and the world held its breath

      Несколько ламп направлено прямо на их кресла, в то время как интервьюер сидит в полумраке. Мужчина перед ними выглядит деловито и опрятно, знает, когда улыбнуться, как пошутить, не пересекая грани приличия и чтобы таки было смешно, легко перескакивает с темы на тему — явно спешит выжать из них побольше. Обивка мебели бархатистая и приятная на ощупь, кресла мягко обволакивают, но и в меру жестки, чтобы не уснуть и без проблем держать осанку. Стафф пристально следит за тем, чтобы ни у кого не потёк макияж. Бокалы на столиках по обе стороны от них сверкают чистотой. Мин любит работать с профессионалами.       — Каково это: работать друг с другом?       Юнги, ухмыляясь, переводит взгляд на Чимина, и тот отвечает без промедлений.       — Отвратительно.       — Да, просто кошмарно.       Интервьюер выглядит застигнутым врасплох.       — Ненавижу каждую секунду, проведенную с ним. — Хихикает Чимин-и.       — Мне постоянно хотелось сбежать с площадки. — Юнги подпирает подбородок кулаком, переваливаясь на левый подлокотник, ближе к Чимину, и улыбается шире, заглядывая ему в лицо.       — Настоящее проклятие, — фыркает Чимин, мило морща нос, глядя на Юнги в ответ.       Но с Чимином Юнги любит работать больше.

***

      Щелкает хлопушка, Чимин поднимает на Юнги взгляд, готовясь произнести одну из самых трогательных речей дорамы. Фокус направлен на его лицо, Юнги повёрнут к камере спиной так, чтобы была захвачена часть его профиля. На фоне виднеется декорация гостиной с ракурса прихожей. Чимин мнёт в руках куртку персонажа Юнги, Юнвона.       — Я не хочу, чтобы ты уходил… — Чимин набирает в грудь воздуха с намерением продолжить, но вдруг прыскает. — Извините, заново.       Чимин легонько пихает Юнги в плечо, дрожащее от беззвучного смеха. Пак откашливается, похлопывая себя по щекам. Хлопушка щёлкает вновь.       — Я не хочу, чтобы ты уходил… Я никогда не стыдился того, что между нами, клянусь, я бы- Юнги-хён! Перестань! — Чимин взрывается смехом. — Ты сбиваешь мне весь настрой! Я не могу войти в роль!       Юнги поворачивается к объективу, корча рожицу.       — Чимин, соберись. — Спокойно говорит режиссер в микрофон.       — Да он… Что ты, блин, вообще делаешь? Как это назвать? — Пак сгибается пополам от смеха, прикрывая рот ладонью.       — Юнги, что ты делаешь?       Мин разворачивается ровно на столько, чтобы камера сняла, как он двигает ноздрями, смешно оттопырив верхнюю губу. Половина съёмочной группы не сдерживает смеха.       — Веди себя профессионально, Юнги-я. — Поучает его режиссер, но и в его голосе проглядывает веселье.       Юнги пожимает плечами: не так уж и плохо иногда выставить себя дурачком, если это рассмешит Чимина.

***

      — Ещё раз! — строго объявляет режиссёр в микрофон. — Хорошая импровизация отличает профессионалов, но вы не имеете никакого права считать себя таковыми, если постоянно забываете строчки.       Голова Чимина удобно устроилась на груди Юнги. Их стулья плотно приставлены друг к другу, кроме них за круглым столом собрались несколько других актеров. По сюжету, это обычная дружеская посиделка, но в определённый момент речь заходит о главной интриге дорамы. Юнги с Чимином почти не участвуют в диалоге, они «из фона» на этот раз, и всё же Юнги кажется, что у него была какая-то строчка. Никаких обвинений! Это был тяжёлый день. Волосы Чимина приятно щекочут его ключицы, тепло его тела такое успокаивающее, и Мину так комфортно от этого сочетания, что он вот-вот уснёт. Хорошо, что до него очередь, кажется (режиссёр возмущался пока только на Тэхёна), ещё не доходила, и съёмочная площадка ни сном ни духом о его непрофессиональном поведении.       — Чимин-и, дорогой, ты случайно не помнишь, были ли у меня строчки? — Сонно спрашивает Юнги, массируя кожу его головы пальцами.       — М-м, ты, вроде бы, должен «ворковать» со мной, а когда Тэхён поругает нас за то, что мы не следим за диалогом, ты «смущённо» извинишься.       — А когда он к нам обратится? — Голова Юнги падает сама по себе, он утыкается лицом в волосы Чимина и глубоко вдыхает его запах.       — Хён… — Чимин начинает хихикать.       — Для того, чтобы знать, нужно слушать, а не действительно ворковать. — Отрезает Тэхён, цокая. Юнги вонзает в него взгляд. Ким просит ассистентку принести ему текст, но всё же спрашивает: — Чимин-хён, а мои слова ты случайно не помнишь?       — Понятия не имею.       Тэхён закатывает глаза:       — Ну естественно.       — Для того, чтобы помнить, нужно зубрить, а не дурачиться с Чонгуком, — кривляет его Юнги. Чимин тихо смеётся. Тэхён вновь цокает.

***

      Пожалуй, они с Чимином хорошо сработались. Едва ли не на каждом интервью указывают на их потрясающую химию.       «Вы близко общаетесь вне съемок?» Юнги отвечает: «Типа того, да».       «Вы сразу так хорошо сработались?» Чимин отвечает: «Ага».       «Вы, кажется, действительно доверяете друг другу». Юнги с улыбкой переводит взгляд на Чимина, а когда отводит, замечает боковым зрением, как Пак склоняет к нему голову.       «Вы хорошо знаете друг друга?» «Даже на вкус», — хочется выдать Юнги, но он уступает Чимину. «Весьма».       И вот Юнги привыкает к тому, что журналам хватает корректности не задавать вопросов, касающихся их личной жизни. До тех пор, пока одна девушка-интервьюер не упоминает «определённые слухи, которыми обросла их пара», а Чимин заметно не напрягается, когда она спрашивает:       — Юнги-ши, не могли бы Вы прокомментировать вопрос Вашей ориентации?       Юнги поднимает брови.       — Прошу прощения?       — Не могли бы Вы-       — Нет.       Её изящная ручка замирает над блокнотом:       — Вы имеете в виду…       — Нет. Моя актёрская деятельность не имеет никакого отношения к моей личной жизни. — Жёстко замечает Юнги.       — То есть, Вы хотите сказать, что избегаете личных тем по моральным соображениям, а не из-за чего-то другого, возможно, чего-то, касающегося…       Она заметно подаётся вперед. Юнги вспыхивает от такого хамства.       — Смею предположить, что Юнги-ши не прельщает идея делиться подробностями своей личной жизни не только с каждым встречным-поперечным, — Чимин делает паузу, показательно прожигая её взглядом, — но и, тем более, со всем миром.       Юнги подбирает челюсть с пола: никогда ещё ему не доводилось слышать голос Чимина таким низким. Сердце одобрительно клокочет в груди, когда Пак, зачесывая волосы пальцами, откидывается на спинку и изящно закидывает ногу на ногу.       — Следующий вопрос. — Холодно напоминает Чимин, без сочувствия следя за нервными движениями интервьюерки. Юнги коротко прочищает горло, тщетно пытаясь скрыть ухмылку.

