***
Когда он заканчивает, на столе рядом вырастает кучка мусора и использованных инструментов, а на пип-бое пациента в окошке часов светится цифра 1:43. Аркейд чувствует себя ужасно уставшим. Но в то же время почему-то довольным. Обычно прямая работа с людьми заканчивается тем, что он ещё несколько дней занимается исключительно исследованиями в одной из башен и Джули старается его не дёргать лишний раз. Все, в общем-то, стараются. А сейчас нет желания уйти подальше к тихо звенящим бесполезным пробиркам и это странно. Геннон решает подумать об этом с утра, когда станет понятно, что с пациентом всё будет в порядке. А сейчас он просто пойдёт в соседнюю палатку и ляжет спать. В отличие от того бардака, что тут творился днём, сейчас в форте тихо, его помощь больше не требуется и можно отдохнуть. Здесь останется дежурить кто-то из новеньких — надо попросить, чтоб нашли Джеймса… С этими мыслями Геннон отодвигает полог и выходит. Парнишка как раз пробегает мимо. — Джеймс, погоди. Ты занят? Можешь до утра подежурить здесь? — он кивает на палатку, едва сдерживая зевок. — Да, конечно, доктор Геннон. Только занесу это, — он взглядом указывает на поднос с инструментами в своих руках, — доктору Стил и сразу к вам. — Спасибо, — благодарно улыбается Аркейд и возвращается обратно к пациенту. Тот вроде бы спокойно спит, так что доктор просто обессиленно падает на стул рядом с койкой. Есть время без спешки разглядеть, что это за таинственный… чёрт, кто же он? Военный? Нет, тогда бы он тоже был в форме. Хотя этот НКРовец с ним… Наёмник? Судя по броне, мог бы им быть, но они обычно не берут в качестве основного оружия снайперские винтовки. Ещё и пип-бой… Аркейд поправляет сползшие на кончик носа очки и задумчиво оглядывает спящего. Замечает шрам над левой бровью. Похоже, этому парню не привыкать попадать в переделки. Но выжить после пули в лоб… Геннон уважительно хмыкает. Такой стойкости организма можно только позавидовать. На пустошах редко встретишь и здоровых-то людей, а тут такое. Всё же надо будет спросить хотя бы имя, когда он проснётся. — Доктор Геннон, я здесь, — шепчет заходящий в палатку Джеймс. — Ещё раз спасибо, — Аркейд с трудом поднимается со стула. — Я в соседней. Зови, если что. — Да, конечно. Выспитесь хорошенько, вы наверняка устали. — Хорошенько — это не к нам, Последователи всегда спят с одним открытым глазом, — невесело усмехается доктор, прежде чем выйти из палатки. Уже укрывшись тонким покрывалом и закрывая глаза, Геннон вспоминает несуразное обещание пациента и почти беззвучно фыркает себе под нос: — Луну с неба…***
— То есть, как это — «ушёл»? — Ну просто встал с койки, попрощался и ушёл, — Джули возится с перевязкой очередного местного, пострадавшего в драке со скваттерами. — Да кто он такой вообще?! — шокированно выдыхает Аркейд. Ночью этот человек вваливается весь в крови и дырках от пуль, а в шесть утра «встаёт, прощается и уходит»? Что за изощрённый способ самоубийства? — А ты не знаешь? — Фаркас отрывается от перевязки и недоверчиво косится на Геннона. — Понятия не имею, — качает головой тот. Джули как-то странно ухмыляется и дёргает бровью. Что, какая-то местная знаменитость? Невероятно крутой наёмник без имени? Что за тайны они тут развели? — Значит, когда вернётся, тогда и познакомишься, — она пожимает плечами, завязывая бинт на ноге пострадавшего. Аркейд закатывает глаза. Она издевается, что ли? — Большое спасибо, Джули, — язвительно цедит он, и резко разворачивается, заставляя взметнуться полы халата. В конце концов, можно спросить у кого-нибудь другого. В форте полно людей, хоть кто-то в итоге расскажет. Она коротко смеётся — это уже совсем ни в какие рамки! — и бросает ему вслед: — Потом поблагодаришь. Пожалуй, можно спросить у Беатрикс. Она всегда в курсе происходящего. Хоть он сам не в восторге от её немного пошлой и грубоватой манеры общения, в осведомленности ей не откажешь. Геннон идёт прямо к сторожевому посту у ворот и уже в двух шагах от него ловит себя на мысли — а, собственно, зачем ему так нужно знать, кем был тот незнакомец? Для отчётов и записей по расходу лекарств, твёрдо говорит он себе и решительно зовёт охранницу: — Беатрикс! У меня к тебе один… м-м... вопрос. Та отвлекается от журнала и поднимает взгляд на Аркейда, у которого почему-то появляется тянущее ощущение где-то в районе желудка. Будто он нервничает. Что за глупости? — А он хорош, да? — ехидно тянет она, не дав Геннону и вопрос задать. — Вот это обаяние — даже полудохлым очаровал нашего доктора. — Что? О чём ты?.. Хотя неважно, — отмахивается он. — Помнишь пациента, которого вечером на себе снайпер из НКР притащил? Кто он? В смысле, тот раненый, как его зовут? Рассел удивлённо распахивает глаза и поправляет шляпу: — Ты… Ты что, не в курсе? Он не сказал тебе, кто он? — Нет, — отвечает Аркейд сквозь сжатые зубы, начиная злиться. Желание заставить его играть в «угадайку» передаётся воздушно-капельным путём? — Он был немного занят — пытался умереть у меня на руках от кровопотери. Это, знаешь ли, не способствует взаимным расшаркиваниям. — О, тогда ничем не могу помочь, дорогуша, — Беатрикс встряхивает журнал в руках. — Не стану лишать нашу легенду шанса самостоятельно представиться и поблагодарить дорогого спасителя. Аркейд раздражённо фыркает и прячет руки в карманы халата. Они все сговорились?! Да к чёрту всё. Он разворачивается и сердито топает к башне, где его со вчерашнего утра ждут пробирки с незаконченным составом для лечения ожогов. Если он не найдёт способа улучшить эффективность, это осядет на полке очередным бесполезным исследованием. Когда он наконец заходит в свою небольшую лабораторию и зажигает свет, то первой в глаза бросается единственная пробирка в подставке, стоящей прямо в середине стола. И он сам точно не мог её там оставить. То есть, разумеется, мог бы, но не оставлял, когда уходил из башни, чтобы поработать на воздухе. Сюда обычно никто не заходит, да и ни один Последователь не стал бы портить чьи-либо исследования. Геннон медленно делает шаг. Подставка прижимает к потёртой поверхности стола аккуратно свёрнутый листок бумаги. В записке всего два слова, размашисто нацарапанных карандашом: «Попробуй это». И если бы не то, что содержимое пробирки — явно его собственный состав, только немного изменённый, он бы выкинул её тут же. Просто потому, что кто-то нагло влез в башню, испортил результаты долгого исследования и ко всему прочему ещё и подписал свою наглость. Аркейд осторожно подставляет пробирку под свет, легонько трясёт, принюхивается. Наконец достаёт немного смеси пальцем. Это именно то, над чем он работал — мазь от ожогов. Этот вариант чуть более вязкий, зеленоватый и теперь пахнет какой-то травой. Но ничего подозрительного в нём нет. Спустя полчаса размышлений над пробиркой, включавших в себя непрерывное сверление её взглядом и метания из угла в угол по скрипящим доскам пола лаборатории, исследовательский интерес побеждает здравый смысл, который буквально вопит «даже не думай». Аркейд быстро поджигает свечу и через несколько минут капает горячим воском на запястье. Это не неожиданно, но всё равно