If I Knew Words Enough

      Ветер усилился, и над головой начали собираться тучи. Верхушки хвойных деревьев в прилегающей местности шумно зашелестели, исполняя странный танец, а поверхность бассейна задвигалась параллельно воздушному потоку, в которой колыхалась вода, тут же улетая прочь. Окна особняка неспокойно задребезжали. — А я-то думал, что сегодня дождя не будет, — заворчал Хакен, ступив на порог дома. Он потянулся к защелкам и закрыл их. — В течение прошлой недели дождь шел каждую ночь, — напомнил ему Тэгун. Он взялся за другое большое окно в гостевой комнате, после чего перешел в библиотеке. И уже сожалел, что не начал с нее, потому что боялся, что от силы, с которой тряслись стекла, могли бы обвалиться книжные полки. Лежавшие на столе бумаги разлетелись по полу, а большой старинный глобус у окна покачнулся, но сохранил равновесие. Небольшие картины на стене раскачивались взад-вперед, словно подражая сердцебиению надвигающейся бури. Он поспешил к окнам, чтобы закрыть их. С бумагами он разберется позже. — Надо было сначала закрыть окна на кухне. Постоянно забываю, какие они хрупкие, — крикнул Хакен с другого конца зала. Тэгун хмыкнул и побежал по ступенькам вниз, и, пересекая гостиную, добрался до кухни и кладовой. Работая параллельно, они вдвоем справились быстро и обеспечили безопасность окон с минимальными повреждениями в виде картины, упавшей в гостевой комнате в восточном крыле. — Как думаешь, мы закрыли ворота в сад? — спросил Хакен. — Пойду проверю, — со вздохом ответил мужчина. Он уже знал ответ. Поскольку поместье находилось немного дальше от города, у них вошло в привычку оставлять ворота слегка открытыми. Люди редко проходили мимо дома, и, к их счастью, их еще не ограбили. — Я проверю задние ворота, а ты можешь заняться входными, — в Хакене проснулся стратег. Он протянул Тэгуну черный зонт, а для себя достал ярко-желтый, который ему очень нравился. — И загляни в почтовый ящик. Когда мы возвращались с фермерского рынка, я видел почтальона! Натягивая большие резиновые сапоги, Тэгун громко фыркнул. Обувь выглядела на нем нелепо, но он не мог спорить с их эффективностью. Как только он открыл дверь, от сильного порыва ветра ему пришлось прикрыть глаза. Он направился к воротам, металлические прутья которых качались совсем не в такт. В почтовом ящике лежало письмо — единственный белый конверт, который, к счастью, под дождь не попал. Тэгун достал его и сунул под рубашку. В тот же миг ворота задребезжали, и он запер их на задвижку, которая уходила в землю. Из-за быстрого бега до дома его брюки до колен промокли. Хакен был в таком же состоянии, снимая грязные сапоги. — Мы получили письмо, — сказал Тэгун, вытаскивая конверт и протягивая его Хакену. Прежде чем взять его, тот вытер руки о рубашку. Они немного намокли, но письмо не пострадало. — Сначала я переоденусь во что-нибудь сухое, — произнес он, сунув письмо под мышку и убирая грязный дождевик. Тэгун кивнул в знак согласия. Он поднялся по лестнице в свою комнату, проходя мимо библиотеки. Дом казался тихим, если не считать слабого раската грома. Мужчина вытащил свитер и домашние штаны. Был