***

      В тот день съёмки проходят на лужайке у пруда. Никого кроме них двоих. Юнги начинает беспокоить, что даже когда есть кто-то кроме них, ощущается, словно они одни. Фетровый плед с клетчатым принтом, фрукты в контейнерах, вишнёвый сок, замаскированный под вино, в термосе. По сценарию это устроил Чжинбён, персонаж Чимина. Юнги падает на ткань плашмя, прикрывая глаза. Ассистентки бегают вокруг них, режиссёр устраивается в своём раскладном креслице, отхлёбывая дымящегося кофе из кружки, хлопушка покачивается в руке парня из стаффа.       — О-о, как мягко. — Вздыхает он. — Хочу спать. Здесь было бы здорово подремать.       — Ты такой не романтичный. — Хихикает Чимин, плавно опускаясь рядом с ним и кладя ладонь Юнги на грудь.       — Есть вещи романтичнее.       — Пф-ф, фрукты, плед, природа, свежий воздух — ты вообще о чём? Что может быть романтичнее? — Пак закидывает ногу ему на бедро, устраиваясь удобнее. По сценарию они должны «лежать в обнимку».       — Уединённость. Вот что романтично. Смотреть на звёзды с балкона, принимать ванну вместе, смотреть сериалы целые выходные.       — Хм. Мне нравится… Но ты всё равно ведёшь себя как отшельник.       — Кому-то ещё это может нравиться. — Из него вырывается смешок. — Ну, или по крайней мере тебе.       — «По крайней мере тебе», — кривляет его Чимин.       — Так, парни, отвлекитесь друг от друга на пару минут. — Обращается к ним режиссёр через микрофон. — Мне нужно, чтобы вы почувствовали себя комфортно в этой обстановке и донесли эти ощущения до зрителя. Расслабьтесь, поимпровизируйте, пофлиртуйте и возвращайтесь к сценарию. Строчки помните?       — Не-а.       — Никак нет, иса-ним.       Вздох режиссёра разносится над водной гладью. Стафф смеется, хлопушка замирает перед объективом, Юнги подтягивает Чимина за плечо ближе к себе. Раздаётся хлопок.       Юнги смотрит Чимину в глаза: они подсвечены солнечным светом и отливают бронзой. Ресницы длинные и пушистые, веки слегка подведены. Его красота поражает. У Юнги как будто выбивают воздух из груди.       — Ты такой восхитительный. — Вздыхает Юнги, прикрывая глаза, не в силах совладать с порывом. Пусть все будут считать это просто игрой. Съёмки в этой дораме приучили его к облегчению, что он может говорить от чистого сердца, а все, напротив, будут восхищаться его актёрским талантом. — Мне аж физически больно. Секунду, дай мне немного отойти от этого.       Чимин хихикает, шевелится в его руках, подхватывает пальцами его пряди, тянет вверх.       И целует.       Его губы как всегда идеально ложатся на губы Юнги. В этот раз нет подготовленности, нет той предопределённости, которая была все предыдущие разы, сначала всё выходит смазанным, немного жадным, но потом Мин просто не может сдержать урчания и берёт инициативу в свои руки.       Чимин легко даёт себя перевернуть. Есть в этом человеке что-то опасное: очевидно, он умён, раз пробился в ряды самых обсуждаемых звёзд страны, он остроумен и изящен, но в руках Юнги словно превращается в пластилин. Кровь Мина вскипает от этой мысли. Он целует Пака с хирургической точностью. В определённый момент он вдруг неистово надеется, чтобы все узнали, что это не талант к импровизации, это не актёрское мастерство и не профессионализм — с десяток ночей он засыпал с лицом Чимина на обратной стороне век и просыпался с мыслями о нём, видел во снах его призывно чистую шею и жаждал прикоснуться к ней днём на площадке. Он так часто представлял свои губы на его, что сейчас движения кажутся выверенными.       Юнги разрывает поцелуй и, отпрянув, успевает заметить трепещущие ресницы Пака прежде, чем тот слепо тянется вслед за ним и вновь соединяет их губы. «Ещё». Юнги перекладывает одну руку ему на челюсть, направляя и указывая, другая сползает по груди на пресс, который восхитительно жестчает под его пальцами.       А затем они оба будто осознают, как далеко зашли. Чимин отстраняется, блестящими глазами мечась по его лицу, и быстро облизывает губы. Юнги шумно дышит через нос и с отчаянием следит за этим движением.       — Чёрт, я забыл, о чём хотел поговорить с тобой. — Юнги собирает все свои силы в кулак и, коря себя за то, что слишком долго остаётся в кадре собой, спрашивает, уже будучи Юнвоном: — А, точно. Так чем я могу помочь Сэджуну?       Эту сцену они снимают за один дубль.

***

       Съёмки прерывают на две недели в надежде, что актёры как следует отдохнут. Проходит неделя прежде, чем студия Юнги покрывается заметным слоем пыли, грязными шмотками, скомканными листами бумаги и использованными контейнерами из-под еды из доставки. За это время он моется единожды, спит прямо за столом и вместо воды литрами вливает в себя кофе. Все как обычно. Так происходит каждый раз, когда у него нет съёмок. Джин периодически заявляется к нему, проверяет на наличие здравого смысла в глазах, читает нотации и, сердито посапывая, покидает территорию. Привычный ход событий. И всё же Юнги по крайней мере четырежды находит себя уставившимся на экран смартфона с мыслью договориться с Чимином о встрече. В каждый из этих разов он вспоминает, что Пак танцор и у него тоже есть работа помимо съёмок, так что, вероятно, он занят. Он отбрасывает телефон в сторону дивана, не сдерживает вздоха, переходящего в вымученный стон, ерошит волосы и возвращается к текстам ещё не готовых песен.       Спустя сутки Юнги сваливается с кресла от трели телефонного звонка. Щека болит от явного отпечатка гелевой ручки, шея стоит камнем от нескольких часов неспокойного сна в неудобной позе. Мин, кажется, подворачивает лодыжку, неудачно встав на ножку компьютерного кресла, в ярости пинает его со всей дури, а оно в ответ каким-то неведомым образом заезжает ему подлокотником прямо в пах. Юнги сгибается пополам, ненавидя мир за то, что без необходимых шести часов сна и стакана воды хотя бы раз в день его способно избить даже компьютерное, мать его, кресло. Когда он хлопает по полу ладонью с явным намерением встать и в ярости поработить мир, звонить перестают.       — Сука. Лучше бы ему, блять, собирать манатки и съёбывать куда глаза глядят. Кто бы то ни был.       Впервые в жизни он решает перезвонить. Его уверенность, что «ему сами перезвонят, если уж жопа так подгорает», отходит на второй план. Звонил Намджун. «Пиздец тебе, Намджун».       — Утречка, хён.       — Алло, нахуй. Чё тебе, блять, надо? Чё ты меня заёбываешь? Хоронить меня собрался? Иди нахуй, я переписываю наследство, вся моя аппаратура теперь достанется Мин Холли, а не тебе — поздравляю.       — Ты вообще хоть часик поспал на этой неделе?       — Завались. Ближе к делу, чё надо?       — Мы нашей компашкой собираемся поужинать сегодня вечером. Но я слышу, ты и так отрываешься на полную катушку, а, хён? — Смеётся Джун. Юнги подходит к небольшому зеркалу у двери и стирает с подбородка отпечаток от ручки.       — Где собираемся?       — В «Густо Тако».       — А, ресторан, — недовольно замечает Юнги.       — Джин и младшенькие хотят бурито. — Намджун, кажется, заходит в лифт, слышится, как на фоне съезжаются створки. — О, и кстати, Чонгук пригласил Чимина.       Юнги оживляется.       — Чимина? Моего Чимина?       — Ага, твоего, — посмеивается Ким, — он сейчас вовсю готовится к какому-то выступлению. Чонгук хочет, чтобы он немного отдохнул от тренировок. Говорит, совсем крышей поехал от этих танцев.       — Я приду. Ко скольким подъезжать?