больно. Кожа моментально краснеет и Геннон тянется к пробирке, набирает мазь на палец и обильно смазывает ожог. В лучшем случае от этого не будет никакого эффекта. В худшем — ну, станет только хуже. Он сворачивает записку и вставляет в штатив для пробирок рядом с доработанной (или безнадёжно испорченной) смесью. И отодвигает их в угол стола. Пожалуй, теперь стоит выйти и поискать тех охранников, которые дежурили этой ночью. И спросить, кого они пропустили в лабораторию. Аркейд кивает своему решению и одёргивает рукав халата, прежде чем выйти во двор форта. — Сэм, скажи, пожалуйста, кто дежурил сегодня ночью? — доктор останавливает первого попавшегося охранника. — Я и Люси. Она уже спит, наверное, а я вот только собираюсь. Тяжёлая была смена, да, док? — Да, очень, — на автомате соглашается Аркейд. — Ты случайно не видел никого возле восточной башни за время дежурства? — Э-э-э… Да вроде нет. Но я около шести отходил с поста, — Сэм чешет затылок с виноватым видом. — Спроси у Люси, когда проснётся. Мимо проходит Беатрикс Рассел с какими-то коробками в руках и подозрительно довольно ухмыляется. Кажется, она слышала вопрос Аркейда. И её вид свидетельствует о том, что она замешана в этом. То есть, она вряд ли сама взялась дорабатывать состав, поскольку и близко не имеет отношения к медицине или околомедицинским исследованиям, но она могла помочь тому, кто это сделал. Геннон скомкано благодарит, желает ему хорошо выспаться и бежит за женщиной в ковбойской шляпе: — Беатрикс, ты что-то знаешь о том, кто сегодня ночью взломал лабораторию? — Аркейд, нельзя взломать то, что не заперто, — говорит она с намёком в голосе. И о чём опять… Так, не имеет значения, но она точно связана с этим проникновением. — Тем не менее, кто-то взломал её и испортил моё текущее исследование. И мне почему-то кажется, что ты знаешь, кто это был. Её улыбка становится ещё шире. — Ты тоже знаешь. У него своеобразные способы говорить «спасибо», но ты привыкнешь, — Рассел, как ни в чём не бывало заходит в западную башню, оставляя ошарашенного таким ответом Аркейда щуриться от солнца. То есть, она не собирается говорить, кто это был. Значит, осталась Люси…***
Выяснение личности взломщика-экспериментатора, как и личности пациента-тайны отходит на второй план ровно на неделю, в течение которой у доктора Геннона постоянно появляются новые проблемы и задачи, стоит только вспомнить о той напряжённой ночи. Ситуация осложняется ещё и тем, что предложенный незнакомцем состав не оставил от ожога и следа. Меньше, чем за сутки. После такого без преувеличения потрясающего эффекта, Аркейда начинают раздирать противоречивые чувства. С одной стороны — то же чувство собственности из-за исследования и, возможно, капля доброжелательной зависти. С другой — некоторая доля восхищения сообразительным наглецом и, разумеется, радость за новое лекарство, которое работает. Радость омрачена тем, что у Аркейда почему-то не выходит такой же результат, но он не слишком торопится с воспроизведением, если быть откровенным. Семь дней с той самой ночи проходят почти незаметно для всех Последователей. Напряжение между скваттерами и жителями Фрисайда постепенно улеглось и стычек на улицах, после которых остаются раненые и покалеченные, почти не случается, но, тем не менее, работы в форте хватает. Люди носятся по двору, между палатками, что-то складывают, разбирают, переворачивают и расставляют — всё гудит, как в растревоженном гнезде касадоров ровно до того момента, как обе створки ворот широко распахиваются, чтобы пропустить двух караванщиков и нагруженного ящиками и свёртками брамина. В форте словно выключают звук, слышно только чей-то удивлённо-усталый шёпот: — А что сегодня за день? Вторник? Или четверг? Когда у нас поставки? По вторникам же, да? Последователи пялятся на абсолютно незнакомых караванщиков и никто почему-то не спешит подходить к ним. Наконец Джули берёт всё в свои руки: — Добрый день. Вы с кем-то договаривались о доставке для Последователей Апокалипсиса? Доктор Геннон выходит из башни с коробкой, в которой лежат его записи и заметки, ровно в тот момент, когда Фаркас делает шаг к караванщику. Он мельком замечает, что все в форте глазеют на ворота, но не обращает на это внимания, погружённый в свои мысли. Пока один из двух мужчин что-то объясняет Джули, второй осматривает толпу, цепко прищурившись. И срывается к Аркейду, как только его замечает. — Эй! Эй, это вы доктор Геннон? — Что? — он едва успевает вынырнуть обратно в реальность, как его чуть не сбивают с ног. — Да, это я. Караванщик довольно усмехается и лезет в один из многочисленных карманов на поясе. Достаёт оттуда сложенный листок и кладёт сверху на коробку, которой заняты руки доктора. — Держите. Попросили передать лично вам. Пойдёмте, тут кое-что ещё завалялось. Аркейд ставит коробку на стол в ближайшей палатке и идёт за мужчиной к каравану, чтобы увидеть, как они оба снимают со спины брамина три увесистых свёртка и складывают на стол на посту охраны. Джули (да и все остальные) теряют дар речи, когда начинают разворачивать посылки. В первой — шприцы с Мед-Х и упаковки со стимуляторами. Во втором — вечно заканчивающиеся пакеты антирадина, несколько коробочек с детоксином и банки с Рад-Х. Где-то рядом с правым плечом Аркейда восхищённо присвистывает Беатрикс: — Ого. Даже у НКР снабжение похуже будет. Наконец третий свёрток под завязку набит какими-то травами, которые родом явно не из Мохаве, мешочками с порошком, и глиняными баночками и бутылочками. Бутылочки плотно запаяны воском и украшены племенными узорами. Аркейду хочется протереть глаза. Они точно не ошиблись адресатом? Иначе будет обидно — помахать перед вечно нуждающимися в медикаментах Последователями всем этим добром, а потом выяснить, что это не для них. Джули тем временем напряжённо переговаривается о чём-то с наиболее разговорчивым караванщиком. Когда он наклоняется к её уху и что-то коротко шепчет, её лицо озаряется улыбкой. — Спасибо вам огромное, — громко говорит она, тут же делая отмашку рабочим, чтобы начали сортировать и раскладывать по местам припасы. То есть, это действительно для них, для Последователей. Но кто? Запасы их привычных поставщиков выглядят куда скромнее. Караванщики разворачивают брамина и медленно выходят за ворота, а Фаркас косится на Аркейда, который наклоняется над связками трав и каких-то корешков, собранных неизвестным доброжелателем. Она заговорщически подмигивает ему и… Его словно бьёт током. Он выпускает из рук что-то сушёное и колючее и бежит в палатку, в которой оставил коробку. И записку. Мятый клочок бумаги пахнет солнцем и песком и смотрит на изумлённого Геннона двумя строчками. «Medicus nihil aliud est, quam animi consolatio. Спасибо». Те же широкие, немного пляшущие, но аккуратные буквы, которые неделю назад предлагали ему испробовать доработанную мазь. Тот же человек, который заставил доктора переживать за абсолютно сумасшедшее безрассудство ночного пациента по отношению к собственному здоровью и лечению. Вот же чёрт. Аркейд отбрасывает записку и начинает судорожно перебирать свою коробку в поисках хоть одного чистого листика. Необходимость хоть что-то ответить этому совершенно непредсказуемому человеку заставляет почти ощутимо зудеть подушечки пальцев. Может, этот караван ещё не ушёл из Фрисайда и кто-нибудь из них согласится за крышки передать ответ… Наконец он находит относительно чистый лист и хватается за карандаш, пытаясь собрать свои мечущиеся мысли и вопросы в короткую и вежливую благодарность. Секунд десять он бессознательно грызёт кончик карандаша, а потом тщательно выводит: «Последователи Апокалипсиса очень благодарны за лекарства. Обещаю, мы найдём им применение. А я благодарен за доработку моего исследования, хоть и совершенно не одобряю такие методы. Эффект от лекарства превосходит все ожидания и я бы хотел узнать, что и в каких пропорциях***
