Три дня из жизни двух безнадёжно больных

На дворе стояло жаркое лето тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Скоро миллениум — мнимый конец света для некоторых, и прекрасное начало для других. Однако есть две судьбы, которым точно не суждено дожить до круглой даты.       Руди Вурлитцер и Мартин Брест. А теперь произнесите их имена вслух. Вслушайтесь, даже имена звучат будто эти люди являют собой полную противоположность. Впрочем, внешне и внутренне так оно и было.       Руди — кареглазый брюнет с непослушными кудряшками средней длины. Не курит, пьёт только по праздникам и выглядит как типичный заучка с кучей комплексов. Этакий герр-жилетка-в-клетку. Ему бы в пору состариться лет на пятнадцать-двадцать, чтобы на висках проступила благородная седина и упало зрение. Одежду можно даже не менять: она идеально впишется в образ старика-профессора.       Мартин — обладатель пронзительно-серого взгляда и светлых коротких волос. Всем своим видом он показывает, что к нему лучше не лезть. Разбитной гуляка внешне с зажатой в зубах сигаретой и гремящих наушниках на голове. Такой не пропустит ни одной юбки ради удовольствия на одну ночь. Всё в пределах закона и ни одного нарушения в жизни. Волей случая оба оказались в одной больнице и узнали о своих неутешительных диагнозах.       Мартин прибыл по повестке в приподнятом настроении и во время обследования активно заигрывал с полногрудой медсестрой. Такие диагнозы всегда выбивают из колеи напрочь. Даже если ты морально к такому готов, потому что принимаешь мерзкие таблетки, стимулирующие кровообращение. Этим затором, мешающим крови бежать по венам оказалась опухоль мозга размером с теннисный мяч, уютно расположившаяся чуть выше и вбок от левого виска. Она же провоцировала давление и постоянные головные боли. К огромному разочарованию врачей и самого Бреста, опухоль выявилась, находясь уже в терминальной стадии. Неоперабельно. Фатально. «И сколько мне осталось?» — Три дня, может, неделя, - констатировал доктор. Пусть и подобные вести врач сообщал довольно часто, но это всегда давалось ему с трудом.       Вот перед тобой сидит активный, переполненный жизнью человек и, спустя несколько слов или фраз, его взгляд меркнет, плечи ссутулятся и жизнь с неоконченными свершениями медленно вытекает, оставляя где-то внутри чёрную ледяную пустоту, которая мгновенно пускает метастазы по всему телу, загнивая и уничтожая всего тебя, чтобы осталась только пустая, побледневшая и осунувшаяся оболочка с пожелтевшим лицом и запахом хлорки за пазухой. Эта оболочка может прожить намного дольше личности, но рано или поздно хлорка сменится трупной вонью, чтобы все, кто рядом поняли, что можно спокойно выдохнуть, потосковать, можно даже немного поплакать, а после закопать и пытаться найти замену этому человеку, которая не будет найдена в полной мере никогда.       Руди Вурлитцер поехал на плановое обследование, стесняясь слегка грубоватой медсестры, которая не терпела возражений. Он не знал явно, что ему сейчас скажут, но был в курсе наследственности: его отец умер от рака двадцать лет тому назад. И он даже не мог предположить, что его кости практически гниют заживо внутри него. Зато теперь стала понятна причина перманентных болей в ногах. Ему периодически скручивало мышцы судорогами, а в сами кости будто загоняли раскалённые прутья. И даже таблетки не помогали. Вурлитцер списывал это на специфику работы, мол «хожу мало, вот и требуют разминки». Он всегда так успокаивал себя и обещал своей совести начать делать зарядку с понедельника. Однако банальная лень и нежелание хоть как-то двигаться по жизни сыграли с ним злую шутку: саркома кости.       В тот самый момент, когда герр Вурлитцер оказался в палате вместе с Мартином Брестом, судьбы этих людей тесно переплелись, а все их различия перестали иметь значение, постепенно стираясь.