Во имя Монолита

      Сухое, аж пресное поле. Больше Хорсун ничего не помнил. Только размытое, иссохнувшее охрой поле за секунду до бешеного крика откуда-то справа. Или слева. Хорсун едва помнил, как его зовут. Перевернул ошметки памяти кверху дном, уловил шесть незамысловатых букв. Сунхор? Рсунхо? Позже вспомнил. Остальных вопросов он себе не задавал — не хотел осознавать печальную правду.       Из всей окружающей толпы он был самым спокойным и стойким. Пусть внешне выглядел побитым старым волком, который глотал кровоточащей пастью последние моменты жизни. На мужчине отражались прожитые года в военном режиме: как зоновском, так и запериметровском. Тут и грязный шрам на всё лицо, и многочисленные швы по загрубевшей до каменного состояния кожи, и похрамывающая нога. А ещё размытые по белку глаза туманные серые радужки. Не сказать, что это было напрямую связано с пережитым опытом, но навевало ощущение. Хорсун стянул слишком незнакомый противогаз, вытер рукавом лицо от солёного пота. Повертел головой — вовсе не ради поиска среди одуренной непониманием толпы приятелей, а чтоб убедиться: больше им ничего не угрожает. Всё равно встретился взглядом с одним сталкером. Наверняка они были знакомы. У них даже камуфляж одинаковый: чагравые пятна по белому, как тюремная роба. Парень глядел на Хорсуна с вопросом «что дальше?» и нервно вздергивал плечами. Остальные задавали вопросы вслух. То ли Хорсуну, то ли друг другу, то ли высохшему полю. Понять было невозможно, взгляды бешено мотались по сторонам, от чего создавалось чувство, будто все смотрят в никуда. Больше вокруг не было ничего.       Опять крик во всю глотку. Кажется, теперь точно слева. Или всё-таки справа? Сталкеры, испятнанные чужим и таким непонятным серо-чёрным камуфляжем, вновь бросили взгляд в разные стороны, как тут поймёшь? У Хорсуна в глотке застряло нечто колючее и вязкое, что ему и самому хотелось бы выкричать. Но он кричал только в себя, и даже в это верить не хотел — он не паникует, ничего ж не случилось, это…       — Что это было, мать вашу?! — Подскочил какой-то сталкер с ног. — Что?!       — А-А-А! — Закричал кто-то следом, кинувшись бегать по полю в дикой панике.       — Нет, ну... нихуя не помню. — Кто-то другой сплюнул на землю.       — Мо-но-лит.       — Чё?       — Да это… вот тут, на капюшоне у тебя написано. Мо-но-лит.       — И у тебя.       — И тебя.       — Да тут у всех «Монолит».       — Хуйня. Хуйня. Да что б его.       — Долговцы на месте?       И тут, будто бы проснувшись, «плюющий» сталкер выкрикнул:       — Свободные сталкеры, ко мне, соберем своих!       Хорсун отдалённо помнил «Долг» и «Свободу». Но, кажись, к ним он отношения никакого не имел. Большинство и вовсе не понимало, чего от них хотят. И продолжали визжать, биться головой о землю, жрать грязь, хватать друг-друга за волосы, пытались их вырвать. А те, у кого вырывали, были и не против, поступали аналогично. Более стабильные подошли к вопиющим за «красную» или «зелёную» группировку, причем не различая, где какая, или отделились от толпы, сев у торчащего из земли рельефного камня. Там осмотрели друг-друга ещё несколько раз, убедились, что у всех отсутствуют ПДА, рации и всецело любая амуниция, что никто ничего не помнит, выяснили имена друг друга (тем не менее, смогли хоть что-то из себя выдавить меньше половины). А что такое Монолит? Губы дрожали, мужчины начинали говорить, но завершали на полуслове или обреченном, лихо затянутом звуке «э-э-э...»       В горле Хорсуна продолжало першить. В глаза словно засыпали песка. Он не рисковал их трогать, как и что-либо говорить — ему отчего-то совсем не хотелось слышать свой голос. Чтобы отвлечься, сталкер решил вспомнить, как он звучит. Но ничего в голову не приходило. Кроме больных выкриков окружающих сталкеров, там не было ничего.       Он смутно видел, как плавно отлынивают собравшиеся «долговцы» при памяти, как за ними собираются «свободовцы». Обсуждают что-то, но тихо, безнадёжно глядя в небо. А кто-то водил по нему дрожащим пальцем, улыбаясь, щуря покрытые напухшими синяками глаза.       А что небо? Темнеет и ерошится тучами. Вряд ли сталкерам было дело до возможного дождя. Хорсун, как бы не напрягал зрение, так и не мог понять, что сталкеры там увидели. Кто-то жмётся к другим. Кто-то их же отталкивает. Кто-то снова начинает катиться с катушек, отбивается от идущих вперёд «стабильных», медленно приближается обратно, к орущим, выпавшим из ума.       Крик. Снова. Справа, слева. Ещё из земли что-то да слышно. Раскатывается вокруг буйной волной, отплевывая вместо пены протяжное эхо. Гуляющий вихрем ветер едва не отбрасывает сталкеров к земле, заставляет вдыхать и выдыхать сонмища пыли вперемешку с прочим мусором.       — Во имя Монолита! — С сильно заметным сарказмом выкрикивает тот парень, на которого Хорсун впервые обратил внимание.       А потом резкими движениями пытается рвать свой серо-чёрный камуфляж, царапает разгрузку, рыдает, словно пытаясь обнажить кожу. И, не внушая окутавшим поле крикам, шепчет молитву.       Но не ту, которой его учили тогда, в то потерянное время, которое он уже никогда не вспомнит. А вот Хорсун начинает вспоминать, и понимает — помнить не хочет! А потому шёпотом повторяет за ним молитву Христу, ощущая, как к сухим губам липнет свежая слюна. Так они вдвоём и стояли, Тихое безумие и Громкое сумасшествие, целое, абсолютное Ничто. Вразнобой шептали одну молитву.       Хорсун подал парню руки. Тот, пусть и крепко их схватил, всё равно не поднялся. Теперь было не до молитвы. Хорсун без слов понял, что парню плохо.       Но даже на это отреагировать мужчина не успел. Ветер набирал обороты. Горячий поток пыли хлынул Хорсуну по лицу и попал в глаза. Он мнимо сощурился, пытаясь выреветь тот мусор. Всё равно уже не важно, кто увидит, да и на собственное достоинство можно не внушать. Сталкеры приближались к ним. Возобновившим свою молитву. Но Хорсун был невероятно напуган. Они не переставляли ног. При ходьбе.       Во имя Отца, Сына, Святого Духа, Девы Марии, Мира, Иссушенного Поля, Иссушенной Памяти, Правды и Веры, Крови, Хлынувшей в Голову, Оторванных Ног, Оторванной Памяти, Пистолета на Виске, Проглоченной, Обглоданной Памяти!       Парню плохо, он въедается руками в рукава Хорсуна, пальцы скользят, он кричит.       Хорсун сдаётся.       Ветер прижимает к нему остальных сталкеров. И, в том мнимом совокуплении, родится новая, плутоватая Зона.