Жмурки со смертью

***

      Как только высокие своды замка начинают безжалостно дробиться — мейстер Квиберн с улыбкой узнаёт это почти торжественное смешение тьмы и света: так, бывало, съёживалась громада Цитадели, когда её коридоры заполняла толпа желающих порезвиться школяров. Позже, в том возрасте, когда юных книжников начинало одолевать тщеславие и разнузданность, они предпочитали разминать затёкшие члены в драках, но лучше всего Квиберну запомнилась шалость «толчок слепца» — так, подшучивая над немощным старцем Валгрейвом, они прозвали обыкновенные жмурки.       Даже истекая кровью, мейстер не верит, что он распластался на ступенях у входа в Твердыню Мейгора: вот привычно обступившие его тени, среди которых мелькают знакомые лица однокашников, и в их череде одно, особенно противное ему — угловатый юноша, из страха выдавший их преступное увлечение некромантией, и другое, милое, памятное до последней веснушки — бледная девушка, чьё нутро, готовое к препарации, раскрылось перед ним, как диковинный цветок.       Обволакиваемый склизкой субстанцией силуэтов, Квиберн жертвует остатки сил на то, чтобы разорвать призрачную круговерть и вырваться к свету Ведущего, дабы победить, проиграв. Но бледные тени, демонически смеясь, тащат его в пекло, перебирая без того сжавшие до хрипа старческую шею звенья цепи.       Серсея не обманывается мешковатым плащом. Она видит, как судорога проходит по телу её десницы, замирая у грудной клетки, вступая с сердцем в неравный бой — Квиберн шепчет что-то на незнакомом ей языке, должно быть, это валирийский — и дрожь отступает, изливаясь кровью — на бордовом платье королевы она практически не видна.       Человек, который служил ей всю жизнь и любил её так, что мёртвые вставали из могил с единственной целью — продлить её славу — теперь он лежит, натянутый, как струна, последний защитник Серсеи, и беспокойно водит рукой по холодным плитам. Отныне, оставленная всеми, кроме неровного дыхания его последних минут, забытая — вернее не узнанная — даже своим последним ребёнком, королева склонилась над заострившимся лицом мейстера — в нём всегда было что-то величественное — и корона, зазвенев, покатилась вниз, на секунду, как бы примериваясь, задержавшись в седых волосах слуги.       Квиберн слышит этот размеренный рокот и чувствует биение волн о стены Цитадели, у него есть всего несколько минут форы перед тенями, загибающимися в нечеловеческие узлы — море, которым он плыл на свет, голосом с дальнего берега которого он был ведом, разверзлось, готовое бережно его принять. — Квиберн…       Перепутать невозможно: взыскательные нотки — а он был виновен перед ней, потому что ушёл, не спросив, играть в жмурки с тенями, внутренний надлом — он помнил её поруганную, но такую совершенную наготу — и счастливая обволакивающая мягкость — незаслуженная и несвоевременная. Вне всякого сомнения, она, нашедшая и угадавшая, зовёт его по имени, говоря, что игра окончена. Только бы ещё на миг погрузиться в свет, исходящий от её золотых волос, прежде, чем навеки облачиться в чёрную повязку слепца — вот и локон невесомо скользит по его закушенной щеке и Квиберн пытается удержать его руками, но шёлк обманчиво стекает между трясущихся пальцев — солнечный луч не зачерпнуть.       Твердыня замка рушится, тени возвращаются, возглавляемые обезображенным Клиганом — пока язык ещё подчиняется изъеденному горячкой горлу, Квиберн успевает прошептать голосом, срывающимся в немоту: — Не плачьте, моя королева.       Серсея бессильно давится глухими рыданиями, пытаясь закрыть смотрящие с такой неуместной здесь и сейчас нежностью глаза — огненный ад одиночества подступает к ней со всех сторон, но она знает: пытка продлится недолго.       Беззаботные мальчишки толпятся в подземелье Цитадели, на их лицах пляшут тени от факелов, невысокий юноша с повязкой на глазах распахивает руки, точно крылья, улыбается, и, брызжа смехом, выкрикивает: «Я иду тебя искать!»