***

      На сборы он тратит непозволительно много времени. Сначала он подумывал надеть костюм, но понимал, что тогда остальные будут подтрунивать над ним, что он явно нарядился, а он хотел выглядеть небрежным. Потом он намеревался надеть подранные джинсы и футболку, но опять же «небрежно», а не «как бродяга», поэтому он остановил свой выбор на хлопковой чёрной рубашке и брюках. Пара серебряных колец и темная маска на лицо. Подкатанные рукава. Тонкая кожаная веревочка на запястье.       За столом все, кроме Чимина. Хосок тверкает в такт музыке, приподнявшись за столом и читая меню. Чонгук и Тэхён хихикают над чем-то своим, склонившись друг к другу.       — М-м, хён, а ты приоделся, — ухмыляется Намджун.       — В кои-то веки выглядишь опрятно. Не верится, что этот тот самый человек, которого я видел ещё вчера, в состоянии полнейшего анабиоза, со слюной на подбородке, с сальными волосами, с… — Кудахчет Джин.       Юнги оглядывает его на удивление простой вид:       — Что такое? Страусы вымерли как вид, и на мировом рынке закончились перья?       Джин мрачно глядит на него.       — Вы мне что, не забудете этого до конца жизни?       — Не-а, — отвечают они все в унисон. — Такое забудешь!       — Я понял, что мне не идут шляпы с перьями, всё, давайте закроем эту тему.       — Ещё бы ты не понял. — Усмехается Чонгук.       — О, а вот и Чимин-хён, — говорит Тэхён.       Юнги едва не сворачивает себе шею. Может, на нём костюм и выглядит нелепо, но Чимин как будто рождён в нём. Брюки идеально выглажены, перстень с рубином мигает в закатном солнце, бордовая шёлковая рубашка призывно расстегнута аж на три пуговицы.       Если кто и может дрейфовать между изысканностью и самодовольством, не впав ни в одну из крайностей, то только Чимин.       Может ли вообще всплывать вопрос об ориентации при существовании Пака? Какую же глупость тогда сморозила та интервьюерка. Конечно, Юнги гей. Да он будет кем угодно для Чимина! Он хочет быть землёй, которой тот ходит. Ветром, который обдаёт его лицо и гладит губы. Только пока что он всего лишь Юнги с отвисшей челюстью и потный, как свинья, от возбуждения. И в перспективе у него, к сожалению, стать Юнги еще и со слюной на подбородке. Глупо верить в абсолютную гетеросексуальность, пока земля носит Чимина.       Губы Чимина растягиваются в улыбке, когда они встречаются взглядами. Юнги благодарит судьбу, когда Чимин садится на единственное свободное место за столом, а именно, рядом с ним. Пак коротко облизывается.       — Юнги. Привет.       — Привет, Чимин-и. Соскучился по мне?       — Мечтай. Еле-еле вспомнил твоё имя, — язвит Чимин.       — Чими-ин-и, — тянет Тэхён, — и тебе привет.       Они все друг друга знают: Хосок машет ему, выглядя так, словно вот-вот перейдёт с тверка на брейк-данс, Намджун и Джин вежливо кланяются, насколько это позволяет сидячее положение.       — О, да, извините, — спохватывается он. — Всем доброго вечера.       Чонгук и Тэхён переглядываются и прячут улыбки.       — Воды? — Спрашивает Юнги.       — Да, пожалуйста. — Тихо отвечает Чимин.       — Вот меню.       — Спасибо.       От желания поцеловать его выкручивает кости, но они не в кадре, чтобы этот порыв хоть чем-то можно было оправдать, так что Юнги поджимает губы и тарабанит пальцами по бедру.       — Выглядишь уставшим. — Замечает Чимин, разглядывая картинки с салатами.       — Ты тоже. Отдыхается по полной, я смотрю, — усмехается Юнги. Чимин слабо улыбается и не отрицает, должно быть, он действительно выкладывается на все сто ради предстоящего концерта.       — Мне нравится этот. — Указывает пальцем Чимин.       Салат с индейкой, руколой и клюквенным сиропом. Юнги читает ингредиенты.       — Там мёд, Чимин-и. — У Пака аллергия на мёд.       — Айщ… А ты что возьмёшь? — Чимин поднимает на него взгляд, глаза подведены идеально тонко.       — Э-э, лазанью.       — А, лазанью, — Чимин вздыхает, но остаётся на развороте с салатами.       — Ты на диете? — Хмурится Юнги. Чимин даже не успевает кивнуть, когда он вырывает меню из его рук и ищет раздел «паста». — Тебе это не нужно. Вот, на. «Болоньезе» ничего так, советую.       — Спасибо за заботу, но у меня выступление через три дня и я не могу просто… — Выверенными словами начинает Чимин. Звучит, как стандартная реакция на нотации Чонгука. Тот, кстати, с интересом наблюдает за ними.       — Послушай, от немного бóльшего количества калорий ты растеряешь свои навыки в танце? Или что? Ты наберёшь двадцать килограмм от одной тарелки? Нет? Нет. Поэтому бери «Болоньезе».       В мгновение, когда Юнги ловит его взгляд, они оба уже знают, что Мина не переспорить. Тем не менее, Чимин спорит.       — Речь идёт не только о весе. Мне нужно лучше контролировать себя. Диета — своеобразное орудие.       — Существует огромная разница между контролем и угнетением. Диета — это наказание. Вот почему многим так сложно сидеть на них: человек эволюционировал благодаря стремлению удовлетворить свои потребности и даже больше. Для мозга ограничения в приёме пищи — чушь собачья.       — Юнги, не сочти за грубость, но, — Чимин вздёргивает подбородок, — мне как танцору лучше знать, что лучше для меня.       — Я бы поспорил.       — Естественно, ты бы поспорил, — Пак закатывает глаза.       — Диеты не помогают. Они истощают организм и дают эффект похудения ненадолго, но, стоит человеку начать есть как все нормальные люди, тело вновь начинает накапливать то, чего его лишали во время диеты.       — На съёмках я набрал колоссально много, мне нужно сбросить лишние килограммы. — Сопит Чимин.       — Ты в идеальной форме, Чимин-и. — Юнги качает головой. — Смотри сам, но хотя бы в один вечер можно было бы расслабиться и похвалить своё тело за упорную работу.       — И кстати, — вмешивается Чонгук, — Юнги-хён имеет полное право тебя поучать, так как до дебюта он профессионально занимался брейк-дансом.       Мин недовольно косится на Сокджина. «Что ещё он растрындел Чонгуку?» Тот преувеличенно громко сёрбает воду, отведя взгляд.       Чимин зыркает на Чона:       — Ой, а ты вообще молчи!.. Подожди, что? Правда? — Он оборачивается к Юнги. — Ты и танцы?       — Эй, школота! В юные годы ачжосси Мин был весьма активным молодым человеком. — Старческим голосом возмущается Юнги. Их стол взрывается смехом.       — В интернете можно найти пару видео, если хорошенько покопаться, — Джин зажимает губами трубочку.       — Йа! Мне срочно нужно сменить менеджера! — Юнги закрывает ладонью лицо.       — Ты от меня не отделаешься, — злобно гогочет Джин, но, когда Тэхён достает телефон и спрашивает, кто выложил, он снова начинает увлечённо пить свой напиток.       — Пользователь под ником Ким Сокджин, — говорит Хосок и съезжает со стула от смеха.       — ДЖИН! — Орёт Юнги.       Чимин хохочет, изящно прикрыв рот ладонью и блестя глазами. Он заваливается на Юнги, невесомо проводя рукой по его предплечью. Вишнёвая ткань рубашки чуть-чуть съехала с плеча, выставив белоснежную ключицу напоказ. Юнги бесстыдно льнёт в ответ.       Чимин оглядывается на него, лучисто улыбаясь.       Именно в этот момент Юнги понимает, что зашёл слишком далеко. Он оправдывался тем, что это просто симпатия, что её возникновения нельзя было бы избежать с их-то уровнем близости во время съёмок, что это Пак Чимин — естественно, он будет нравиться Юнги, о чём вообще речь. Но он не может больше врать самому себе. Это давным-давно вышло за границы симпатии. «Я твой». Масштаб этого признания поражает даже Юнги. Он едва совладает с дыханием.       Чимин удерживает его взгляд.       — А ты скучал по мне, хён?       — А ты как думаешь? — Юнги поднимает одну бровь.       — Боюсь предположить. — Тихо отвечает Чимин.       — Скучал. Самую малость. Хотел предложить тебе встретиться и пообедать. — Искренне отвечает Юнги, откидываясь на спинку стула и сильнее приближаясь к его лицу. Чимин будто следует за ним: отбрасывает меню на стол и устраивается удобнее на своём месте. Когда он поднимает на Мина взгляд, тот кажется даже слегка обвиняющим.       — Почему не предложил?       — Думал, ты слишком занят.       — Для тебя я бы освободил время.       Юнги впивается в него взглядом.       Подходит официант, и все непрошенные вопросы оседают у Юнги на языке.       — Бокал красного вина, пожалуйста, — улыбается Чимин, — и болоньезе.

***

      — Ты уже читал сценарий? — спрашивает Чимин. Он одет в простую чёрную водолазку под горло. Похоже, Пак будет выглядеть соблазнительно даже в полиэтиленовом пакете.       Юнги старается на него не смотреть.       — М-м, — нечленораздельно отвечает он, раскинувшись на стуле и упорно пытаясь подремать. Задачка не из лёгких: вокруг снуют другие актёры, заходит и выходит персонал, звенят кружки с утренним кофе, шелестят страницы. Ну ничего, он засыпал в условиях и похуже.       — Нет?       — Не до этого было — песню сшивал. Что там у нас? — бормочет Юнги, всё же не желая, чтобы разговор сходил на нет. — Они устроили обнажёнку, как я просил?       — Типа того.       Юнги резко распахивает глаза.       — Реально? Ты разденешься для меня, Мин-и? — (Чимин вспыхивает, когда Юнги хватает со стола свой сценарий и начинает настойчиво перелистывать страницы). — Хоть бы это был стриптиз! Я откажусь от гонорара, иса-ним, если Вы дадите мне вылизать этот пресс.       Чимин почти пищит и смеётся. Режиссёр фыркает, упёршись пустым взглядом в чашку кофе, едва ли проспавши пару часов за последние сутки, и подзывает к себе одного из сценаристов:       — Первая корректировка, Сонджун-ши,…       Юнги перестаёт смеяться над Чимином и округляет глаза. Он же пошутил, по крайней мере, сделал вид, что пошутил. Тэхён, видя изменения в его настроении, заходится в таком гоготе, что стёкла дрожат.       — Что такое, хён? Зассал?       Юнги перегибается через Чимина, прожигая его взглядом.       — Ты в курсе, что иногда то, что ты говоришь, не станет уважительнее, если просто добавить «хён»?       Тэхён закатывает глаза.       — Да мне пофиг. Хён.       Юнги брызжет слюной. Чимин поворачивается к режиссёру.       — Иса-ни-и-им.       — Да ладно, ладно, — тот вздыхает и подмигивает Чимину. — Не будет он вылизывать твой пресс, не беспокойся, Чимин-а. Нехорошо как-то человека без гонорара оставлять. Плюс ко всему, у нашей дорамы… ай-гу-у, я щас прям тут усну,… что я говорил? А, жанр наш не позволяет вставить вылизывание пресса. Это тебе в другое кино надо было идти, Юнги-я.       Все в комнате, даже те, кто едва голову держит от недосыпа, начинают смеяться.       — Ай-гу, иса-ним, я же ваш любимчик, могли бы сделать исключение.       — «Мой любимчик» — чепуха какая! — Режиссёр трёт виски. — Мы и так по доброте душевной оставили ваши лобызания.       — Иса-ним! — Пищит Чимин. — Всё по сценарию!       — Едва ли.       Чимин нахохливается. Юнги выпрямляется на стуле:       — Ну, нам всем чертовски повезло, что мы хорошо смотримся вместе.       Режиссёр качает головой.       — Вы не просто хорошо смотритесь. У вас чудовищная химия, и это единственная причина, почему я вечно терплю ваши отступления от сценария.       Чимин поворачивается к Юнги и краснеет, осознавая, что тот уже смотрит на него.