поздний вечер, и, возможно, ему удастся уговорить Хакена сварить ему кофе перед уходом. Обычно тот оставался на ужин, потому что не хотел, чтобы Тэгун ел в одиночестве. Но его семья жила в городе, и слишком сильно задерживать друга было бы некрасиво. — Это письмо от Джехвана, — сказал Хакен, входя на кухню. — Письмо? Я думал, он слишком нетерпелив, чтобы писать настоящие письма, когда можно отправить сообщение. Ты читал его? — спросил Тэгун, усаживаясь на стул. В кофеварке уже была свежая порция кофе. Кажется, Хакен был экстрасенсом, а может, они просто слишком долго жили вместе. — Пока нет. Я взглянул на адрес и понял, что это его почерк, — ответил тот. — Прочту его вслух. Дорогой Хакен! Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. С удовольствием тебе пишу. Так странно и мило. В сочетании с тем, что я сижу в этом маленьком кафе на окраине Парижа, мне кажется, что я переместился в двадцатый век, когда мужчины носили цилиндры и длинные пальто, а в бумажниках хранили фотографию своей любимой. Прямо сейчас, когда в этот летний день уже садится солнце, на заднем фоне играет музыка из 20-х. Думаю, я немного отвлекся. Я пишу тебе, чтобы сообщить о своем возвращении в Амбуаз к сентябрю. Я решил остаться с Тэгуном, потому что знаю: когда ты прочтешь ему это письмо, он будет умирать от желания составить мне компанию. Для разнообразия я привезу с собой друга. Хонбин — художник, живущий на окраине Парижа. Мне посчастливилось познакомиться с его искусством, когда я проезжал через город и решил остановиться в кафе его брата. Это то самое кафе, из которого я тебе пишу. Хонбин вырос в городе и всегда хотел увидеть красивую сельскую местность. Было бы преступлением прятать его в этом унылом месте, когда он мог бы дышать свежим деревенским воздухом и рисовать красочные пейзажи. Его брата долго пришлось уговаривать, но теперь ты можешь рассчитывать на общество приятных и веселых людей. Я уже предвижу лицо Тэгуна, когда он узнает, что я привезу с собой столь же болтливую душу. Не нужно писать ответ. Сомневаюсь, что у меня хватит терпения ждать твоего письма. Дай знать, как только его получишь. С любовью, Джехван. — У нас будут гости, — весело сказал Хакен, складывая письмо и убирая бумагу обратно в конверт. — Джехван должен был спросить у меня разрешение, прежде чем использовать мой дом в качестве гостиницы для капризных парижских художников, — жаловался Тэгун. — Это не в его стиле. Если бы не его причудливая манера письма, сомневаюсь, что ты получил бы предварительное предупреждение, — Тэгун поворчал снова и налил себе чашку кофе. После чего достал красную кружку, которая очень нравилась Хакену. Похоже, гроза продлится еще долго. — Быть может, не так уж и плохо обзавестись новой компанией. Разве тебе не одиноко в этом большом доме? — спросил Хакен. — Нет. Я привык, потому что свои подростковые годы провел в большой семье. — Ты уже говорил это. Уверен, что не хочешь сегодня поужинать с моей семьей? Моя мать будет рада тебя увидеть, — предложил Хакен. — Все нормально. Отдохни с ними, а завтра можешь взять выходной, — Хакен надул губы, но предложение не отверг.

