Том Марволо Реддл

      «Я никогда не был глупцом. — звучал голос где-то над Годриковой впадиной. Бесплотный дух летал под освещённым Луной небом и невольно предавался размышлениям. Конечно, ведь времени теперь предостаточно. — Я всегда знал, что мир делится на сильных и слабых, высших и низших, ведущих и ведомых. Приютская жизнь показала мне, что ведомые пропадают в этом мире так быстро, словно по исписанной карандашом бумаге проводят ластиком; сильные поглощают до дна слабых и плюют на мораль, а высшие поднимаются бесконечно вверх по лестнице из низших. Поэтому тогда, в далёком 1939, я не поверил тому человеку, чей голос был таким приторно-сладким и полон нравоучениями о том, каким нельзя быть. Стал бы человек так оценивающе рассматривать какого-то мальчишку из приюта, словно проверяя или подтверждая свои догадки, если бы ему это что-то не давало?       Я никогда слепо не верил. Точный холодный расчёт, каждое действие чёткое и однозначное. Я жил словно на минном поле. «Шаг влево, шаг вправо — расстрел», - так вроде говорят? Слизерин — это приговор для магглорожденного. Но не для приютского магглорожденного. Я с детства был хитер и находчив. Я быстро приспособился к жизни на факультете. Я начал учиться, стал работать на репутацию, и вскоре ко мне начали присматриваться как учителя, так и ученики. Я становился известным. Стал собирать соратников и близких людей. Ведь таким должен будущий лидер?»       Дух ненадолго остановился, словно переводил дыхание. Он никак не ожидал от себя таких откровений. Спустя какое-то время он продолжил:       «Я ненавидел войну. 1940е года были ужасными. Я приезжал каждое лето в свой приют, каждое лето был в Лондоне и каждое лето боялся за свою жизнь. Каждый день я выживал как мог. У приюта не было денег на обеспечение сирот. Большую часть времени я проводил за воровством в маггловском Лондоне. Больше всего я боялся сигнала воздушной тревоги, звучавшего недалёко от меня. Тогда я понимал, что не одно Протего не защитит меня от человека, умирающего прямо на моих глазах. Те 5 лет я не боялся, что меня могут исключить, лишить палочки или засадить в Азкабан. Больше всего я боялся бессмысленных жертв, убитых ради какой-то недостижимой цели. Я не хотел быть лидером, использующим террор ради достижения целей.       Я умел правильно завербовывать. Я был частым гостем на приёмах той или иной чистокровной семьи. Чаще всего я был на них кем-то вроде шута. Мои речи сеяли сомнения в разумах и душах людей, привыкших к удобной лжи, в которой они жили все последние годы. Я всегда говорил лишь чистую правду и никогда её часть. Они думали, что управляют мной, словно ручной собачкой. Они думали, для меня это большая честь бывать наших приёмах. Но это было не так. На этих балах я получал намного больше, чем они могли себе представить: связи и власть. Таким образом я оставался шутом в тени, который, как известно, всегда правит королём.       Я всегда тяготел к знаниям. Я знал, что тот, кто владеет информацией, владеет миром. Я никогда не делил мир на белое и чёрное. Все для меня было одинаково. Я хотел только справедливости, как типичный сирота. Поэтому все знания использовал только в этом русле. Но иногда во мне словно просыпалось любопытство и тяга, как у маленького ребёнка, всё узнать и попробовать на себе. Если бы не это я бы никогда не знал, что такое крестражи.»       Дух снова вздохнул. Ночное небо, яркая белая Луна и тишина — это всё сопровождало рассказ бесплотного существа, невидимого для глаз, но существующего среди пространства, времени и Магии. Но вот, дух снова заговорил:       «Я ненавидел предателей. Моя паранойя, раньше смирно лежавшая где-то на задворках сознания, тогда расцвела буйным цветом. Я начал подозревать всех и каждого. Я пытался обезопасить себя всеми возможными способами. Я пытался переубедить себя, что соратникам можно доверять. Но я не мог совладать с собой, словно мной кто-то управлял извне. Мои чувства, которые и так никогда не были сильны, вообще исчезли. Мне даже казалось, что временами меня заменяет кто-то другой, жесткий и расчётливый. Я допускал, что такое состояние может быть следствие цены, заплаченной за бессмертие. Но ведь такого не было описано ни в одной книге, и мне временами было страшно.       Я не мог остановиться. Крестражи были похожи на маггловские наркотики. Я хотел создавать их ещё и ещё. Для их создания мне приходилось убивать. Я всё ещё помнил ужасы бомбежек, смерть людей на моих глазах, но управлять собой я был уже не в силах. Помощи извне ждать не приходилось. Я наводил ужас в глазах сторонников. Круциатус стал привычным заклинанием, крики стали самой сладостной песней для моих ушей, мольбы о помиловании приводили меня в неописуемый восторг. Абраксас, мой самый близкий соратник, Барти, мой маленький гений, Северус, мой гениальный зельевар — никто не смог противится моим жестоким приказам. Разве таким лидером хотел я быть?       Я убивал людей. Я стал бездушной машиной для убийств. Мои зверства росли, а душа уменьшалась в геометрической прогрессии. В магическом мире началась Гражданская война, и главным врагом людей стал я. Тот я, который учинял эти разбои и шантажи. Я уже не был человеком. Я переименовал себя в Тёмного Лорда Волан-де-Морта и заставил всех бояться своего как прошлого, так и настоящего имени. Во мне не осталось ничего человеческого. Лишь шестая часть моей разорванной души. Самая худшая часть моей души. Но в тоже время самая ценная её часть.       Я боялся смерти. Я боялся своего близкого конца. Дамблдор обступал со всех сторон. Его и мои люди сталкивались каждый день. Это был кошмар. Но предсказание, которое озвучила эта шарлатанка Трелони, стало его апогеем. Моё безумие вышло из под контроля. Я решил убить младенца. О Магия, каюсь перед тобой! Я решился на убийство младенца! Я не желал этого. Но маниакальное желание жить любой ценой я не мог проигнорировать. Я всё-таки явился в эту священную ночь Самайна в этот роковой дом. Я убил старших Поттеров, и уже пустил в мальчишку луч Авады, как сама Магия стала на его защиту. И тогда я словно прозрел: я понял, что наделал, но исправлять было уже поздно, и приготовился принять заклинание на себя. Душа, в который раз разделилась на пополам, причиняя нечеловеческую боль.       Я думал, что больше всего боюсь смерти, однако теперь я понял, о Мерлин! Я понял, что боюсь посмотреть в глаза своим сторонникам, чувствуя груз вины на своих плечах. Я боюсь, что самым лёгким искуплением для меня будет Авада Кедавра.       О Магия! Я Том Марволо Реддл, Лорд Волан-де-Морт, раскаиваюсь в своих действиях и поступках. Да будет так!»       Яркая вспышка осветила предрассветное небо. Где-то на Тисовой улице в Литтл Уингинге заплакал ребёнок. Ничто не нарушало гармонию рассвета. Лишь одна целая душа блуждала по свету. А мать Магия наблюдала за всем этим и не вмешивалась. Ведь она сегодня спасла уже две невинных жизни. Но об этом никому!