***

      К сожалению, обнажёнки он действительно не получает. Тем не менее, вместо этого ему посчастливится лицезреть вид, который, вероятно, мог предстать перед ним разве что как благословление перед вратами рая.       Чимин после душа в одном полотенце.       По сути, это могло бы стать и орудием для пыток в аду, если добавить до кучи постоянный повтор. Однако для большинства зрителей это, должно быть, настоящий подарок. По крайней мере, только так можно оправдать, почему Юнги и Чимин задействованы в сценарии для второго сезона, в девяносто процентах из ста целуясь или флиртуя. Это очевидный коммерческий ход, чтобы привлечь больше аудитории, которая непременно клюнет на аппетитную конфетку из их накрашенных лиц с присыпкой петтинга, который всё больше и больше переходит всякие допустимые границы. Юнги не дурак и прекрасно это понимает. Но никакие этические соображения не могут его сдержать от поцелуев-укусов, ладони, скользящей вниз по пояснице Чимина, и комплиментов. Должно быть, потому что Пак позволяет ему это. Он краснеет и запинается, прося переснять дубль снова и снова, льнёт ближе, пока они не прижмутся друг к другу в идеальном совпадении.       Впервые Юнги настолько погружён в процесс, что предпочитает плыть по течению. Даже при создании музыки он контролирует себя, каждый раз есть цель, каждый раз — «в конечном счёте должно получиться это».       Когда же Чимин дразнит его и флиртует с ним, он хватается за это мгновение и берёт столько, сколько успеет. Ещё больше он пытается дать. Это и пугает его больше всего.       — Что я должен делать?       — Неужто тебе понадобились указания? — Режиссёр с насмешкой смотрит на него.       Юнги зыркает на него. Раньше он действительно обходился без советов, но раньше и на Чимине было по крайней мере два слоя одежды. А сейчас он будет в одном полотенце. Конечно, ещё наверняка в трусах, но всё остальное совершенно, абсолютно, идеально оголено. «О Боже, у меня, кажись, давление только что скакануло».       — Что я должен делать? — Терпеливо повторяет Юнги.       — Сейчас он выйдет и я объясню.       Проползает несколько крайне длинных минут, прежде чем Мин замечает макушку Чимина в другом конце площадки. Когда окружавшие его визажисты расступаются, Юнги проглатывает вдох.       Румяная лоснящаяся кожа. Тонкие тени от выступающих рёбер. Скользящие под кожей сухожилия. Тёмные от воды волосы. Километры, десятки километров обнажённой кожи. И не будет жаль жизни, потраченной, чтобы выцеловать её всю.       Чимин опускает взгляд, едва обратив его на Юнги. И краснеет до кончиков пальцев. В буквальном смысле. Было бы проще, если бы Юнги не знал, какой Пак с остальными: властный взгляд, спокойные глаза, вежливые улыбки, осанка и собранность, собранность, собранность. Всякий же раз, когда Чимин обнажается перед Юнги, сдёргивает с себя лоскуты официоза и манерности, создаётся впечатление, словно он знает, как много Юнги мог бы сделать с ним, словно он хочет, чтобы он это сделал.       «Воды мне, воды». Юнги закрывает глаза и роняет голову, разминая шею. «А лучше виски». Когда Чимин приближается к нему, чтобы по обыкновению завести светскую беседу о чём угодно, кроме того, что его запястья отлично подходят для того, чтобы завести их за спину и сжать, Юнги должен как профессионал спросить, как визажисты добились такого правдоподобного эффекта «после душа». Вот только он ничерта не профессионал, поэтому он пригвождает его взглядом и выдаёт нелепое:       — Тебе не холодно?       Чимин моргает.       — Отнюдь нет.       И ещё более нелепое:       — Мне тоже.       Они уставляются друг на друга на долгие секунды, прежде чем Юнги собирает волю в кулак и разворачивается, чтобы пойти найти кулер и осушить стаканчик воды или размозжить о него свою голову. Его останавливает режиссёр, подойдя к ним и начиная объяснять нюансы.       — Юнги-я, ты должен схватить его за узел полотенца и потянуть на себя.       Чимин на мгновение прикрывает глаза. Юнги скрипит, пытаясь возразить, откашливается и начинает вновь:       — Это не слишком ли?       — Это — в самый раз. — Отрезает режиссёр и продолжает разъяснять. — Когда вы упадёте на кровать, вы исчезнете из кадра, так что целоваться не надо.       Юнги хочется сердито затопать. «То есть как — не целоваться? Почему нет? Почему не да? Блядская, блядская жизнь!...» Им дают ещё десять минут, пока готовят декорации. Они стоят в оглушающей тишине, несмотря на шум и суету вокруг. Когда Юнги-таки восстанавливает сердцебиение путём дыхательной гимнастики, он нарочно недовольно осматривает Чимина.       — Ну и где там, говоришь, тебе диета нужна?       Чимин вспыхивает и хихикает. Юнги едва не теряет сознание.       — В бёдрах. Ты просто не видишь, я же в полотенце.       «Ещё как вижу. Вижу, даже когда закрываю глаза… Или, может, снимешь полотенце?».       — Не неси чепухи. Ты что, хочешь быть таким же щуплым и слабым, как твой хён?       — Хён не щуплый и слабый. И ещё он, кажется, любит напрашиваться на комплименты.       — Ну не всем же быть созданными для комплиментов, как всякие Пак Чимины. Большинство из нас простые смертные, знаешь ли.       Похвала для Чимина кажется Юнги чем-то самим собой разумеющимся — у него же, в конце концов, есть глаза. Мин не собирается отучать себя от этого, но он знает, что порой ненароком примешивает флирт. И дело не в том, когда он делает это намеренно — вопрос в том, замечает ли это Чимин. И Юнги знает, что не должен хотеть, чтобы тот всё же замечал, но он хочет. Весьма сильно хочет.       — У моего хёна хорошее сильное тело. — Чимин смотрит прямо на него. — И мне нравятся его руки. Они большие и красивые. Музыкальные.       — На меня не действует твой флирт, Пак.       — Даже сосна обратит на меня внимание, если я того захочу и хорошенько с ней зафлиртую, Мин.       — Я твёрже стали. Я непробиваемый.       — Мы оба знаем, что это не так.       — Я определённо твёрже стали, дорогуша, я же работаю с тобой. — Юнги мягко смотрит на него, зная, что не удерживается от дразнящей улыбки. Чимин сияет, топчется на месте, выглядя крошечным и нежным даже со всеми этими мышцами и чёткими изгибами. — Для этого, как оказалось, нужно иметь железные яйца.       Чимин шуточно пихает его локтем.       — О чём ты?! Я белый и пушистый, я милашка.       Юнги цокает.       — Да что ты говоришь.       — ЮНГИ И ЧИМИН, ЖИВО ПО МЕСТАМ!       Они отскакивают друг от друга от неожиданности, не заметив, как неумолимо прижались вплотную.       Первую часть сцены, где Юнвон говорит с Сэджуном по телефону на повышенных тонах, отсняли, пока Чимина подготавливали к съёмкам. Им осталось снять эту весьма откровенную для корейского кинематографа сцену, и уже подъедут остальные актеры для следующего кадра. Юнги становится у кровати с телефоном в руке, пока визажистки его слегка припудривают.       — Чимин-а, через десять секунд после хлопушки! — Напоминает Паку режиссёр.       Ассистенты выходят из кадра, операторы впиваются взглядом в экраны. Бьёт хлопушка.       Юнвон швыряет мобильник на постель и вздыхает, прикрывая глаза. Чжинбён распахивает дверь и выплывает из ванной. Юнвон оборачивается и застывает, глядя на него во все глаза и сглатывая. Капельки воды сияют на свету.       — Кто звонил?       Ответ Юнвона хриплый и запоздавший.       — Сэджун.       — Что-то серьёзное?       — Ничего такого, чаги*.

