Затупившиеся иголки

У нее длинные волосы темно-красного цвета, розовые глаза и бледная кожа. А еще, она носит слишком большой свитер и такие же слишком большие штаны. Обувь носит реже, а если и надевает, то обязательно кроссовки. Такие же блеклые, как и вся девочка. Иногда он удивляется тому, как она спокойно смотрит на него, нелепо вырисовывая на своем извечно печальном личике робкую улыбку. Флэки не любит людей, она предпочитает обходить их стороной, но все равно тянется к нему. Иной раз Флиппи, видя ее светлые глаза, чей взгляд блуждает по его лицу, и сам ненароком засматривается. Но лишь на несколько мгновений. Иначе внутри начинает биться сердце об грудину так, словно за ребрами его удерживает одно только честное слово. И в голове появляются… мысли. О которых бывший военный, которому уже давно перевалило за тридцать, никогда и никому не расскажет. У него короткие лохматые темно-зеленые волосы и слишком серьезное лицо. Глаза черные, но иногда ей кажется, что одна из радужек мужчины желтее и ярче солнца. Он всегда одет в камуфляжные штаны и подобие кителя. Только без единой медали. На голове же Флиппи нередко поселяется берет, который он надевает в те дни, когда взгляд его каменеет, а уголки губ трясутся. Иной раз Флэки спрашивает у себя, что ее так тянет к этому человеку? Шестнадцатилетнюю девчонку к почти что сорокалетнему военному? И не находит ответа. Только бросает косые и прямые взгляды в его глаза, проходя мимо — и пытается не бояться. А боится она совершенно всего. Как-то Флиппи увидел, как красноволосая с ногами забралась на скамейку, когда мимо нее пробежал маленький цыпленок. И только поняв, что это просто оперенное солнышко, она протянула к нему руки, бережно подняв попискивающего птенца с земли. — Хороший… — голос у нее был тихим, сбитым и словно бы загнанным куда-то вглубь горла, но, трепля золотистый пух, Флэки увлеченно прощебетала: — Хороший… Ты маму потерял? Давай поищем?.. — и голос ее стал мягким и теплым. Флиппи не сразу решился подойти к ней. С трудом сумев превозмочь себя, он направился в сторону девочки. Потом остановился. Немного подумал — и все же сказал, держась на почтительном расстоянии: — Я видел его маму. В той стороне парка, — рука его вытянулась, указав направление, и Флэки, покраснев, пробормотала: — Спасибо… Смотря на узкую спину удалявшейся девочки, Флиппи с трудом мог удержаться от того, чтобы не подлететь к ней и… не переломить тощую шею, как не раз ему приходилось делать на войне. Останавливать себя приходилось слишком часто, и мужчина не всегда мог с собой совладать. Об этом прекрасно знала Флэки, как-то проходившая мимо пруда и увидевшая там военного, смотревшего в свое отражение. — Желтые глаза… — сорвалось с ее губ, и фигура в берете обернулась, одарив ее не то улыбкой, не то оскалом. Разобрать это натянутое на лицо выражение было нельзя. — Что?.. — спросил Флиппи, двинувшись в ее сторону и внезапно остановившись, схватив себя левой рукой за запястье вытянувшейся вперед правой. Ногти его заскребли кожу, а потом отпустили — и мужчина отвернулся. — Уходи. Пока можешь. — Пока… Могу, — повторила за ним, словно завороженная, девочка, но послушалась. И, чуть ускорив шаг, пересекла мост, ведущий через пруд, оставив зеленоволосого в блаженном одиночестве. И что в ней его так цепляло? В иной раз смотря в свое отражение, Флиппи долго думал о том, что не дает ему высвободить свои мысли. Очень плохие мысли. И взять нож… или не нож… и покончить со всем этим. Мужчина знал, что искать девочку не стала бы и собственная мать, не то что несуществующие друзья. Но он не мог. Это печальное личико с робкой улыбкой стояло у него перед глазами и не давало им наливаться солнечной желтизной. Лишь раз он позволил себе это. — С праздником… — сбито проговорила постучавшаяся ему в дом Флэки, когда военный открыл ей дверь. В руках девочки был контейнер с кусочком торта. А у него был ужасный день. И об этом говорили вся его тряска и вся его бесконечно широкая улыбка. — И с каким же?.. — с издевкой спросил он, после чего принял угощение из ее рук, задержав длинные пальцы на ладонях девушки и в последний момент крепко сжав ее запястья. Контейнер упал на землю, а красноволосая испуганно дернулась — и замерла, смотря на него широкими розовыми глазами, в которых плескался весь страх этого мира. — Хах… — Флиппи отпрянул от нее, закрыв дверь, а кусочек торта так и остался лежать на его пороге. На следующий день мужчина сам постучался в ее дом. Мать Флэки была на работе, а потому дверь открыла она. Одетая в нелепое, слишком широкое платье с длинными рукавами. Увидев его, девочка ничего не сказала, так и оставшись стоять, вцепившись побледневшими пальцами в краешек ручки. — Прости, — военный, не став церемониться, сунул ей в руки пищащего цыпленка. И это помогло к его же бесконечному удивлению. — Будешь… торт? — спросила Флэки у военного шепотом, прижав к груди маленький комочек солнца. Тогда она его и зацепила, заставив сердце вырываться из грудной клетки и колотиться о ребра в сумасшедшем темпе. Потом девочка долго думала о том, почему пригласила Флиппи в свой дом, налила ему чашку черного чая и позволила отрезать себе такой кусок торта, какой он сам захотел. Но так и не смогла понять, почему. И только цыпленок, одним летним вечером запищавший на ее подушке, ответил на этот немой вопрос.