В течение пары дней после прихода неожиданного каравана обитатели форта обсуждают это событие наравне с тем, что Король наконец договорился с майором Кирен о том, чтобы кормить не только скваттеров, но и местных, а НКР смогла отбить у легионеров Нельсон. И первое, и второе вызывает у Аркейда скорее положительную реакцию. Обострившийся в последнее время конфликт между скваттерами и Королями приносил массу неприятностей всем вовлечённым в него сторонам, так что хорошо, что они в итоге всё уладили. Некоторые пациенты шептались между собой, что если бы не какой-то посредник, НКР и Короли бы друг друга просто перестреляли и неизвестно, чем бы это закончилось для города. А что касается второго события… Что ж, хорошие новости в Мохаве на вес золота. Особенно если предположить, что потеря Нельсона — не тактический ход со стороны Цезаря, который повлечёт за собой куда более масштабную атаку на фронте, а демонстрация в кои-то веки слаженных действий армии НКР. И снова Аркейд случайно слышал, как местные бродяги спорили о том, что к освобождению Нельсона военные имеют такое же отношение, как коготь смерти к фермерству — на самом деле лагерь в одиночку освободил тот самый Курьер, который умудрился лично поговорить с мистером Хаусом и вообще навёл шороху на Стрипе. Звучало весьма сомнительно — вряд ли бы кто-то смог самостоятельно перебить всех легионеров прямо на захваченной ими территории. Наконец откуда-то все Последователи узнают (наверняка это дело рук Рассел), что всё «пожертвование» сопровождалось благодарственным письмом для доктора Геннона и это занимает умы и языки людей ещё на два дня. Дословно содержимое записки, разумеется, никто не знает, но предположения, которые светятся как неоновые вывески на Стрипе в глазах сплетников и сплетниц, говорят сами за себя. Очевидно, они себе навоображали вопиюще бессмысленную похабщину. Когда Аркейду становится поперёк горла роль объекта чужих фантазий, он на несколько дней пропадает в лаборатории. Ему есть что исследовать — возможно, из присланных трав получится сделать что-нибудь полезное и эффективное. Работу над мазью от ожогов он откладывает до момента получения ответа на своё письмо. Иногда по вечерам к нему заходят Джули или Джеймс, передают ужин и быстро уходят. Они едва ли не единственные на весь форт, кто не участвует в обсуждениях или не стремится пронюхать, что же ему написал благодарный пациент. У Фаркас слишком много своих забот, а Джеймс, похоже, просто хороший и честный человек. Так что Аркейд не против их компании в редких случаях. Вдобавок ко всему прочему он начинает ловить себя на том, что вроде бы… волнуется? Да, безопасность торговых путей в Мохаве оставляет желать лучшего, как и погода, и песчаные бури, и разбитые дороги, и радскорпионы, и чёрт знает что ещё, но то, что тот угрюмый караванщик до сих пор не принёс ответ, настораживает. Письмо просто не дошло? Или что-то случилось с адресатом? Собрал новый набор колотых и огнестрельных ран? Попал в плен к Легиону? Просто решил не тратить крышки на ответ? Иногда вопросы проносятся в голове вихрем, наслаиваются, перебивают друг друга и оседают неприятным комом в горле, оставляя Аркейду самое унылое из всех занятий — ожидание.***
Если бы кто-нибудь успел предупредить доктора Геннона, что его тщательно скрываемое прошлое так буквально постучит во входную дверь и ворвётся в ежедневную рутину, то даже в этом случае он всё равно был бы удивлён. Потому что проснуться на рассвете и обнаружить над собой радостно попискивающий дюрафреймовый робоглаз — чёрт, да такого и врагу не пожелаешь! До того, как он сонно находит рукой очки на столике возле койки, он на семьдесят пять процентов уверен, что это ему снится. Впрочем, когда выясняется, что мерно покачивающийся в воздухе робоглаз вполне реален и, к тому же, чего-то явно хочет именно от Аркейда, становится совсем не смешно. Столько лет маскировки, недомолвок, тайн и иногда — откровенной лжи, а теперь всё насмарку из-за невесть откуда взявшегося дёрганого анклавовского робота?! Да что вообще ему нужно здесь? Жалкие остатки армии Анклава тихо доживают свой век в сотнях километров от Наварро и теперь что? Получать приказы из прошлого? Одному Богу известно, сколько времени эта штуковина сюда летела. Аркейд стоит напротив спокойно жужжащего робоглаза, слегка наклонив голову, и думает. Видимо, сейчас начнётся воспроизведение записи, которое явно не получится скрыть от остальных обитателей форта. Можно попробовать просто превратить его в груду оплавленного железа, а самые неузнаваемые детали выбросить где-нибудь в переулках во Фрисайде — бродяги быстро разберут их для продажи… — Чёрт… — Геннон устало трёт глаза. Тайны прошлого слишком тяжёлые и гнетущие. Каждый раз, стоит тебе решить, что всё уже позади, как случается что-нибудь, что заставляет оглянуться и увидеть, что ты всё ещё тащишь это дерьмо за собой. Робоглаз снова пищит — и хоть где-то в глубине души Аркейду хочется просто наставить на него пистолет и разнести модуль управления ко всем чертям, всё же он решает, что лучше будет выяснить, зачем же прилетел робот. — Открыть интерфейс управления. Протокол идентификации объекта, текущей задачи и пункта назначения, — командует Аркейд, скрестив руки на груди и нахмурившись. Давненько он не использовал эти знания. И, видимо, успел всё забыть за эти годы, потому что робот реагирует нестандартно. Вместо предполагаемого воспроизведения названия модели и поставленной задачи он коротко пищит и начинает медленно поворачиваться вокруг своей оси до тех пор, пока перед глазами Геннона не оказывается заплатка в виде потёртого номерного знака. Это… Странно. — «ЭД-Э»? Робоглаз покачивается вверх и вниз, словно кивая в знак согласия и довольно пищит. Отлично. Блестяще. Вместо цифрового идентификатора у этого робота есть своё имя. Кто бы его ни программировал, это можно расценивать как потрясающую фривольность в трактовании приказов. И насколько Аркейд помнит из рассказов Джонсона, в Анклаве такое точно не поощрялось. — Хорошо, ЭД-Э… — доктор задумчиво протирает очки рукавом халата в надежде на озарение, которое подскажет, как сформулировать запрос. Очевидно, стандартные приказы на него не подействуют, но стоит попытаться. — Миссия и пункт назначения? ЭД-Э будто бы недовольно попискивает и плавно подлетает к Аркейду поближе. Тот замирает, так