(прим. автора: «чаги» с корейского переводится как «дорогой, милый» чаще всего по отношению к возлюбленному. кстати, Юнги действительно назвал так Чимина однажды — поищите на ютубе, если интересно)

      Чжинбён краснеет сильнее и делает почти незаметный шажок навстречу. Он соблазнительно ведёт плечом и тщетно прячет ухмылку, когда взгляд Юнвона лихорадочно мечется по его плечам и груди. Юнги непроизвольно облизывает губы, фокус цепко хватает эту деталь. Чжинбён расплывается в улыбке.       — Я тебе нравлюсь. — Гордо замечает он.       — Какое проницательное наблюдение, чаги. — Хмыкает Юнвон. — Тебе стоило стать детективом… Казалось бы, я не могу оторвать от тебя взгляд, постоянно делаю тебе комплименты и постоянно, постоянно трогаю тебя, с чего бы ты нравился мне, да?       Чжинбён закатывает глаза и останавливается в шаге от Юнвона. У того начинают подрагивать пальцы.       — Нам можно немного опоздать? — Спрашивает Чжинбён, невинно распахнув глаза.       — Можно или нет, но мы опоздаем. — Отрезает Юнвон и хватает его за узел полотенца, утягивая за собой на кровать.       Вопреки ожиданиям Юнги, Чимин не падает на него — жёстко вдавив ладони в матрас по обе стороны от его головы, тут же откатывается на другую сторону кровати, когда режиссёр говорит: «Снято!» Костяшки Юнги пульсируют от жара в местах, где он коснулся кожи Чимина под полотенцем.       — Ещё раз! Чимин, ты должен упасть ниже.       — Что? Почему? — Спрашивает Чимин, отвернувшись от Юнги. — Почему бы Вам просто не поднять камеру, иса-ним?       — Потому что она поставлена в точности так, чтобы было понятно, что падаете не в пропасть, а на кровать. И в то же время вы должны полностью выйти из кадра, так что ты должен упасть ниже, Чимин-ши. Ещё раз!       Во второй раз Чимин больно заваливается на него, очевидно, не рассчитав силы. Его острые колени впиваются Юнги в бедра и едва не заезжают по самому нежному, локоть вместо того, чтобы опуститься чуть правее головы, врезается прямо под ключицу, а лоб расшибается о скулу.       — Вот же чёрт. Прости, хён!       — Меня избили, — кряхтит Юнги, — иса-ним, меня избили. Я звоню в полицию, Пак Чимин.       — Мне, вообще-то, тоже больно. И стыдно, к тому же.       — Ты меня слышал, Пак Чимин. Увидимся в суде.       Тот в ответ хихикает и аккуратно встаёт, придерживая полотенце. Режиссёр подымается с места и, подойдя к ним, задумчиво хмурится.       — Встаньте в точку. — Командует он.       — Мы не можем просто сделать медленно, а в монтаже потом просто ускорят? — Предлагает Чимин. Юнги прыскает и притворяется Нео из «Матрицы», комично распахнув рот и отклоняясь назад «под пулями». Чимин начинает неконтролируемо хихикать, и через мгновение они уже покатываются в полный голос от абсурдности идеи. Режиссёр поднимает на них взгляд и вздыхает.       — Встаньте в точку, — настаивает он. Они останавливаются напротив друг друга, ладонь Юнги застывает над полотенцем. — Начинайте падать, только медленнее. …Ага, Чимин, поставь колено между ног Юнги. Когда будешь падать, положи ладонь ему на грудь. Да. Да, попробуйте так. Должно получиться.       Они пытаются снова, Юнги надеется, что его сердце грохочет под пальцами Чимина не слишком заметно, Пак же вновь падает как-то не так и почти расшибает им носы, но на следующий раз у них и впрямь получается.

***

      Они сидят на раскладных стульях на лиловом фоне, держа по паре собственных картонных лиц, пока девушка за кадром зачитывает предложения, начинающиеся с «кто вероятнее всего». Чимин одет в то, что носит большинство парней его возраста, не обременённых 10-часовыми тренировками в танцзале и ночёвками на съемочной площадке: в футболку и рваные джинсы — и выглядит, как это ни грустно, очень непривычно. Печально, что свою молодость он тратит на вспышки камер и душные залы для практик.       Юнги же как всегда неряшливая растёкшаяся по сидушке масса брюзгливости и ханжества в чёрных тряпках.       — Я правда начинаю беспокоиться, хён, ты как будто в затяжном трауре.       — Всё верно, дорогуша, я скорблю по лучшей жизни.       — Я не видел никого более непритязательного в одежде, клянусь. Сумрачный Мин. Мин из семейства Непоколебимых. Ты своего рода гений.       — Я и есть гений. И вообще, ты видишь эти тёмно-серые кроссовки? Так вот, они не чёрные. Вау. Вот это ничего ж себе, а теперь отстань от меня.       — Слушай, у тебя что, правда нет ничего цветного в гардеробе? — Издевается Чимин, Юнги вздыхает.       — Если тебе это так интересно, то да, у меня есть бежевые труселя.       — Ва-а-а, вот так случаются сенсации, дорогие зрители. Завтра во всех заголовках: «А теперь экстренный выпуск новостей. Близится апокалипсис: у Мин Юнги бежевые трусы. Волнения по всему миру. Разруха. Хаос. Будем держать вас в курсе».       — Давайте продолжим. Я под большим давлением. — Качает головой Юнги улыбаясь. — Какие-то невыносимые условия работы.       — Кто больше дурачится на съёмочной площадке?       Чимин вздёргивает табличку с лицом Мина раньше, чем тот успевает подумать.       — С какой-такой стати? — Выпрямляется Мин. — Мне напомнить тебе, кто тверкал примерно с полчаса после того, как услышал у кого-то из стаффа рингтон с Бейонсе? — Юнги поворачивается к камере. — Или лучше я расскажу вам, дорогие зрители, как кое-кто так увлёкся рисованием по асфальту цветными мелками, что ему пришлось менять одежду, да-да, вот настолько он испачкался. И угадайте, с чьей это было подачи? Ага, всё верно, с подачи Тэхёна.       — О, давайте тогда и я расскажу, как кое-кто украл щенка Тэхёна и отказывался признаваться, куда он его спрятал, пока Тэхён бился в истерике. Или как кое-кто взял Тэхёна на слабо, что тот не вольёт весь флакон взбитых сливок себе в рот, и он действительно не влил, потому что поперхнулся ими, испортил и макияж, и одежду и опять-таки забился в истерике.       Юнги пожимает плечами и выставляет обе таблички, Чимин хихикает и делает то же.       — Кто более романтичный?       Они оба выбирают Чимина.       — Хотя я бы сказал, что я… Больше склонен романтизировать вещи?.. — Уточняет Чимин. — А романтическая жилка есть в нас обоих.       — Кто больше жалуется?       Оба медлят, пока Чимин не говорит:       — Вообще, мы не жалуемся, но я могу сказать вам, кто больше всего жалуется про себя. — И поднимает табличку с Юнги, тот вздыхает, но не возражает, потому что ну, да. — Мне иногда кажется, что если бы можно было поверх тебя наложить твои мысли, как в новостях, бегущей строкой, это было бы что-то вроде: «Что я здесь делаю? Мне жарко, и я хочу спать. Почему Тэхёна взяли на роль? Я хочу есть. И спать».       — Добавь ещё звуки рыданий на фоне. — С усмешкой говорит Юнги.       Хочет добавить: «И шелест твоего дыхания. То, как ты произносишь моё имя», но не решается.       — Кто грубее целует?       Юнги моргает. Чимин разевает рот:       — Простите?       Юнги медленно поднимает табличку с Чимином. Тот бросает на него взгляд и неохотно соглашается.       — Потому что он нетерпеливый. — Усмехается Юнги.       Чимин взвизгивает и шлёпает его картонкой.       — Кто лучше целуется?       Юнги поднимает табличку с Чимином раньше, чем может обдумать своё решение, и смотрит на выбор Пака. «Юнги».       Они не комментируют это. Взгляд, которые они делят на мгновение, очевиднее, чем им самим кажется, и откровеннее, чем они хотели бы допустить. Интервьюерка смотрит на них, ожидая хоть пары фраз, хоть чего-нибудь, но получает только смущённое молчание и решает продолжить.       — Кто чаще всего забывает свои реплики?       — Нам хотелось бы получать приглашения на роли в дальнейшем, — говорит Юнги, переглядываясь с Чимином, — так что, пожалуй, вот. — И они снова показывают таблички друг друга смеясь.       — Кто больше похож на персонажа, которого играет?       Они вновь показывают таблички друг друга.       — Ты это несерьёзно. — Бесцветно говорит Юнги.       — Это ты несерьёзно. — Возмущается Чимин, тыкая Юнги в грудь его же картонной макушкой. — Ты саркастичный, стеснительный, замкнутый, гордый и ревнивый. Как Юнвон!       — Ревнивый?       Чимин театрально понижает голос:       — Я помню, как ты не разговаривал с Тэхёном целые сутки, когда узнал, что он отказался играть с тобой в борьбу на больших пальцах, чтобы поболтать с Югёмом по телефону.       Половина съёмочной группы закрывает лицо рукой, беззвучно смеясь.       — Зачем ты говоришь такое на камеру? Ещё не хватало, чтобы он об этом узнал.       — Да-а, узнает, что на самом деле он тебе нравится, о ужас.       Юнги поворачивается стаффу за кадром:       — Вырежьте это. Пожалуйста. На кону моя карьера.       Чимин смеётся, немного наваливаясь на него.       — Что я хотел сказать. — Мин хлопает ладонью по подлокотнику, привлекая внимание. — Вы с Чжинбёном очень похожи. Очаровательные, милые, вежливые, преданные, пресс твёрже бетона-       — Пресс не считается, — слабо возражает румяный Чимин.       — Это ещё почему?       — Ты серьёзно? — Чимин начинает хихикать. — Потому что… у нас общее тело? Естественно, у нас одинаковый-       — Неубедительно. — Перебивает его Юнги. Чимин хохочет и сдаётся.       — Кто вероятнее всего подарит второй половинке что-то очень дорогое?       Вопрос с отсылкой: в дораме Юнвон подарил Чжинбёну дорогущую коллекцию его любимых комиксов.