***

Ярко светило солнце, и подул прохладный ветерок. Возможно, это был первый признак окончания лета. Птицы все чаще щебетали, чтобы позвать своих родичей домой до захода солнца, который уступал место пурпурным вечерам и долгим сумеркам. Восход давался не менее легко, сама природа просыпалась медленно. Потирая глаза, Тэгун задвигался. Прежде чем свернуться калачиком, он потянулся и натянул на себя теплый шерстяной свитер. Окно было оставлено открытым, и именно солнечные лучи его разбудили. Приоткрыв один глаз, мужчина огляделся по сторонам, стараясь сохранять бодрость. Он снова заснул на своей книге и помял страницы, отчего тут же выругался и начал их разглаживать. Складка исчезла, но теперь стала частью маленькой синей книжечки, аккуратно сложенной поперек первого абзаца. "Утро возвращает нас в героические эпохи. Тут было нечто космическое - постоянное напоминание вплоть до отмены о неисчерпаемой мощи и плодоносной силе мира. Утро - самая важная часть дня, это - час пробуждения. В этот час мы менее всего склонны к дремоте. В этот час, пускай ненадолго, в нас просыпается та часть нашего существа, которая дремлет во всякое иное время." "Кажется, Торо был прав", — подумал Тэгун, откинувшись на кровать и уставившись в окно. Оттуда были видны верхушки деревьев. Голубое небо и оранжевые листья ярко сияли в золотом свете. Возможно, он проснулся слишком рано. Птицы все еще сидели на заостренных концах верхних ветвей. Тэгун закрыл глаза, позволяя звуку дома усыпить его. Над головой жужжал медленно вращающийся вентилятор. На стене размеренно тикали часы, и его телефон уведомлял о каждом спаме. Из кухни донесся голос Хакена. Он снова пел. Наверное, сегодня утром он принес с рынка еще один букет. Мужчина потянулся снова, на этот раз с целью подняться и одеться. Он неторопливо отправился в ванную, слепо хватаясь за зубную щетку. Спешить было некуда, так он мысленно себя готовил к приезду Джехвана. Если Тэгун с Хакеном были теплым летним ветерком, то Джехван был ночным ливнем. Он часто удивлялся, как они умудрялись оставаться друзьями, когда превратились в двух совершенно разных людей, с разными характерами, взглядами и мировоззрением. Он спустился по лестнице, его тяжелые ноги стучали по деревянному полу, издавая странный звук. Усевшись на последнюю ступеньку, Тэгун прислонился к стене, стараясь не задергивать тяжелые шторы, чтобы не потревожить Хакена, который был явно в хорошем настроении. И он никогда не признался бы в этом, но ему нравилось, как звучит его пение. Хакен пел без стеснения и со всеми чувствами, ясно выражавшимися в его голосе и манере. На этот раз это были розы флорибунда, — заметил он, бросив взгляд на стеклянную вазу, стоявшую на дальнем краю столешницы. Букет из маленьких розовых роз, с особой тщательностью выращенных все лето, так как эти цветы, как правило, цветут только весной или осенью. Для получателя розовые розы были признаком грации и восхищения. — Ты снова собираешься здесь заснуть? — улыбаясь, спросил Хакен. — Скорее всего, да, не буду врать, — ответил Тэгун. В какой-то момент он ухватился за возможность закрыть глаза. Мягкий бархат штор успокаивал. — Ты опять не спал всю ночь, потому что читал, — заключил Хакен по его состоянию. — Это было интересное чтение. Торо, — объяснил тот. Протягивая Тэгуну руку, Хакен все еще продолжал напевать. Он довел его островка в столовой, и мужчина сразу же умостил свою голову на столешницу. — Я приготовлю тебе чай с тостами. Может быть, перед приездом Джехвана и Хонбина ты вздремнешь, — сказал ему Хакен. Тэгун зажмурился. Точно. Сегодня приедет этот самозванец. — Знаю, что означает это выражение, и, Чон Тэгун, клянусь, тебе лучше вести себя хорошо, — предупредил парень. — У меня нет злых намерений по отношению к нашему гостю. Бог его знает, бедная душа, вероятно, просто не могла Джехвану отказать. Все плохие намерения направлены на Джехвана и только на него, — заявил Тэгун. Он фыркнул и снова опустил голову. — Кстати, почему ты здесь так рано? — спросил он после особенно громкого зевка. — Джехван прислал мне сообщение. Он спросил, не приготовлю ли я на ужин его любимого цыпленка пармезан, — ответил Хакен, возвращаясь к готовке. Он уже нарезал травы и с разделочной доски отправил их в пластиковый контейнер для маринада. Рядом со сковородкой поставил чайник, чтобы Тэгун мог позавтракать, и принялся натирать курицу. — Вот негодник, — подавляя еще один зевок, произнес Тэгун. "Еще пять минут", — разрешил он себе, засыпая на полированной мраморной поверхности.

