В Аграбе ночь

Крыса… Разве? Гонят, дразнят. А если приглядеться — Не такой плохой я паренёк… Просто я ужасно одинок…

Под ногами расстилались огни ночной Аграбы. Солнечный диск закатился за горизонт, унося с собой не только свет, но и жар. Даже ветер ушёл на покой, погрузив мир в тихое ничто. Лишь запах сандалового масла от прилавка внизу напоминал о суете прожитого дня, когда, спасаясь от очередной погони, Аладдин опрокинул несколько ароматных кувшинов. Он знал, с каким трудом достаются торговцам их товары, и очень сожалел о случившемся, но, как ни стыдно ему было перед стариком Касимом, Аладдин не стал бы ничего менять. Этим утром он спас девушку. Самую прекрасную, милую, добрую и умную на свете. Она назвалась служанкой принцессы, но для него она была лучше всяких принцесс. Сжимая в руках браслет её матери, Аладдин снова и снова прокручивал в голове их непродолжительный разговор, и странное чувство отчаянья и тоски сжимало его грудь. Она подумала, он вор. Нет, конечно, отпираться было бессмысленно, он и был вором и вовсе не собирался себя выгораживать, вот только браслет воровать он не желал. — Есть вещи, которые нельзя красть. Есть люди, у которых нельзя красть, — проговорил он в тишину ночного города. — Это — тот случай, Абу. Маленькая мартышка, до того пытавшаяся разгрызть найденный в подворотне орех, замерла и виновато опустила глаза. Помимо этого рыжего, вёрткого создания у Аладдина не было никого. Ни семьи, ни друзей. Мать умерла, когда ему было три, отца он и вовсе не знал, а те добрые люди, что его воспитывали — по большей части такие же беспризорники, как и он — либо отправились к Аллаху, либо ушли искать лучшей доли в других краях. Его звали с собой, но Аладдин не пошёл — он чётко помнил последний материнский наказ: ждать возвращения отца. Сперва он и правда ждал, а когда вера иссякла, просто не смог оставить привычный город и привычных людей. А потом появился Абу. Впервые Аладдин увидел его на рыночной площади в разгар дня, когда малыш выделывал акробатические трюки на потеху толпы, в то время, как его хозяин срезал кошельки у зевак. Обезьянка так сильно заинтересовала Аладдина, что он стал приходить поглазеть на неё ежедневно, и однажды, когда ничто не предвещало беды, хозяина-вора поймали. Аладдин услышал, как один стражник дал другому указание привести мартышку, и даже думать не хотел, что могут сделать с несчастным животным, натасканным на воровство. Тесная клетка казалась вариантом самым мягким. Не сомневаясь ни секунды, Аладдин рванул к зверьку и, сунув за пазуху, бросился бежать. Так у него появился Абу. Они долго привыкали друг к другу, но доброта и мягкость, очевидно, не знакомые обезьянке ранее, всё же сделали своё дело и смягчили шипы маленького сердечка. И Аладдин был счастлив подобной компании, но теперь… Теперь ему словно бы стало мало Абу. Глаза обратились ко дворцу султана, и воображение дорисовало картину того, как Далия гуляет по саду, томно вздыхая и, быть может, даже думая о нём. Аладдин взъерошил волосы, издав протяжный стон. Впервые за все годы жизни он признал, что в действительности очень одинок, но ещё и, кажется, чуточку влюблён, и он совершенно не знал, что делать с новым для него чувством. — Нужно вернуть браслет ей, — решительно сказал он, проводя большим пальцем по крупным изумрудам. В его руках была ценность, коей ему никогда прежде не доводилось видеть. И нет, дело было вовсе не в том, что за цену этого браслета можно было прокормить половину Аграбы, а в том, что тот был дорог сердцу девушки, которую он полюбил, а значит, дорог и ему. Аладдин сунул браслет в карман, ещё раз тяжело вздохнув от разрывающих его чувств, и, кивком подозвав Абу, направился в спящий город, пахнущий сандалом, чтобы под покровом ночи вновь увидеть ту, которая, не будучи воровкой, украла его сердце, и надеяться, что одиночество его не продлится вечно.