и не надев очки, с одной мыслью — успеет он достать пистолет до того, как эта сумасшедшая железка разнесёт его мозги в кашу лазером или нет. Но робот едва касается его лба прохладным металлом и с тихим жужжанием отлетает обратно. Потом поворачивается передней ребристой пластиной и требовательно пищит. Пожалуй, вот это — странно. Значит, судя по этому… жесту, ему нужны не Оставшиеся, а сам Аркейд. В этом нет никакого смысла — он сам по себе почти не имеет отношения к Анклаву. Робот снова нетерпеливо и вроде бы вопросительно попискивает и Геннон готов то ли аплодировать себе, то ли хвататься за голову — кажется, он научился распознавать эмоции у дюрафреймовых робоглазов. ЭД-Э быстро вертится влево и вправо, стараясь держать левый край передней пластины прямо перед глазами доктора. Тот надевает очки и делает шаг вперёд: — Мне нужно обратить внимание на… Что? На двигатель? — вслух рассуждает он. — Нет, тогда бы ты повернулся вверх ногами. Не то чтобы они у тебя были… Это точно не боевой ингибитор, я на него и дышать не стану, мало ли, как тебя перемкнёт… ЭД-Э отзывается неодобрительным ворчанием, словно это его обидело. Аркейд продолжает внимательно осматривать корпус, пока наконец не замечает крошечный знак Последователей — крест в круге — и рядом стрелочку, указывающую на выемку в месте стыка пластин. Указатель нарисован очень густой тёмно-коричневой краской. Геннон довольно хмыкает. Оригинальная мысль — использовать робоглаз в качестве почтового конверта. ЭД-Э что-то воодушевлённо пищит — видимо, радуясь сообразительности доктора — и опускается чуть ниже, на уровень глаз. Аркейд берёт скальпель и кончиком поддевает пластину, другой рукой придерживая робота на месте. Внутренняя электронная начинка — платы, цепи, блоки питания и корпус двигателя — немного смещена, чтобы освободить место под небольшой прямоугольный свёрток. Он довольно лёгкий, завёрнут в бумагу и перевязан верёвкой. Упаковка моментально рвётся под нетерпеливо дрожащими пальцами, показывая доктору выпуск «Терапевтического журнала округа Колумбия», посвящённый болезням сердечно-сосудистой системы. Один из трёх, которых у Аркейда в коллекции ещё нет. Он читал его давным-давно в одной из библиотек Последователей, даже помнит наизусть некоторые фрагменты, но в той версии не было нескольких страниц. Он быстро пролистывает книгу — все на месте. Невероятно. Между обложкой и последней страницей — желтоватый прямоугольник свёрнутой записки. Который почему-то вызывает необходимость медленно вдохнуть и выдохнуть до того, как отложить книгу в сторону и полностью сосредоточиться на письме. Строчки в этот раз гораздо более неровные и пляшущие — где-то на карандаш нажимали сильнее, где-то — едва-едва. Геннону хотелось бы думать, что всё дело в лишнем стакане виски или в ментатах, от которых не успеваешь за собственными мыслями, но… маленькое бурое пятнышко в углу похоже на засохшую кровь. Чёрт. Аркейд сжимает письмо чуть сильнее — неужели он всё-таки попал в переделку? Насколько серьёзны раны? Наверняка старые не до конца зажили, а теперь ещё и это… И самое ужасное — даже неизвестно, где этого сорвиголову носит. То есть, по присланным травам и снадобьям было понятно, что он сейчас не в Мохаве — здесь нет племён, которые украшали бы свою утварь такими узорами. Но где именно? Даже по времени доставки не получится высчитать — слишком много неизвестных переменных. Аркейд заставляет себя отвлечься от захлестнувшей мысли тревоги и сфокусироваться на смысле слов. Первая половина письма занята ответом на просьбу Аркейда. Рецепт приготовления той самой мази. Полный, с составом и дозировками, порядком действий и комментариями. От того, как её делал сам доктор, отличается буквально двумя пунктами, а в остальном складывается ощущение, будто этот незнакомец был рядом во время исследования и своими глазами смотрел на процесс приготовления. Вторая часть написана уже чуть более ровным почерком — видимо, через некоторое время после первой. «Рад, что помогло. Удивительно, но ты почти изобрёл лекарство, которое когда-то использовало одно племя из Бёрэм Спрингс. Я просто не мог пройти мимо такого совпадения, знаешь ли. Здесь бы очень не помешало что-нибудь похожее — солнце днём ещё хуже, чем в Мохаве (да, бывает и такое). Если вдруг начинаешь по-врачебному переживать — сейчас же перестань, со мной всё в порядке. Настолько, насколько это возможно, если все руки исколоты чёртовой опунцией. Хотел бы написать гораздо больше, но Джед говорит, что пора идти. Береги себя. P.S.: со мной ничего не случится. Я же ещё обещание не выполнил.» Вот же наглец, невпопад думает Аркейд и ещё раз перечитывает вторую часть письма. В голове куча вопросов: где находится Бёрэм Спрингс, как он «проходил мимо» закрытой лаборатории, где это — «здесь», кто такой Джед… Вместо того, чтобы пытаться найти ответ хоть на один из них, он говорит вслух совсем другое: — ЭД-Э, ты сможешь доставить ему мой ответ? Робот дёргается, утвердительно пищит и Геннон ищет карандаш и бумагу для ответа. Он пишет о благодарности за журнал, о том, что «использовать гипотетически опасного робота в качестве курьера — крайне опрометчиво», о том, как обрабатывать следы от колючек кактуса и что не стоит забывать это делать — равно как и с другими ранами, если они есть… Даже по его собственным меркам это письмо выглядит занудным. Нейтралитет, немного официоза и всё ради чего? Ради того, чтобы в конце добавить: «Хотелось бы на это посмотреть. Будь осторожен.» А потом, не перечитывая, свернуть лист вчетверо и быстро засунуть в пространство между двумя платами внутри ЭД-Э. И поставить на место переднюю панель. Робот тут же разворачивается, но Аркейд хватает его за одну из антенн: — Стоп. Во-первых, нужно стереть метку, а во-вторых — подождать, чтобы никто не увидел, как ты отсюда вылетаешь. ЭД-Э нетерпеливо пищит, но покорно опускается чуть ниже и ждёт, пока доктор мочит в ведре с водой какую-то тряпку и аккуратно вытирает маленькую метку с корпуса. Потом Аркейд говорит: — Жди здесь, — и медленно отодвигает полог палатки. Во дворе всего пара человек, занятых своими делами, так что он осторожно подзывает робота и указывает на стену форта. — О, Аркейд, ты уже познакомился с ЭД-Э? — Джули кладёт ему руку на плечо и он чувствует, что от прикосновения по спине пробегает холодок. Она… Знает его?! — Ты теперь на службе у «Мохаве Экспресс», да? — спрашивает она у робоглаза. Тот весело попискивает в ответ, заставляя Геннона в очередной раз за последние пару недель чувствовать себя полным идиотом. Джули просит передать привет и благодарность «их общему знакомому», после чего исторически персональный кошмар доктора Геннона гордо вылетает через основные ворота.***
