Допрос.

Нехорошо это — заставлять ждать альбома верных подписчиков. Юре это тоже не нравится. Паша все время уходит от разговора — то он ест, то альбом у него ЗАВТРА, то ещё что-нибудь. Надоело. Надо брать ситуацию в свои руки. Именно так решил Музыченко, и наметил план своих дальнейших действий. Вечер. Уже давно все легли спать, а Юре приспичило задушевно посидеть и выпить с Павлом, по-дружески. После долгих разговоров в баре о том о сем, признаний в крепкой мужской дружбе и пьяных баек, два брата-акробата (продолжение помните, я думаю) пошли домой. Но Юрочка напросился к Пашеньке, ведь он так напился, что Анна Серговна его на порог не пустит. А Анечка у Паши уехала по своим девичьим делам, так что квартира свободна. Ну, и конечно, по дружбе и нетрезвости, Павел впустил несчастного. -Паша… — томным голосом позвал его Юра, когда вышел из душа и заглянул в гостиную, где сидел Личадеев. -Чего, Юр? — такой невинный, даже жалко стало. Но за любимых подписчиков не грех и такого милашку отшлепать. Резко подошёл к нему, сел рядом. Провел пальцами по лицу, вслед за прядкой волос. -Ты чего, Юр? — ах, как же он невинен! Ну, пусть будет сие действие ему уроком. Юра хотел прижать к себе в шутку и начать говорить, что тот плохо себя ведёт, но алкоголь немного поколдовал с Музыченко, и так вышло, что он затянул Павла в страстный поцелуй с объятием. Как же так вышло, боже мой! Ну, деваться некуда — придётся наказывать до конца. Медленно спускается поцелуями, попутно пытаясь расстегнуть треклятые пуговицы на рубашке, целуя шею и ключицы. Ловит сладкий стон удовольствия Пашеньки. Неужели это действительно так приятно? Справившись все же с рубашкой, снимает её и кидает куда-то в пространство, совершенно не обращая внимание. -Юр… Остановись… — почти шёпотом говорит Паша, но новый поцелуй в шею затыкает его, разрешая лишь молча наслаждаться. Музыченко, после того, как заткнул Павла, спускается ниже — к груди и животику. Оказывается, это возбуждает — такая долгая прелюдия. Медленно стягивает штаны, а вместе с ними и трусы — долой лишнее, так сказать. Член Личадеева, признаться честно, стоял колом. Ну, у Юры, конечно, положение было не лучше. Легонько облизав головку, получив одобряющий стон удовольствия, Музыченко начал делать наилучший в жизни Паши минет. Томно и нежно, словно дразня, Юра доставлял наивысшие удовольствие Паше — а ведь это он ещё не начал его трахать! Паша извивался, как змея, стонал, кулаком прикрывая рот и понимал, что Юра - бог минета. Музыченко уже был на пределе, наконец, стянув с себя одежду после того, как Паша смачно и с диким стоном кончил, был готов войти в Пашу. Сначала медленно, дабы партнёр привык к новым ощущениям, затем, вогнав член почти на половину, слегка ускоряясь, а после, когда возбужденность обоих была на пределе, Юра набрал бешеную скорость — он трахал так, будто от этого секса сейчас зависит судьба всего человечества! Все выкрутасы на сцене Личадеева, их поцелуй, который так надолго засел в памяти у обоих, постоянные взгляды и понимание друг друга буквально с полуслова, все это, оказывается, называется очень даже просто — любовь. После, может, часа, может десяти минут — оба потеряли счёт времени — они наконец кончили. Выпустили все то, что копилось у них там, в самых потаенных уголках души, издали последние, самые сладкие и сексуальные стоны и легли на постель, пытаясь отдышаться, как после забега в соседний магазин за пивом. И в этот момент им было так хорошо, что они уже забыли и про жён, и про альбом, и про все-все на свете. Они были только вдвоём — только Юра и Паша. И это мгновение они хотели бы растянуть на целую, мать ее, вечность.