(прим. автора: кто понял, тот поймёт, лол)

      Юнги показывает картонку с Чимином:       — Потому что ты производишь впечатление человека, который не умеет грамотно распределять финансы.       Чимин цокает.       — А вот я буду хорошим другом и скажу, что ты, потому что ты очень щедрый и заботливый.       — Чёрт, да, ты прав.       Чимин цокает громче.       — Я бы купил тебе что-нибудь, так уж и быть. Свитер от гуччи, может быть, или браслет, который стоит целое состояние.       Чимин ухмыляется в ответ:       — Был бы моим сахарным папочкой, а? — и поигрывает бровями. А потом быстро сдувается и краснеет. — Давайте дальше.       — Нет-нет, постойте. — Усмехается Юнги. — Ещё раз, что? Что ты сказал?       — Ничего, — пыхтит Чимин. Юнги расплывается в такой широкой улыбке, что перестаёт видеть.       — Кто больше любит похвалу?       Юнги с уверенностью показывает Чимина, а когда мельком глядит на него, роняет руки:       — Ты хорошо себя чувствуешь? Я? — Он оборачивается к стаффу. — Позовите врача, у него сотрясение. Серьёзно, Чимин. Иса-ним, можете зацензурить это, но, Чимин, это у тебя реально кинк на похвалу.       У того падает челюсть. Когда он всё же подбирает её с пола, начинает немедленно краснеть.       — Ты преувеличиваешь. Мне нравится, когда меня хвалят, но видел бы ты себя! Да у тебя всё лицо вспыхивает от удовольствия!       — Чушь собачья.       — Вообще-то, нет! Легко тебе спорить, ты же себя не видишь! Ты думаешь, что, когда ты пытаешься скрыть смущение, у тебя получается, но нет. Когда я сказал, что скачал все твои альбомы, ты реально засиял.       — Потому что это очень лестно. — Юнги только отмахивается от него. — Чимин. По умолчанию, Чимин.

***

      Вдруг. Неожиданно. Съёмки заканчиваются.       Юнги проводит первые свободные сутки, раскачиваясь на стуле и глядя в пустоту. Порой переводит взгляд на телефон и тушит в себе желание опустить его в стакан с водой.       Позавчера он обнаружил, что его студия утонула в черновиках, исписанных песнями. Это обескуражило его. Обычно процесс написания был поэтапным, постепенным. Он не утопал в листах и заметках, не скакал от одного куплета к другому, поглощённый водоворотом слов, пульсирующих скорее в сердце, чем в мыслях, — всегда собранный и конструктивный, от одной песни к другой, не начиная новую, если не закончил предыдущую. Но вот — всё вокруг в листах, клочках бумаги и обрывках, каждая поверхность в настолько обличающих и откровенных мыслях, что когда Юнги собирается с силами и складывает их огромной кучей на столе, то понимает, что просто не может позволить миру увидеть их. Их дорама набрала такую популярность, что сейчас ни у одного корейца не возникнет вопроса, кому это адресовано, если сказать, кем это написано.       «Мои губы и пальцы были созданы для того, чтобы ласкать твоё тело».       «Вложил своё сердце в твои ладони. Можешь не клясться, что сбережёшь его — даже если бы я заранее знал, что ты не станешь, я бы всё равно отдал его именно тебе».       «Есть только одно чувство лучше того, чем смотреть в твои глаза — это когда ты смотришь в ответ».       «Твой взгляд делает меня самым беззащитным и самым сильным человеком на земле».       «Даже если ты отвернёшься от меня — пока мы будем смотреть на одну и ту же луну, а она будет смотреть на нас обоих в ответ, пока одни и те же звёзды будут шептать нам, я буду счастлив».       «Твоя улыбка даёт больше надежды, чем рассвет».       Юнги медленно выдыхает, уставившись в пустоту, схватившись за волосы. Он сожжёт это, разрежет на мелкие кусочки. Чтобы не маячило перед глазами и не дай Бог попало в руки человека, который обернул бы это против него. Сколько проблем он доставит Чимину, если позволит этому оказаться в сети. Сколько вопросов, осуждения и неловкости это породит. Можно только представить, как это извратят таблоиды. Какую пропасть возведут между ними, когда начнут медленно разрушать их репутации…       Дверь в его студию тихо жужжит, прежде чем впустить Джина.       — Ты снова без приглашения и даже без стука. — Ворчит Юнги. — Мне что, сменить замки?       — Чтобы мне приходилось таскать с собой ещё и лом? — В тон ему отвечает Джин, вытаскивая на журнальный столик контейнеры с едой и стакан американо. — Я бы стучался, но тот ваш перерыв научил меня, что проще сразу заходить без лишних вопросов, потому что ты в двухстах процентах из ста лежишь в отключке за столом, — он бросает взгляд на гору листов. — Вдохновение ударило? Хватит на альбом?       — Я не стану это публиковать. — И задумчиво добавляет. — Надо будет, кстати, заказать шредер…       — То есть как не станешь? — Неверяще спрашивает Джин. — Столько добра и в никуда?..       Вообще-то, при написании песен приходится переписывать тексты десятки раз и может собраться и не такая стопка черновиков, но что касается конкретно этой…       — Слишком откровенно. Это, — указывает он на листы, поджав губы, — породит столько вопросов и проблем, что даже ты, хён, задолбаешься их расхлёбывать.       Джин впивается в него хмурым взглядом и явно подбирает слова.       — Если ты чувствуешь себя подавленно или… так, как раньше, депрессивно, тебе стоит придать этим словам форму. Облечь их в звук и, может быть, — а я думаю, так и будет — кто-то из твоих поклонников найдёт надежду в твоём голосе, и ты и сам тогда сможешь справиться с тревогой и-       Он иногда забывает, какой непоколебимой опорой может быть Джин, который, казалось бы, только и умеет травить неловкие шутки и кудахтать над ним.       Юнги прерывает его взмахом руки.       — Я в порядке. Чувствую себя хорошо, правда. — Он с сомнением зыркает на стол и нервно облизывается. — Это… всё это написано об одном человеке. — Он мнётся — никогда не писал любовной лирики раньше и, тем более, не оправдывался перед Джином из-за влюблённости, которая каким-то чёртом взросла прямо на работе. — Там слишком много деталей, слишком много слов, которые обернутся нам обоим боком, потому что мы даже не… мы не вместе и… никогда не будем, кажется. — Заканчивает он совсем тихо. Слова звучат из зияющей пропасти в груди, и в этой болезненной тишине их слышит, кажется, только Юнги. Больше чувство, чем звук.       Когда он решается поднять на друга взгляд, Джин нежно глядит на него. Пальцы за спиной выкручиваются сами по себе. Хён перед ним не удерживается от добродушной усмешки, наблюдая за стремительно расползающимся румянцем Мина.       — Заткнись.       — Молчу-молчу.       — То-то же. — Нахохливается Юнги.       Джин набирает в грудь воздуха и гаркает:       — Так и какого хрена, говоришь, вы не будете вместе?       — Я велел тебе заткнуться.       — И ты, типа, вот так позволишь вашим отношениям просто повиснуть в воздухе? С чего бы вам не быть вместе, а? Что, если однажды Чимин выйдет в свет с кем-то другим? Как ты отреагируешь, Юнги-я? Думаешь, проглотишь? Чёрта с два, будешь до конца своих дней сожалеть, что сдался, вот что.       Мин моргает и вспыхивает.       — Чимин. Откуда ты знаешь? Это что, настолько очевидно?       Джин поднимает брови:       — Да-а, ты и впрямь не сидишь в интернете… Все знают, Юнги-я, абсолютно все. Не то чтобы вы слишком скрывали это, знаешь ли.       — Вот же чёрт… — Шипит Юнги, пропуская это странное «вы». — Блять, сколько же хлопот я ему принёс этой неуместной-       — С чего ты решил, что заварил эту кашу сам? Думаешь, Чимин этому не потворствовал? — Удивляется Джин. — Я не разговаривал напрямую с Чонгуком, если хочешь знать — я поставил на то, что ты идиот и воображаешь себе, словно никто ничего не понял, но тебе стоит знать, что…       — Он просто флиртует, хён. Для него это ничего не… Даже если бы значило, Чимин бы не стал жертвовать своей карьерой ради этого. Только я такой идиот.       — Тебе будет полезно зайти в интернет, знаешь, Юнги-я. Взглянуть на то, что постоянно упускаешь.       Юнги сжимает губы.       — Во всяком случае, это… Ничего не будет. Ничего не может быть.       — …Несомненно, будет большая бумажная волокита, мне придётся многое обсудить с Чонгуком, как с менеджером Чимина. И да, да, мы в Корее, это верно. Будет сложно, но оно, стало быть, того стоит. — Кивает Джин, скорее, сам себе, чем Юнги, и поддерживающе на него смотрит.       Тот, не задумываясь, стискивает друга в объятиях.       — И не торопись выбрасывать эти черновики, ладно?