Рутина жадно съедает день за днём, оставляя только усталость, ноющую спину и желание спать года два подряд. Если задуматься, то по-настоящему доброе утро — не самая частая вещь в Мохаве. Или же у Аркейда слишком высокие требования — выспаться, выпить кофе и чтобы никто не отвлекал от исследований, которые бы не были такими бесполезными. Но для разнообразия — конкретно это утро можно назвать неожиданно сносным. В первую очередь из-за появления слишком уж несвойственного ему желания поработать с пациентами, а не в пыльной башне. Когда он говорит об этом Фаркас, та удивлённо приподнимает брови, но без лишних слов кивает на одну из палаток. Парень, развалившийся на одной из коек, на несколько лет младше самого Аркейда. Рыжие волосы, подтянутое тело, кожаная броня и солнцезащитные очки. Геннон думает, что если бы не деловые отношения стиля «врач-пациент», то это бы мог быть очень неплохой вариант на одну или несколько ночей. Мысль держится ровно до тех пор, пока парень не открывает рот: — Ого, а вот с таким доктором я бы занялся… наукой, — отвратительно пошлый взгляд прилипает к телу, заставляя Аркейда едва заметно приподнять брови. Ну вот. А первое впечатление было таким приятным. — Лучше займитесь своим здоровьем, — сухо отвечает доктор. — Что у вас? Маска наглой бравады моментально спадает — парень тушуется, резко вытягивается из расхлябанной позы в струнку, едва не ударяясь головой об низ койки над ним. Ёрзает, закусывает губу и, сжимая и разжимая кулаки, начинает нервно бормотать: — Я н-не… Простите. Она сказала… Чёрт, так и знал, что не поможет… Чёрт… Я не хотел, п-простите… — он запинается почти через каждое слово. Честно говоря, неожиданная реакция. — Хм… Да ничего страшного, — недоумённо тянет Геннон. — Пожалуйста, успокойтесь и расскажите, в чём проблема. Парень дёргано извиняется ещё несколько раз, прежде чем перейти к сути: — Три недели… Или две? Две недели назад я… то есть, не совсем я, но… Уф-ф, мне поставили имплантат. Доктор Усанаги обещала, что… ну, что я стану нравиться людям, — он крутит в пальцах одну из застёжек на броне, глядя на собственные коленки. — А… м-м-м… У меня нет денег на ещё один приём у неё в клинике. Н-но мне кажется… То есть, я так думаю, что он не работает. Аркейд застывает на месте. Имплантат. Точно. Идиот! Вот почему он смог уйти утром! Моноцитарный мультипликатор, повышающий скорость регенерации тканей. Но это же уйма крышек… Откуда?.. Впрочем, неважно. Но вот же хитрец! И хоть бы заикнулся. — Почему вы решили, что он не работает? — парень в ответ неловко пожимает плечами и бросает на Геннона взгляд из-под ресниц. — О… Возможно, просто стоит быть немного повежливее с теми, кто вам… понравился? Парень продолжает выглядеть совершенно несчастным и отчаявшимся и если бы не мысли о загадочном пациенте, отвалившем кучу крышек за дорогущий имплантат для регенерации, то Аркейд бы даже мог пожалеть его. — Послушайте, — мягко говорит доктор, — этот имплантат воздействует в первую очередь на вашу способность к пониманию других людей. Доктор Усанаги должна была объяснить вам, как это работает, ещё перед операцией. А если вы вместо того, чтобы разрабатывать новоприобретённый эмпатический синтезатор, занимаетесь подражанием не самым лучшим образцам поведения, то это не означает, что имплантат не работает. Понимаете? — Геннон аккуратно прикасается к плечу пациента. Тот вздрагивает и поднимает взгляд. Слабо улыбается, кивает и доктор разрывает касание. — Спасибо, док, — искренняя улыбка идёт этому рыжему гораздо больше той наглой ухмылки. — постараюсь развивать этот самый… ну, синтезатор. И… Э-э… Сколько с меня крышек? Этот диалог меньше всего походил на врачебную консультацию — скорее уж на крайне неудачную попытку позаигрывать, но Последователям нужны деньги. Всегда нужны, в общем-то. — Пятнадцать. И можете обращаться сюда, в форт, если возникнут проблемы с побочными эффектами. Парень взлохмачивает волосы ладонью, отсыпает крышки и ещё раз широко улыбается Аркейду уже на выходе из палатки. Секунда, ровно до того как закроешь глаза, чтобы моргнуть — и вместо рыжеволосого пациента Геннон видит того, другого — с пип-боем и шрамом над левой бровью. Бессознательно задерживает дыхание. Но стоит открыть глаза снова — и это всё ещё тот стеснительный парень с имплантатом харизмы. Доктор снимает очки, садится на стул и трёт глаза руками. Ну и как это понимать? Он… соскучился? Как можно скучать по тому, кого ты даже не знаешь? Ни имени, ни моральных ориентиров, ни того, чем он зарабатывает на жизнь. А если он — один из тех беспринципных уродов-наёмников? «Ну да, Последователи Апокалипсиса так часто водят дружбу с уродами-наёмниками и получают от них припасы» — саркастично замечает внутренний голос. Аркейд вынужден согласиться — откровенные мерзавцы не жертвуют лекарства на лечение простых жителей, посылая их целыми свёртками. И не платят за доставку ответов на письма… Чёрт. Похоже, пора признать — этот таинственный незнакомец интересует его больше, чем должен.***
Хрупкий канал связи кажется нарушенным почти три недели. Аркейд невольно вглядывается в каждое незнакомое лицо, едва заметно вздрагивает, когда ему слышится что-то, похожее на жужжание робоглаза, а иногда из-за плохого зрения принимает некоторых людей за других. Разумеется, это занимает мысли лишь частично — он всё ещё разбирается с присланными травами. Да и чужие порезы, дырки от пуль и воспаления отнимают у него чуть больше времени, чем обычно. Джули этому только рада — постоянно хвалит его за эти порывы, говорит, что ему нельзя терять сноровку, многозначительно подмигивая. Геннон упорно игнорирует эти намёки. Солнце только начинает красить небо широкими оранжевыми мазками заката, когда во дворе появляется совершенно неприметного вида парень. Одежда караванщика, короткие тёмные, но выгоревшие на макушке волосы, загорелая кожа, лёгкая хромота и небольшой мешок за спиной. Он устало подходит к ближайшему охраннику и что-то спрашивает. Аркейд поднимает голову от стола в палатке напротив входа ровно в тот момент, когда охранник машет рукой в его сторону и караванщик, благодарно улыбаясь, идёт в указанном направлении. Ещё один пациент, похоже… Подстрелили или радскорпион ужалил?.. — Привет. Это ты Аркейд Геннон? — парень дружелюбно улыбается, усаживаясь на стул напротив. — Добрый вечер. Да, это я. А вы?.. Вам нужна помощь? — Ринго. И можно на «ты». Помощь?.. — Аркейд выразительно указывает взглядом на ногу. — А, это… Нет, всё в порядке, просто немного потянул мышцы во время последнего перехода. Торопились домой и всё такое. — Понятно, — Геннон тоже коротко улыбается. — Тогда зачем тебе я? Если дело в поставках лекарств или сотрудничестве с Последователями, то этим занимается Джули Фаркас. — Нет, нет, ничего такого, «Красный караван» таким не занимается. Меня попросили передать вот это, — Ринго хлопает себя по карманам, потом лезет в левый и достаёт совсем маленький клочок бумаги, — лично в руки. О. Письмо. Кажется, напряжение этих трёх чёртовых недель отпускает, когда он видит мелькнувшие на развороте записки знакомые буквы. Он забирает письмо, стараясь не выглядеть слишком уж жадным к долгожданным строчкам. Ринго встаёт: — Ну, удачи, док. Я пойду, а то Маклафферти меня с потрохами сожрёт. Геннон поднимает на него взгляд, не успев прочесть даже первую строчку: — А… Можно с тобой передать ответ? — Боюсь, что нет, — качает головой он. — Маклафферти хочет подождать и не снаряжать новые караваны — говорит, там опасно. — Опасно? Где