй, пока она гладит его по волосам, и уснуть под ее рассказы о его ушедшей семье. Ему хочется, чтобы в эти рассказы она добавила Тони Старка того времени, которое Питер смутно помнит, потому что был еще маленьким, но он знает, что не услышит ничего нового, потому что и так читал все, что известно о Старке.              Мэй предлагает посмотреть вместе фильм, но он вежливо отказывается, ссылаясь на тяжелый день, и уходит в комнату.              В комнату пробивается свет луны и сияние звезд, но они не могут нарушить сон того, кто так и не сомкнул глаз. Питер таращится на потолок, пытаясь мысленно разложить по полочкам все, что произошло. Снова и снова прокручивает в голове тот взгляд Кинера, когда миссис Рэнд спросила, что для него является символом. Тогда его голубые глаза не были льдом – они были чистым небом, которое искало свой маяк надежды.              Возможно, Питер солгал самому себе. «Но мне не нужна защита», – как заевшая пластинка повторяет он, разбивая Харли Кинера на осколки, и закрывает глаза, считая до ста, чтобы убедиться в правильном ходе мыслей. Он солгал себе, солгал Харли, и эта ложь не будет иметь конца, если он не прекратит ее немедленно.              Питеру так нужна защита – не от издевательств со стороны Флэша, не от унижений учителей, но от того кнута, который мир предлагает ему в виде пряника. Он всего лишь подросток, который пережил смерть и хочет дышать полной грудью, не боясь задохнуться. Ему нужна прочная броня, которая удержит все невзгоды снаружи, а внутри оставит только ослепительное солнце. Харли мог дать эту броню, так почему же Питер отказался?              Он скидывает одеяло и садится на край кровати, поднимая с тумбочки телефон. На экране высвечивается диалог с абонентом, к которому он давно не обращался, и Питер начинает печатать, надеясь, что так ему станет чуть легче и ответ придет сам:              «Привет, мистер Старк. Я знаю, прошло много времени с последнего сообщения. Мне все еще так больно, что Вы больше никогда не ответите. Но я внезапно понял то, о чем твердят все вокруг – жизнь двигается дальше, а я упускаю ее в бессмысленной скорби. Пожалуй, главный урок, который Вы мне преподали это то, что нужно становиться лучшей версией себя. Я наконец-то готов. Я хотел бы, чтобы Вы были здесь и посмеялись над моей неуверенностью, но спасибо и за те годы. Спасибо, мистер Старк».              Питер смотрит время – почти два часа ночи – и оставляет телефон в комнате, натягивая первые попавшиеся джинсы, толстовку и кроссовки и вылезая через окно.              Ночь в Квинсе снова встречает его прохладным ветром и запахом подгоревших сэндвичей из кафе за углом. Он несется через улицы, не замечая светофоров и надеясь не пропустить во тьме нужный дом.              Кажется, он даже сталкивается с каким-то бездомным и бросает ему случайно найденную в кармане десятку, но все это вспышкой проносится перед глазами, пока он не останавливается у нужного места, несколько минут пялясь на тихий подъезд. Сначала он даже хочет войти, как цивилизованный человек, но слабый свет в окне Харли привлекает его внимание, и Питер действует по старинке, поднимаясь на паутине. Уже сидя на решетке для цветов, он снимает шутеры с рук и убирает в карманы на молнии, и чувствует тепло комнаты.              Он пролезает тихо, но знает, что Харли, что-то собирающий на диване, чувствует его присутствие. Кинер ничего не говорит о дверях, как делал это всегда, будто ждет чего-то от Питера. И дожидается.              Паркер подходит к нему и садится рядом. Его взгляд прикован к отвертке, и он берет ее в руки и вертит несколько минут, пока Харли не забирает ее, чтобы выкрутить шуруп из какой-то странной конструкции в его руках.              Питер поднимает глаза и встречается взглядом с Харли. Он больше не чувствует злости или ненависти, только чудовищную усталость вместе с каким-то непонятным теплом.              – Я должен извиниться, – начинает он тихо. – Я понял, почему ты делал все это.              – Понял? – брови Харли выгибаются в вопросе, и он откладывает инструменты и конструкцию.              – Да. Ты хотел быть нужным. И не хотел терять ничего, что у тебя есть. Я вижу, как для тебя важна школа, но ты рискнул ею для меня. Я вижу, насколько тебе важна стажировка, но я практически подставил тебя перед Пеппер. Просто я знаю, какая она – строгая, но справедливая. Даже пугающая временами. Я знал, что она не позволит никому причинить тебе вред.              – Хорошо, – Харли кивает.              – Но и ты меня пойми. Я тоже не хочу терять то, что у меня есть. Я потерял достаточно, чтобы научиться ценить людей и вещи вокруг себя. Я был совсем маленьким, когда моих родителей не стало. Меня воспитывали тетя с дядей, и дядю убили на моих глазах. А потом появился Тони, и первое, что он сделал, это выплюнул финиковый кекс моей тети в моей комнате. Он.., – Питер осекся. Он не мог сказать, почему Тони появился в его квартире в тот день. Полностью сказать не мог. – Он пригласил меня на стажировку. Миллионы талантливых подростков по всему миру ждут, когда кто-то вроде Старка вломится к ним в дом и начнет бросаться деньгами и заманчивыми предложениями, а я даже не грезил о таком. Работа с ним – это один из лучших моментов моей жизни, и когда его не стало… Я чувствовал, что теряю часть семьи снова. Я знаю, ты чувствовал нечто подобное. Я не мог допустить, чтобы тебя вычеркнули из моей школы, потому что это несправедливо – только забирать и ничего не давать.              – Питер, – шепчет Харли, но тот поднимает указательный палец, мол, подожди немного.              – Мне больно каждый чертов день, – Питер даже не замечает, что по его щеке скатывается жалкая слеза. – Кажется, будто что-то разрывает меня изнутри, а я пытаюсь склеить себя снова и снова, поэтому да, мне нужна твоя идиотская защита, потому что без нее я точно сломаюсь.              – Питер, – повторяет Харли, рукавом своей кофты вытирая с его подбородка эту слезу.              – Подожди, я хочу сказать…              – Питер, ты такой идиот!              Холодные пальцы Харли касаются шеи Питера, и он притягивает его к себе, мягко соприкасаясь с ним губами. Питер замирает, но быстро приходит в себя, растворяясь в поцелуе. Ему хочется, чтобы время остановилось, чтобы этот момент длился вечно, но Кинер отстраняется, глядя ему прямо в глаза. Они оба дышат рвано, будто тонули, и Харли протягивает руки и прижимает Питера к себе, позволяя объятиям согреть его после прогулки по ночному Квинсу.              Когда лучи утреннего солнца закрадываются в окно, Паркер открывает лишь один глаз, пытаясь разглядеть обстановку, и только затем второй. В голове всплывают моменты этой ночи, и он видит Харли, лежащего на краю дивана и мирно посапывающего, видит свою руку на его груди и понимает – все чертовски правильно.              ***              В его жизни достаточно лжи – лжи о Человеке-пауке, лжи самому себе о том, что ему нужно от этой жизни, лжи Мэй, Нэду и даже ЭмДжей, и Питер понимает, что больше уже просто не выдержит. Он должен перейти на честность, чтобы освободить свою совесть от этого завала вранья и неприсущего ему лицемерия.              Он заходит в школу вместе с Харли, пропуская мимо ушей то, о чем он так активно рассказывает, и чувствует, что сотни пар глаз прикованы к ним. Это кажется отличным моментом, чтобы сказать правду. Питер убирает лишние учебники в свой шкафчик, и тот момент, когда Харли зачем-то протягивает руку, Паркер хватает его за воротник и жадно впивается в его губы, слыша оживившиеся разговоры. Харли прикусывает его губу, будто забывая, где они находятся, и проводит большими пальцами по его щекам.              Питер слышит щелчок камеры и, отстраняясь от Харли, видит ЭмДжей с телефоном, улыбающуюся и пожимающую плечами. Одними губами она произносит: «Я тебе потом кину фотку». И Паркер улыбается. Ровно до того момента, пока не слышит почти ненавистный голос.              – Эй, вы. Не хотите вернуться в свой шкаф, чтобы не раздражать всех своим присутствием? – Флэш самодовольно улыбается, и Харли уже замахивается, но Питер ловит его руку и опускает вниз. И вовремя, потому что за спиной Томпсона появляется фигура в черном костюме.              – Мистер Кинер, – говорит директор, и Питер напрягается. – Следите за руками, пожалуйста. Вы ходите по тонкому льду. Мистер Томпсон, в мой кабинет. Сейчас же.              Да, все чертовски правильно.              