***

Тэгун успел только провести руками по своим волосам, в то время как Хакен уже накрыл на стол. Джехван написал, что они прибыли на станцию и будут дома с минуты на минуту. — Тэгун, ты не мог бы принести вино из кладовки? — Какое именно? Шардоне хорошо сочетается с жареной курицей, — предложил он. — Я тоже о нем подумал. А еще захвати сидра на случай, если Хонбин не любит вино, — задумчиво сказал Хакен. — Парижанин, который не любит вино? Разве они не растут на нем? — мужчина вскинул бровь. Хакен покраснел, вспомнив одну неловкую историю. В первые дни, когда Тэгун приехал поселиться в особняке, Хакен стремился произвести хорошее впечатление. Когда его спросили, знает ли он, как сочетать вино с едой, он ответил, что буквально вырос на нем, а потом все оказалось ложью. — Ты ужасен, — фыркнул Хакен. Он добавил последние штрихи и разложил столовые приборы, а Тэгун направился в кладовку, которая вела в старый винный погреб. Бутылки были аккуратно расставлены, и стекло симметрично отражало свет маленькой яркой лампочки. Когда она заморгала и наконец погасла, он вздохнул, запоздало вспоминая, что давно собирался ее поменять. Он включил фонарик на телефоне и стал осматривать полки, пока не нашел нужный раздел. Раздались звуки голосов и громкий смех Джехвана. Его гости были здесь. Тэгун сделал глубокий вдох и достал бутылку Шардоне, которую искал. Перевернув ее, он долго делал вид, что читает невидимую этикетку. Когда оставаться в стороне казалось уже слишком неподходящим, он заставил себя подняться наверх. — И тут я думал, что ты заблудился в этом старом грязном погребе, — первым воскликнул Джехван, увидев выходящего Тэгуна. Тот улыбнулся, когда заметил его руки вокруг талии Хакена, явно не желающие отпускать своего друга. — Нет, я просто искал конкретную бутылку, — ответил Тэгун, после чего бросил взгляд налево и увидел парня, стоявшего по другую сторону стола. Тот улыбался, но не хотел вмешиваться и портить момент. Он заморгал, и его большие карие глаза напомнили ему себя. Волосы у него были такого же каштанового оттенка, взъерошенные и растрепанные после путешествия. Гость был одет в простую белую рубашку и синие джинсы, но выглядел он прелестнее теплого летнего дня. Это был Хонбин. Тэгун глубоко вздохнул и решил, что еще сильнее ненавидит Джевана за то, что тот привез парня сюда и заставил задохнуться. Он уже целую вечность не испытывал ничего подобного. Джехвал отвлек Хонбина какой-то ерундой, и парень тут же рассмеялся. Тэгун не знал, что и думать о нем: красавец-художник, живущий в пригороде Парижа, чье искусство было достаточно прекрасным, чтобы привлечь внимание Джехвана и чей смех звучал как колокольчики. — Я упустил возможность представиться, — сказал Тэгун, подойдя к нему достаточно тихо. — Вы, должно быть, Тэгун. Простите, что так навязываюсь. Я сам был в шоке, что останусь в доме Джехвана. У меня не было намерения беспокоить кого-то еще, — признался Хонбин. — Я узнал об этом только после отправки поезда... — Это дом принадлежит нам обоим. Я не мог его выгнать, потому что моя бабушка очень сильно его любит, — сказал ему Тэгун. — Ооо, — протянул парень, от улыбки его глаза прищурились. — И ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь, — ответил Тэгун, а затем отвернулся. Не слишком ли много он сказал? Не слишком смело? Он просто надеялся, что не сильно пялился. Но смотреть на него было приятно. Tэгуну стало любопытно, каким человеком он был. — Спасибо, — сказал Хонбин, и на его лице отразилось облегчение. Он был похож на распустившийся цветок, от вечерней прохлады его щеки порозовели, как и мочки ушей. Возможно, Фицджеральд был прав, намекая на редкую красоту. "Ты — единственная девушка, что я видел за долгое время, которая действительно выглядела цветущей." На этот раз, он позволил себе глазеть.