опасно? — если «там» ещё опаснее, чем в Мохаве, то это очень, очень плохо. — Как — где? Мы же из Юты вернулись. А там эти 80-ники, да и других двинутых племён хватает… Юта? Да за каким чёртом его туда понесло? Внезапно Аркейд осознаёт, что почему-то думает так, словно они уже давно знакомы и у него есть право так думать. Так… фамильярно, так свободно. Странно, но об этом позже. В конце концов, будет шанс поразмышлять об этом ночью, когда бессонница замучает. — Как думаешь, сколько будет стоить послать ответ с кем-нибудь, кто туда пойдёт? Тебе он сколько заплатил? — Да нисколько, — пожимает плечами Ринго, — он просто попросил. А я согласился. Он когда-то спас мою задницу от серьёзных неприятностей, так что передать записку — не проблема. Слышал, мистер Нью-Вегас рассказывал про заварушку в Гудспрингс? Аркейд качает головой. Он краем уха слышал один из репортажей о том, что в Гудспрингс что-то произошло, но не придал этому значения. — У-у-у, — притворно осуждающе тянет караванщик, — эх, док, вашим бы всё пробирки трясти, а что в мире происходит… Ринго снова падает на стул и начинает рассказывать: — В общем, подрывники расстреляли наш караван недалеко от Гудспрингс. Выжил только я. Местные разрешили залечь на дно на старой заправке, но один из главарей просёк, где я прячусь, и постоянно ходил и требовал выдать меня, а не то они придут всей бандой и подорвут город к чертям собачьим. И тут объявился наш общий друг. Не знаю, чего его туда занесло, но это было очень вовремя. Он так возмутился тому, что эти уроды там устроили, что собрал ополчение из местных за один вечер. У этого парня язык подвешен что надо, скажи? — Аркейд кивает скорее машинально. — Ну, в общем, той же ночью на город напали. Хорошо, что мы были готовы. Местный торговец всё равно поймал пулю, но док Митчелл его сразу заштопал, так что можно сказать, что всё обошлось. — Я так понимаю, это спасение стоило ему появления собственных неприятностей с подрывниками? — задумчиво спрашивает Аркейд. То есть, их «общий знакомый» любит помогать другим ценой собственной безопасности. — Ну… — запинается караванщик, — не знаю. Наверное. Но он справится. Если он без колебаний пошёл в Юту с караваном Мастерсона, то что ему подрывники. Хотя Маклафферти это наверняка взбесило — она бы за такого проводника и охранника для своих караванов левую руку отдала. То есть, он всё же наёмник, но немного другого рода. Если он действительно настолько хорош, как рассказывает Ринго, то понятно, откуда у него крышки на этот имплантат и зачем он ему вообще сдался. Ринго оглядывается через плечо на сгущающиеся сумерки и начинает вставать: — Приятно было поболтать, но мне правда пора. А то ещё смету считать… О, точно, чуть не забыл! — караванщик спохватывается и, сдёргивая с плеча мешок, быстро в нём что-то ищет. И протягивает Аркейду несколько свёрнутых в трубочку журналов. — Это тоже часть письма? — улыбается Геннон. — Ага. Рад был познакомиться, док, — машет ладонью Ринго, уже шагая к воротам. — Взаимно, — чуть повышает голос доктор и наконец переводит взгляд на спокойно дожидающийся его внимания клочок бумаги. «ЭД-Э говорит, ты ему понравился. Пищит тут с восторгом про твою заботу и аккуратность: я почти начинаю ревновать, знаешь ли, хоть и полностью с ним согласен — мало кто может целый абзац текста посвятить описанию лечения от уколов кактуса. Спасибо, я ценю это. Не знаю, когда получится передать следующее письмо — караваны отсюда в Мохаве почти не ходят. Ринго по этой же причине не возьмёт твой ответ, уж прости, но придётся потерпеть недельку. А ещё прошу тебя подумать над одной вещью. Расскажешь в следующий раз, ладно? Тебе нравится твоя работа — то, чем ты занимаешься сейчас? Искренне, со всеми пожеланиями и т.д., благодарный пациент. P. S.: хорошо, что наши желания совпадают. Береги себя, Аркейд.» Только дочитав до конца Геннон понимает, что до боли закусил костяшку указательного пальца. Да будь он проклят, если это не откровенный флирт. Это слишком смело для жителя Мохаве: здесь ходят слухи о том, что гомосексуальность свойственна скорее Легиону с их социальным устройством, а не «нормальным людям». И так писать тому, кто может и не быть «убеждённым холостяком»… Очень смело. Аркейд снова пробегает глазами постскриптум. Было бы интересно услышать, как он произнесёт его имя вживую. Те несколько невнятных фраз, которые он пробормотал тем вечером, не дают представления о голосе, поэтому остаётся только гадать и ждать. В том, что они ещё встретятся, сомнений нет — тратить столько денег на поддержку этой связи на таком расстоянии, если не хочешь увидеться опять, просто глупо. А на глупого этот человек точно не похож. И этот вопрос… Нравится ли ему его работа? Что он хочет узнать? Не против ли Аркейд поехать изучать племена в Юте? Остаётся надеяться, что он не мормон — этот исторический юмор был бы совсем не смешным. Но если серьёзно, то его работа полезна. Он лечит людей, изобретает новые способы делать это, создаёт новые лекарства. Это важно сейчас, когда жителям Мохаве так нужна помощь. Когда с одной стороны на них давит НКР, с другой — угрожает Цезарь, а мистер Хаус либо не хочет, либо не может ничего с этим сделать. Одним словом, он рад принадлежать к организации тех, кому не всё равно, что произойдёт с мирным населением. «Да, это всё отлично, но хочешь ли ты этого? Или ты способен на большее как твой отец?» — шепчет подлый голосок где-то внутри. Вечная битва. Чего хочешь ты и чего хочет твоя история. Чего требуют твои предки, чтобы ты мог считать себя достойным их памяти. Аркейд Геннон почти не пьёт по целому ряду причин. Но этот вечер заканчивается для него стаканом виски, тяжёлым спором с разбуженными воспоминаниями, цепким чертополохом сомнений и сном без снов.***
Сомнения продолжают скрестись в сознании, как крысы на складе, и через день, и через два, и неделю, и почти месяц. Иногда сильнее — когда Аркейд перечитывает все письма по очереди, пытаясь понять, что же на самом деле у него хотят спросить. Обычно это случается вечером, когда на форт опускаются сумерки и пациентов почти не бывает. Лично у него их в последние две недели вообще нет — Джули, глядя на то, как он невнимательно слушает очередного игрока, которому захотелось попрыгать в фонтане и сломать ногу, твёрдо сказала, что место доктора Геннона теперь в лаборатории. До тех пор, пока сам не захочет вернуться «к людям». Его такое положение устроило, хоть и исследования тоже оставляли желать лучшего. Это всё походило на замкнутый круг и невероятно раздражало. Как и отсутствие новостей от «благодарного пациента». Дважды он спрашивал Джули, но та лишь пожимала плечами. Были мысли сходить в «Красный караван» и найти Ринго, чтобы хоть спросить имя того, о ком Аркейд так изматывающе беспокоился. Но караванщик вряд ли сидел бы в офисе там круглосуточно, а торчать там и ждать его — не вариант, так что идея осталась всего лишь идеей. Иногда Аркейд позволяет себе злиться. Неопределённость и нарушенные обещания — что может быть хуже? Он же обещал, что через неделю!.. Если с ним что-то случилось, вряд ли кто-нибудь догадается, что