Питер перестает замечать, как проходят дни, проводя половину из них у Харли дома, а в другую половину патрулируя город. Периодически ему приходится сталкиваться с людьми, которые называют себя опасными преступниками, и тогда ночевка у Харли откладывается на неопределенный срок, чтобы большая часть его ссадин могла исчезнуть. Ему не хочется повторять историю с Флэшем и куда больше не хочется снова переживать всю эту эмоциональную мясорубку. Все идет хорошо, и это главное.              Когда они вместе, они работают над репульсором, как у костюма Тони, только с повышенной мощностью. В процессе проверки приходится разбить несколько окон в заброшенных домах на окраине Квинса и сбегать от полицейских, чтобы не платить непосильный двум школьникам-стажерам штраф.              В один из таких заходов Харли затаскивает Питера на второй этаж заброшенного дома, и они целуются так, будто мир вот-вот рухнет и это последняя минута их жизни.              Некоторые вечера проходят спокойнее, потому что Питер уговаривает Харли смотреть с ним Нетфликс, и они кидаются попкорном, пропуская половину фильма, чтобы отмотать назад и снова пропустить, уснув прямо на диване в окружении тарелок с разными видами попкорна. Харли, к слову, ест только сырный.              Питеру кажется, что его жизнь превращается в приторно-тошнотворный ромком, и он ждет подвоха в любой момент, даже когда ложится спать у себя в комнате после ужина с Мэй. Она все еще не знает о его отношениях с Кинером, но Питер почему-то думает, что она не скажет ни слова, только попросит быть уверенным и ничего не бояться. Возможно, в ее словах будет заложен какой-то скрытый смысл, но Паркер предпочитает не думать об этом раньше времени.              Однажды он засыпает, опираясь на свою ладонь, и Харли приходится выключать фильм на самом интересном месте, когда экран на телефоне Питера ярко вспыхивает. Искоса смотря на него, Кинер понимает, что это пришло сообщение, и сначала он думает, что оно от тети Мэй, но понимает, что время слишком позднее, чтобы проверять своего племянника.              Он тянется к телефону и делает свайп вправо, чтобы открыть диалог. Сердце Харли, кажется, останавливается. Одностороннее общение, продолжающееся месяцами и начавшееся еще до их нормального знакомства, связывает Питера с номером Тони Старка. У каждого сообщения висит уведомление, что оно не доставлено, кроме самого последнего, на которое и пришел ответ: «Обслуживание данного номера прекращено. Пожалуйста, проверьте правильность номера адресата».              Харли блокирует мобильный и откладывает в сторону.              Ему требуется еще несколько дней, чтобы убедиться, что он хочет сделать то, что… ну, хочет. Он думает о предстоящем разговоре, когда звонит Питеру и просит его сегодня остаться. Паркер, в общем-то, не возражает, но слегка удивляется – Харли выглядит взволнованным.              Кинер заставляет его смотреть какую-то идиотскую комедию до глубокой ночи, словно выжидает какой-то определенный момент, и выключает фильм за десять минут до конца. Он тащит Питера на лестничную площадку, и тянется куда-то наверх, нащупывая веревочку. Харли тянет за нее, с потолка спускается лестница на крышу.              Они поднимаются, и Питер ненадолго замирает, вглядываясь в огромную луну. Над Нью-Йорком она не светила так ярко еще никогда на его памяти, а может он просто не замечал очевидно прекрасных вещей.              – Итак, зачем мы тут? – Питер ежится от прохлады ночи.              – Ты знаешь, я не силен в сентиментах. Но я хотел, чтобы мы оба отпустили Тони. Здесь и сейчас. Каким бы сильным ни было желание повернуть все вспять, это невозможно. Нужно двигаться дальше, ведь мы живем в мире, который он нам создал.              – Ты увидел сообщения, да? – догадывается Паркер.              – Случайно.              – Тогда тебе стоило прочитать хотя бы последнее, чтобы узнать, что я двигаюсь. Как могу. Я отпускаю Тони Старка. Здесь и сейчас.              Они долгое время стоят молча по разным углам крыши, и Харли в голову приходит абсолютно глупая идея, уже вторая за последнюю неделю.              – Но если ты дашь мне хотя бы одну ночь, ты увидишь меня в новом свете*, – тянет Харли, и Питер фыркает, пытаясь спрятать улыбку. В какой-то момент этот парень, который избил ради него Флэша Томпсона, начал фальшиво петь одну из его любимых песен, и Питер не может понять, как он относится к таким изменениям.              – Ты серьезно? – Паркер уже не может сдержать смех, и хохочет, что есть силы, когда Харли продолжает. – New Light? Это нечестно, Кинер.              Ему удается заткнуть ужасное пение Харли только поцелуем, и он тащит его обратно в квартиру.              Дверь захлопывается слишком громко, и Питер скидывает обувь, не отрываясь от Харли, толкая его прямо в спальню на кровать. Питер цепляется за край его футболки, пытаясь снять ее, и они меняются местами, и светлая шевелюра Харли лезет Питеру в глаза, пока Кинер пытается избавиться от одежды.              Питеру хватает смелости притянуть его к себе еще ближе за ремень джинсов, и руки Харли скользят под его толстовку, пробегаясь по выпирающим позвонкам. У него все еще холодные пальцы, и табун мурашек пробегает по телу Питера. Гораздо больше Кинеру нравится обхватывать его шею и зарываться руками в темные волосы, и он делает именно это, когда стягивает с Питера толстовку.              Паркер снова тянется к его джинсам, но Харли останавливает его.              – Ты уверен? – у него дрожит голос.              – Да.              Во тьме спальни он пытается найти тумбочку, чтобы открыть ящик, но сшибает лампу и, утыкаясь носом Питеру в плечо, издает смешок, когда она разбивается.              Жаль, что хорошие дни имеют свойство заканчиваться.              ***              Ведь за ними должны следовать плохие – те, в которые Питер огребает от настоящих преступников с опасным оружием.              Паутина рассекает воздух со свистом и впивается в бетонный блок. На окраине города практически нет высоток, а если и есть, то брошенные на завершающем этапе строительства. Здесь сложнее прятаться, но легче наблюдать, поэтому Питер просто сидит на крыше и смотрит, как три парня в масках выгружают оружие, тонны оружия в другой автомобиль.              Карен увеличивает полученное изображение и Питер замечает, что корпуса автоматов подсвечены чем-то фиолетовым изнутри. В голове всплывают моменты встречи с Эдрианом Тумсом – его оружие ничем не отличалось от этого, а вот доставщики выглядели менее угрожающими.              Заторможенные рефлексы подводят Паркера – один из преступников замечает его красно-синий костюм, и раздается первый выстрел.              Питер сваливается на землю, но тут же поднимается. Он теряет из виду двух других парней и водителя принимающей машины, когда выхватывает оружие у стрелявшего, и получает второй выстрел, снова задевший веб-шутер. Один перестает работать, и Питер пытается подняться на крышу на втором, но на него набрасываются со спины и сбивают с ног.              Главное – встать. Но встать не получается, когда чей-то ботинок встречается с его животом, а второй давит оставшийся шутер. Он лишается последнего оружия и шанса взлететь.              Оставшиеся парни оказываются рядом в одно мгновенье, и один из них поднимает его на ноги, чтобы ударить по лицу. Питер пытается защищаться, но выходит скверно, когда его удар отражает самый хилый из них. Он чувствует, что начинает давиться собственной кровью, когда раздается последний выстрел – прямо в живот.              Кто-то срывает с него маску, и все тут же отскакивают.              – Ему что, пятнадцать? – Питер слышит шум мотора и скрип колес, но кроме этого – ничего, и ему остается лишь плыть по течению.              ***              Харли сидит дома и пытается обратно собрать разобранный на детали ноутбук, когда раздается стук в дверь. На часах три утра, и он честно не может представить, кого могло занести к нему так рано. Питер собирался заглянуть утром перед школой, поэтому Харли вооружается отверткой, прежде чем подойти к двери.              Он открывает, и отвертка падает на пол, а ему в руки сваливается Питер, бледный, как смерть, плюющийся собственной кровью. Харли прижимает его к себе, и не сразу замечает, что на Паркере тот самый костюм Человека-паука, а его кровью разукрашен дорогой сердцу хозяина квартиры ковер.              – Ты же просил через дверь, – шепчет Питер, прежде чем темнота накрывает его.