нужно сообщить об этом одному волнующемуся исследователю в форте Последователей Апокалипсиса. Бывают моменты, когда он думает, что этот затянувшийся интерес на самом деле просто способ скрасить довольно однообразную жизнь. У него давно никого не было, а этот человек предлагает и загадку, и хорошее отношение, и сам едва ли не воплощённая добродетель, судя по рассказу Ринго. Сложно не попасть на крючок. В такие моменты у Аркейда всегда включается тот самый мерзкий внутренний скептик, начинающий монотонно твердить: «ты всё понял неправильно, ты его не интересуешь, зачем ты ему сдался, если он такой хороший, а твоё прошлое прогнило к чертям»… Один из таких затянувшихся моментов самобичевания прерывают радостные возгласы во дворе. Геннон даже не поднимает голову, которую уже полчаса назад уронил на сложенные на столе руки, чтобы посмотреть, в чём дело. Наверняка в чём-то неважном. — Аркейд, выглядишь так, будто тебя коготь смерти пожевал и выплюнул. Ночь тяжёлая была? Доктор тут же вскидывается, услышав знакомый голос, и щурится от яркого солнца, пытаясь разглядеть лицо старого друга. — Том! Рад видеть, — он выходит из-за стола, чтобы коротко обнять Андерсона и махнуть ему рукой на один из стульев, свободных от записей и испорченных образцов. — И как тебя занесло сюда? Опять проблемы с водой? Как вообще дела в Вестсайде? — Так, не торопись, — смеётся Том. Когда они виделись в последний раз? Месяца два или три назад?.. Тогда он выглядел куда хуже — осунувшийся, уставший, заросший, с чёрными кругами под глазами. Нынешний Андерсон явно выспался и отдохнул. Бессонные ночи и злоупотребление сигаретами всё ещё присутствуют в его распорядке дня, но очевидно, в гораздо меньших объёмах. А ещё он смеётся. Похоже, что дела в Вестсайде идут куда лучше, чем три месяца назад. — Я, считай, просто в гости и так, побеседовать с Биллом. Джули сказала, что он придёт только во второй половине дня, так что у нас есть несколько часов, чтобы поделиться всеми последними новостями. Уверен, у тебя их немало. Геннон, оказывается, успел забыть о проницательности друга. И первый рефлекс, выращенный за последние годы — скрыть любую личную информацию: — Зачем тебе Билл? Всё-таки опять с насосом что-то? — Да, с ним, — Том почему-то довольно кивает. Через секунду становится понятно, почему, — В НКР пересмотрели свои планы по подаче воды и согласились направить часть в Вестсайд. И теперь наш старичок не справляется с потоком. Представляешь, плоды юкки уже по пятнадцать сантиметров в длину вымахали. Этьен говорит, что пора поднимать цены. Хоть что-то хорошее. — Что ж, могу только поздравить, — Аркейд снимает очки и протирает их рукавом халата, искренне улыбаясь, — в этот раз ты просто выше головы прыгнул. Но как? Ты даже лучше меня знаешь, что уговорить НКР делиться — задача из разряда невыполнимых. — Эх, Аркейд, если бы секрет успешных переговоров с погрязшими в бюрократии империалистами принадлежал мне, я бы сразу же рассказал. Но увы, — Андерсон разводит руками и откидывается на печально скрипнувшую спинку стула, — решением всех проблем занимался Курьер. Аркейд понимающе кивает и жестом просит Тома продолжать. И опять — тот самый Курьер, о котором восторженно гудит вся Мохаве. Даже Джули когда-то упоминала, что он и Последователям сильно помог, тем самым продвинув этого Курьера далеко вперёд по личной шкале оценок Геннона. Хотя очков у него и так хватало с лихвой — учитывая всё, что он делает для Вегаса. Мотивы этой всеобъемлющей помощи нуждающимся давно интересуют самого Аркейда — пожалуй, он бы даже хотел лично познакомиться с тем, кто умудрился стать кумиром для такого количества людей. Так или иначе, этот Курьер скоро побьёт все мыслимые и немыслимые планки по количеству добрых дел на квадратную единицу времени, а это, в свою очередь, заслуживает как минимум внимания и уважения. — В общем, если бы не он, то мы бы скорее всего потеряли Вестсайд в ближайшее время. Мы все были в отчаянии, ты же помнишь. А он пришёл, посмотрел на нас, посмотрел в свой пип-бой, сказал «я разберусь» и договорился с шишками в Маккарране. Какая-то мысль вертится, дразнит и ускользает, никак не поймать… — То есть, ты лично общался с нашим легендарным homo liber? — посмеивается Геннон. — А ты — нет? Он говорил, что Джули ему уже все уши прожужжала — мол, Последователям нужен такой человек. Я думал, он частый гость в форте. Правда, судя по разговорам, от него уже пару месяцев нет никаких новостей, наверное из-за… Резко зашумевшая в ушах кровь заглушает остаток догадки Андерсона. В горле моментально пересыхает. Аркейд быстро вдыхает, сглатывает и едва слышно просит: — Том, опиши его, пожалуйста. Андерсон удивлённо косится на старого друга, но перечисляет: — Тёмные отросшие волосы, — Том проводит рукой от лба к затылку, — солнечные очки, шрам над левой бровью, — Том показывает пальцем, где именно, — пип-бой и снайперская винтовка. А что? Аркейд замирает, глядя в одну точку где-то на столе перед собой. Ну вот и всё. Quidquid latet apparebit, nil inultum remanebit. Он лечил Курьера. Курьер шлёт ему письма из Юты. Курьер пропал на целый месяц. А сам Аркейд почти умудрился влюбиться в него. Геннон со стоном бросает очки на стол и закрывает лицо ладонями. И почему всё должно быть так сложно? Том обеспокоенно подаётся вперёд: — Эй, дружище, что не так? Доктор убирает руки и вымученно улыбается: — Обещаешь никому не рассказывать? Вообще никому, Том. — Разумеется.***
Разговор затягивается до обеда. Андерсон смеётся, удивляется, задаёт вопросы и пытается расшевелить друга, который к концу рассказа выглядит совершенно уставшим. Уставшим от неопределённости, от тревоги, от сомнений и желаний. — Аркейд, а ты подумал над его вопросом? Насчёт работы. — И да, и нет. Мне нравится здесь, в форте. Так я могу приносить пользу тем, что делаю, помогать людям… — Я чувствую здесь какое-то «но», — вопросительно приподнимает бровь Андерсон. — Да, верно. Иногда я думаю, что моих действий недостаточно, что жителям Фрисайда нужно гораздо больше, чем новое лекарство из пустошных травок. Электричество. Защита. Свобода. И кто-то должен это обеспечить. Но одному мне с этим точно не справиться. Том ненадолго задумывается, чешет поросший жёсткой щетиной подбородок, потирает шею. — А если этим займётся Курьер? Он же уже нам помогает. Вода для Вестсайда, мирный договор между НКР и Королями… Он же даже по просьбе Эмили засунул жучок в сеть Хауса, ты в курсе? Увы, без особых результатов, но сам факт. — Да он святой прямо, — бормочет себе под нос Геннон, складывая разбросанные по столу записи в одну стопку. — А что если этот святой, — лениво передразнивает Том, — попросит тебя помочь ему? Согласишься? — Во-первых, зачем я ему, если он и сам справляется? Ну или не сам, а с тем мрачным НКРовским шкафом в красном берете. Вот вопрос, кстати, почему он ходит с ним, если так ратует за независимость для Вегаса? — Аркейд размышляет вслух, пропуская момент, когда на лице Андерсона появляется хитрая многозначительная ухмылка. — А во-вторых, с какой стати я должен срываться по первому зову пусть даже и этого хвалёного Курьера? — Потому что он тебе нравится? — совсем не вопросительным тоном заключает чрезмерно наблюдательный Том Андерсон. Геннон не успевает ничего ответить — в палатку заглядывает Билл Ронте: — Эй, Том, Джули сказала, ты меня искал. Привет, док, — машет он Аркейду. — С вашим насосом что-то случилось? Пойдём, я заберу инструменты и по пути расскажешь. — Ну, мне пора. Через недельку заскочу ещё раз уже с нашей юккой. Не теряй голову, Аркейд, — подмигивает Том, выходя вслед за Биллом. Геннон кивает ему на прощание, пытаясь оценить, насколько сильно повлиял успех с водой на обычно спокойного и даже флегматичного друга. И насколько повлияло на него самого то, что он узнал. Похоже, что сильно, раз он до сих пор об этом думает. Впрочем, пора перестать лгать себе — он думал о своём загадоч… о Курьере слишком много за последние два месяца. Чёрт, а как его хоть зовут? Должно же быть у человека настоящее имя, а не оборванное название должности в «Мохаве Экспресс». Интересно, а он ответит, если Аркейд его спросит? Или это только для самых близких? Например, для друга-снайпера. «Поздравляю, Аркейд, ты ревнуешь» — язвительно вклинивается внутренний голосок. Надо это прекращать. В конце концов, может он и не вернётся вовсе из своей Юты. Останется там изучать племена и забудет о Вегасе. Или что-нибудь случилось и он поэтому молчит… Нет, пусть лучше дело будет в изучении племён. Этот день заканчивается двумя глотками паршивого виски перед сном.***
Утро — сонливость и исследования, день — адское пекло и исследования, вечер — усталость и исследования. К концу дня хочется лезть на стену от скуки и ощущения собственной бесполезности. Палатка с двумя пустыми койками, столом и тремя стульями начинает восприниматься как тюремная камера. Единственное, что хорошо — к нему никто не заходит. Он бы не удивился, если бы Фаркас повесила снаружи плакат с надписью в стиле «не влезай, убьёт». Относительная тишина держится почти до десяти вечера. Потом в форт снова стекается толпа пациентов, судя по возгласам врачей и охранников, резко вспомнивших о том, что днём у них поднялась температура, отвалился палец на ноге или ещё что-то. В течение почти целого часа Аркейд упорно пытается дописать в журнал последние наблюдения. Но слова почему-то не собираются в связные предложения, карандаш ломается, а ему самому категорически не охота это делать. Из-за шума во дворе почти не слышно быстрые и лёгкие шаги, приближающиеся к палатке. На Джули не похоже — её топанье слышно издалека. Наверное, ещё один перепутавший палатки пациент. — Если тебе нужна медицинская помощь, это не ко мне. Я просто исследователь, — быстро говорит Геннон, не поднимая головы от своих записей. А потом с тихим вздохом добавляет. — И даже не очень успешный… — Помощь нужна? — отзывается приятный мужской голос. Значит, кто-то из новеньких… — Лично мне? Нет. Но вот Джули Фаркас точно не откажется. Белый халат, ирокез. Отзывается на имя «Джули Фаркас», как ни странно, — сухо язвит Аркейд, ожидая услышать торопливые извинения в ответ и звук удаляющихся шагов. Вместо этого человек коротко и дружелюбно смеётся и это почему-то так заразительно, что доктор невольно улыбается сам и наконец поднимает взгляд на посетителя. Тёмные волосы, собранные на затылке, шрам над левой бровью, трёхдневная щетина, зажатая в зубах сигарета и совершенно невероятная улыбка, адресованная Аркейду. Курьер делает шаг вперёд, ближе к свету, позволяя рассмотреть новые детали — новый шрам на предплечье и свежая племенная татуировка поверх него. Треугольники, примитивные узоры, полосы и что-то, похожее на медвежью лапу. На поясе болтается амулет из переплетённых гильз и перьев. В кобуре на бедре пистолет с резной рукоятью. Курьер спокойно ждёт, пока закончится осмотр, расслабленно засунув одну руку в карман и глядя на доктора в ответ. «Не теряй голову, Аркейд» — всплывает в памяти вчерашнее наставление Андерсона. Поздно, Том, поздно. — И почему ты занимаешься исследованиями вместо лечения людей? — всё та же обезоруживающая улыбка. Это будет сложно. — Не все Последователи так уж любят работу с людьми. К тому же кто-то должен заниматься наукой. А меня вполне устраивает, что Джули отдала мне это место. С глаз долой, из сердца вон. Бывает и похуже, хотя, честно говоря, тут скучновато, — Боже, ну что он несёт. Выглядит так, будто он только и ждал возможности пожаловаться. Курьер с задумчивым видом вытаскивает сигарету изо рта, выдыхает дым и облизывает нижнюю губу. Садится на стул напротив и закидывает одну ногу на другую. Аркейд наблюдает за этим маленьким представлением с растущим нетерпением. Ну же, о чём ты думаешь, Курьер? — А ты не хочешь пойти со мной? Вот к чему был тот вопрос в письме. Вот он — шанс сделать нечто большее, обрести повод без колебаний вставать по утрам и идти действительно помогать людям. Но всё же, зачем легендарному Курьеру влюблённый в него зануда-доктор? — Не обижайся, но с какой стати мне куда-то с тобой идти? — выходит слишком резко и одновременно просяще. Если он умён, то с лёгкостью сможет прочесть повисший в воздухе подтекст: дай мне рациональную (да хоть какую-нибудь) причину согласиться. Тот наклоняется вперёд, отодвигает лампу в сторону, кладёт ладони на стол и, понизив голос, мурлычет: — Мне нужен симпатичный доктор, который будет заботиться обо мне в этой большой и страшной пустыне, — то ли среди талантов Курьера значится телепатия и эти картинки в голове принадлежат ему, то ли у Аркейда большие вопросы к собственной реакции на невинный флирт. Потому что… Ну, она есть. — Неприкрытый флирт творит чудеса, — притворно вздыхает доктор, позволяя себе усмехнуться в знак того что он принимает эту игру. Он ловит пристальный немигающий взгляд янтарных глаз и делает сосредоточенное лицо. — А если серьёзно, то я могу пойти с тобой, если в твои планы входит помощь Фрисайду. И, полагаю, насчёт Легиона всё и так очевидно. Курьер довольно кивает и вскакивает на ноги. — Пойдём прямо сейчас? Хочу кое-что тебе показать. — Это, конечно, чертовски заманчиво, но мы можем подождать хотя бы до утра? Мне нужно здесь закончить с делами и передать Джули результаты исследований. — Нет нужды — я с ней уже поговорил, — отмахивается Курьер, глядя в пип-бой. — Мы можем уйти хоть сейчас и, пожалуйста, давай так и сделаем. Геннон ошарашенно смотрит на горящего энтузиазмом… напарника?.. — да, напарника, — и медленно кивает головой. Что ж, он сам только что на это подписался.***
— Вот. Не луна, конечно, но я подумал, что это тебя больше порадует. Почти полночь. Стрип. «Лаки 38». Президентский люкс. Своя кровать. Рабочий стол, буквально заваленный стопками очень редких книг по медицине, политологии, истории и социологии, которых нет даже в обширной библиотеке Последователей. Чистые и не ржавые инструменты. Химический набор для экспериментов. Ящики, набитые медикаментами под завязку. Охладитель с лекарствами. — Как?.. Откуда?.. Есть что-то, чего ты не можешь? — шокированно шепчет Геннон стоящему рядом Курьеру. — Нет, Аркейд, — беззаботно смеётся тот. Вибрирующее ласковое «р» в его голосе становится точкой невозврата.