***

      — Нам нужно будет хорошенько поработать над твоим расписанием. Если ты собираешься принять все те предложения, которые получил, то тебе стоит попрощаться с отдыхом и сном на ближайшие три месяца. Лично я считаю — если тебя, конечно, хоть самую малость интересует моё мнение, — лично я считаю, что тебе не стоит брать на себя столько проектов, а то под конец рабочего плана ты будешь засыпать на ходу или, что ещё хуже, проведёшь весь свой отпуск в кабинетах врачей, поэтому послушай-ка сюда, дорогой мой… — Причитает Джин, когда они подходят к гримёрке. Юнги периодически мычит — только чтобы обозначить свою включенность, не более.       По ту сторону двери ревёт Ники Минаж. Уголки губ дергаются самопроизвольно: им с Чимином всё же дали совместную гримёрку. Когда они заходят внутрь, громкость музыки едва ли не сбивает с ног. Юнги замирает как вкопанный.       Чимин резко ведёт бёдрами, вскидывая запястья. Кремовая шифоновая блуза вспархивает следом за движением рук и на мгновение оголяет поясницу. Но даже скользнув обратно вниз, она не оставляет пространства воображению — просвечивает каждый лоскуток кожи, каждый позвонок и напряжённые мышцы.       Тэхён рядом с ним по-дурацки тверкает, нелепо пригнув колени. Чонгук хохочет над ним, развалившись на диване у стены, а завидев вошедшего Юнги, с ухмылкой переводит взгляд на Чимина.       Тот изящно изгибается, запрокинув голову, спускается ладонями на бедра и медленно разворачивается, двигая плечами в такт. Юнги успевает подхватить челюсть, прежде чем Чимин открывает глаза и замечает его. Чонгук тут же прикручивает громкость, и появившаяся тишина кажется Мину оглушающей. Чимин медленно скользит по нему взглядом и нервно облизывает губы, зачёсывая волосы назад. Перед глазами против воли вспыхивает безукоризненная осанка и прямой холодный взгляд Чимина, встань он с кем угодно другим. Не понятно, проецирует ли Юнги свои желания на него или эта поразительная разница действительно есть.       Через мгновение неловкость проходит, когда Джин заявляет: «Сейчас я покажу вам, как тверкать по-настоящему, школота» и становится в позу под гогот Чонгука, а Чимин выдыхает:       — Привет.       Они не виделись три недели с последнего дня съёмок. Юнги жадно прослеживает взглядом изгиб частично оголённого плеча и сглатывает.       — Привет, Чимин-и. Решили устроить частный перфоманс перед «Комик Коном»?       — Ага, импровизированный, — краснеет Чимин. — Тебе понравилось?       — Да-а, …выглядело весьма соблазнительно. — (Тэхён и Чонгук смотрят на них, будто наслаждаясь происходящим). Юнги подходит к нему ближе и поддевает блузу у воротника. Чимин каменеет, когда костяшка Мина проскальзывает по его ключице. — Что это на тебе? Пришёл совращать молодёжь?       — Ты чем-то недоволен? Разве я не красивый? — Ухмыляется Чимин.       — Ты всегда красивый. Вне зависимости от того, что на тебе надето.       Чонгук подрывается со своего места:       — Что ж, пойду, возьму чего-нибудь в автомате.       — Да-да, мы с тобой. — Кивают Джин и Тэхён, двигаясь так, словно пытаются скорее смыться отсюда.       — Омма, захвати мне американо, пожалуйста, а Чимин-и — фраппучино. — Бросает Юнги в догонку. Джин угукает и захлопывает за собой дверь.       — Спасибо, — улыбается Чимин, — но тебе стоило бы пить меньше кофе.       — А тебе стоило бы носить менее прозрачные вещи. — Юнги тяжело опускается на диван, пока Чимин опирается на стол позади себя.       — Ты действительно раздражён, а? — Усмехается Чимин.       Маленькие копии Джина на обоих плечах бросают на Юнги строгий взгляд.       — Ты не айдол, чтобы твоё тело было одним из средств получения внимания, разве нет? Это айдолы откровенно одеваются или даже оголяются, потому что часть фанбазы держится только из-за оболочки. Я прав? Ещё как. А ты танцор, а не айдол, чтобы надевать такое.       Чимин хищно сощуривается.       — …И тебе это не нравится, да?       «Мне не нравится, что кто-то помимо меня может увидеть тебя почти без ничего», — хочет ответить Юнги, но говорит только:       — Ты танцор. Причём, очень хороший. Один из лучших, я бы сказал. Ты знаменит благодаря своему мастерству, а не лицу. Будет весьма неприятно, если об этом станут забывать, глядя на тебя.       Чимин выдерживает пару мгновений:       — Ну, я надел это не для публики.       Тишина сжимает их глотки на добрые полминуты, пока они неотрывно глядят друг на друга. Юнги изо всех сил сдерживает вопрос, который рвётся наружу, но настолько нетактичный, что лучше бы ему попридержаться на языке.       — Как работа? — Вежливо спрашивает Чимин.       «Вчера сшил песню, которая никогда не увидит свет».       — Творческий кризис. — «Не могу ни о чём думать, кроме тебя». — Подумываю уйти в горы, чтобы набраться душевной мудрости и жизненных сил.       — Восьми часов сна было бы вполне достаточно.       — Чушь какая. — Ухмыляется Юнги. — Тем более, зачем мне уже себя беречь? Я слишком стар для того, чтобы пригодиться для чего-нибудь дельного. Мне уже пора в утиль.       — Очень смешно. — Недовольно бормочет Чимин. — Тебе всего лишь тридцать три, ачжосси.       — Всё ещё намного старше тебя, Чимин-и.       — Очень легко забыть о восьми годах разницы, если видеть, как тебя нянчит Джин, знаешь.       Юнги закатывает глаза и нежно смотрит на Чимина.       — А у тебя как с работой? Ты же скоро выступаешь в Токио, да?       — Да, через неделю. — Он расплывается в улыбке.       — Опять перестанешь выходить из зала и будешь спать прямо на матах? — Язвит Юнги. Чимин цокает.       — Чонгук на меня что, всем жалуется?!       — Я сам спросил. Было, знаешь ли, очень странно узнать, что молодой миллионер, вроде тебя, мог бы спать на полу.       — Во-первых, это был мой личный зал для практик. А во-вторых, почему это я не могу поспать на матах?       — Я думал, что человек, способный позволить себе личный зал для практик, мог бы купить себе и кровать. Это как узнать, что Бейонсе нет-нет да и да спит на раскладушке.       В дверь стучатся под лёгкий смех Чимина. Юнги встаёт и приоткрывает дверь. Джин пихает ему в руки подставку со стаканчиками кофе. Из-за него заинтересованно выглядывает Чонгук.       — У вас пятнадцать минут. — И тут же захлопывает дверь.       Юнги приподнимает брови: обычно Джин не может похвастаться лаконичностью. Мин медленно подходит к Чимину. Напряжение между ними натягивается, как жгут, только в отличие от настоящего жгута, чем ближе, тем сильнее. Юнги в который раз не может не обратить внимания на то, как глаза Чимина доверительно распахиваются при его приближении, как нет и намёка на скованность и настороженность.       Юнги задаётся вопросом, так же легко прочитать по его поведению, что он абсолютно доверяет Чимину и что единственное, чего он действительно хочет, — это стиснуть Чимина в объятиях и скрыть от всех проблем этого сложного мира. Видит ли это Чимин? Разве можно не видеть?       — Твой моккачино. — Юнги протягивает ему напиток, и они оба разворачиваются к столу, чтобы насыпать сахара из пакетиков.       — Когда это ты стал пить сладкий кофе? — Фыркает Чимин.       — Ты меня подсадил: вечно подпаивал своим, пока Джин не приносил мне мой собственный, — дразнит Юнги.       — Невыспавшийся ты без кружки кофе в руке — поистине жалкое зрелище. У меня сердце кровью обливалось.       Юнги игриво поддевает его плечом. Чимин хихикает и наклоняет голову ближе к нему. Они разворачиваются, прислонившись к столам позади.       Джин на правом плече Юнги пищит: «Сейчас же! Ты слышишь, сейчас же иди и сядь на диван! Подальше от этого мальчишки». Его копия на левом плече же усмехается: «С какого бы чёрта нам это делать?»       Юнги ненавязчиво прижимается своим плечом к его и млеет от того, как Чимин расплывается в улыбке.       — Так жаль, что съёмки закончились, — тихо выдыхает Чимин.       Юнги поджимает губы, скользя взглядом по его скуле.       — Всё хорошее должно вовремя кончиться, — произносит он сквозь зубы, потому что ему недостаточно, недостаточно и не вовремя — рано, слишком рано.       — Было бы неплохо продлиться на третий сезон… Дорама набрала колоссальную популярность, фанаты в ярости, второй сезон ещё даже не вышел, а они уже подписывают петиции на продление, представляешь?       — Правда?       — Ты не заходишь в соц.сети что ли?       — Очень редко, если честно, почти никогда. Когда только дебютировал, столького дерьма о себе начитался, что зарёкся туда больше ни ногой.       — Ты не заходишь в соц.сети. — Повторяет Чимин. — Не заходишь.       — Ага.       — О. — Моргает он, и что-то в его взгляде меняется.       — Во всяком случае, — Юнги отпивает ещё кофе, — нас ждёт ещё куча мероприятий с кастом. Фанмитинги и премии. Нам ещё долго работать друг с другом.       Он поднимает взгляд на Чимина. «Дело не в этом». И есть ощущение, что думает об этом не только Юнги.       — Что ты подумал обо мне на первом слушании? — Вдруг интересуется Чимин.       — Что я от тебя ещё натерплюсь, — смеётся Юнги, и Чимин слабо толкает его хихикая. «Что ты самый пленительный человек из всех, с кем мне приходилось работать». — У тебя есть неудобная привычка очаровывать людей, так что мне и правда пришлось несладко. Люди, вроде меня, крайне беззащитны перед людьми, вроде тебя.       — М-м, ну да, ну да, то же мне, бедняжка. — Бурчит Чимин, но всё же неумолимо краснеет.       — Сколько, должно быть, поклонников и поклонниц у тебя было, Пак Чимин. А простые комплименты всё ещё вгоняют тебя в краску… Ну разве это не восхитительно?       Чимин что-то смущённо пыхтит.       — Где же тот парень, который сводит с ума половину страны одним движением своих бёдер?       Чимин переводит на него горящий взгляд:       — Перестань.       Жгут натягивается до скрипа. Юнги ухмыляется и раздумывает, не потянуть ли сильнее. Разумный-Джин хреначит миниатюрной арфой ему по башке: «ТЫ СОВСЕМ СПЯТИЛ?!» Юнги ослабляет хватку.       — А что ты подумал обо мне?       Чимин на мгновение отводит глаза:       — Я знал о тебе задолго до того, как встретиться.       — А. — Глубокомысленно выдаёт Юнги. — И что же ты знал?       — Что ты ленивый грубый дед.       — Джин был твоим единственным информатором? — Только и спрашивает Юнги, заставляя его засмеяться.       — Ещё я знал о твоём головокружительном успехе. Что тебя долгое время нигде не крутили из-за твоих оппозиционных текстов.       — Я научился это маскировать, к счастью.       — Хорошо, что ты не оставил почти ничего, за что власть могла бы ухватиться.       — Да-а, моя песенка была бы спета очень скоро, если бы я продолжил в том же ключе.       — Ну, народу нужен кто-то, кто будет говорить, вопреки всем и несмотря ни на что. Нам нужна надежда.       Юнги смотрит Чимину в глаза:       — Спасибо.       И в этот самый момент он, кажется, не может любить его ещё больше.       Взгляд сам соскальзывает ниже, к кремовому воротнику на белоснежной коже, к яремной впадине, в которой поблёскивает небольшой камушек.       — Блять, какая же эта рубашка отвлекающая.       — Я надеялся, что тебе понравится. — Ухмыляется Чимин.       — Разве это законно? — Спрашивает Юнги, не осознавая, что тот сказал.       — Ну хочешь, я её сниму? — Мурлычет Пак.       Юнги поднимает на него тяжёлый взгляд.       — У тебя и правда нет никакого стыда?       Чимин же, на удивление, не тушуется под таким вниманием. Напротив, только ухмыляется шире и немного прикрывает глаза.       — Ты, — Юнги тыкает в него пальцем, — зло во плоти.       — Я нежный цветочек.       — Зло. Во плоти.       — Разве ты не твёрже стали, Мин Юнги? — С усмешкой спрашивает Чимин, вспоминая его давние слова. — Где же твоя холодность и непоколебимость?       — Умерли вместе с твоей невинностью.       — Ну что ты. Она есть, просто я решил немного поиграть с твоей выдержкой.       — Немного.       — Немного.       И Юнги мягко целует его. Бархатное соприкосновение губ, которым суждено было встретиться.       За мгновение «до» всё кажется неизбежным и правильным, к месту, словно именно к этому они и шли с самого начала, вот только, даже если они и правда шли, то непременно должны были свернуть. Однако через мгновение, так сказать, «после», когда Юнги отстраняется и видит распахнутые глаза Чимина, он осознаёт, что именно он сделал и насколько на самом деле он облажался.       — Блять… Я не должен был, это не… Извини меня, я должен был держать себя в руках.       Дыхание перехватывает от осознания, как много последствий понесёт за собой это маленькое движение, мимолётная искорка, которой он так легко поддался. Запретный поцелуй горит на губах, как клеймо, хотя у них было огромное количество более глубоких и страстных поцелуев на площадке, но сейчас они не на площадке и это, это…       Разумный-Джин на плече только вздыхает, но этим и высказана вся паника.       Юнги смотрит Чимину в глаза — они горят, широко открытыми для него одного. Возможно, надо бы что-нибудь сказать, но все слова кажутся излишними. В одном движении навстречу Чимину было сказано больше, чем за всё время до этого. Не могут настолько непроизвольные и выверенные действия быть беспочвенными. Он всегда думал о том, как, наверное, было бы хорошо целовать его, без запала, без напряжения, флиртуя — только и всего, медленно или коротко, и …вот. И вот, пожалуйста. Юнги идиот.       Юнги чувствует движение прежде, чем замечает его: Чимин медленно забирает стаканчик из его ладони. Мин хмурится, на мгновение опустив взгляд вниз, и ждёт ощутить кипяток в волосах.       Однако Чимин только ставит оба напитка на стол сбоку, и, когда он возвращает тёмный взор на Юнги, Мин снова чувствует это. Неизбежность.       Юнги, кажется, впечатывается в него даже раньше, чем ладони, вцепившиеся в воротник, тянут вперёд. Костяшки больно врезаются в стену, пальцы вонзаются в кожу головы, Чимин стонет ему в губы. Тела прилипают друг к другу в идеальном совпадении, губы голодно кусаются, трение дышит жаждой. Юнги соскальзывает языком по горлу к оголившемуся плечу, как примагниченный, ни на мгновение не отстранившись от кожи. Она горит и дрожит под его прикосновением. Чимин задыхается и вновь тянет его наверх, губами к губам. Ладони Пака жадно впиваются в мышцы на лопатках, лодыжка оплетает голень Юнги.       Миновы пальцы впиваются в его бедра, скользя выше, пока Чимин не замрёт на мгновение, покрывшись мурашками. Не нужно отстраняться с первым «снято!», он может столько с ним сделать… Разложить на этом столе, содрав эту злосчастную рубашку, заковать запястья в хватке и спуститься поцелуями вниз, и оставаться внизу так долго, что ноги Чимина перестанут его держать. «Господи, так много…» Кровь ревёт, и глубокий, почти пугающий звук поднимается в груди Юнги.       Чимин вновь стонет, поднимается по линии миновой челюсти легкими укусами. Нетерпеливый, да. Голодный. Мокро целует кадык, оттягивая голову за волосы назад.       Если Юнги вожмёт его в стену еще сильнее, то переломит рёбра. Пальцы замирают, поддев шлевки на штанах Чимина.       — Что угодно, что угодно… — почти в бреду шепчет Чимин.       Ладони горят от желания опуститься ниже. Однако Юнги наконец слышит голос здравого смысла. Поцелуи превращаются в медленные и отрывистые, и через мгновение он всё же отстраняется.       — М-мне… Мне нужно посоветоваться об этом с Джином.       — С Джином? — Дезориентированный, Чимин моргает и затем, осознав, отстраняется, словно ошпарившись. Уязвлённый. — Может, ему еще и ротик тебе вытереть?       — …Что ж. Я и сам могу. — Юнги стирает ладонью поцелуй со своих губ, движение небрежнее и грубее, чем задумывалось. Вернее, пытается стереть. Тот, стоит опустить руку, начинает пульсировать с новой силой.       Чимин усмехается. С холодом и горечью.       — Выйди, пожалуйста.       И тогда Юнги осознаёт, как именно это выглядело.       — Нет, послушай-       — Выйди.       — Ты меня неправильно-       — Вон. Я-то всё правильно понял, а вот ты, кажется, нет. Я сказал: выметайся.       Чимин выпрямляется, смотря в упор и всё равно будто бы сквозь. Юнги отшагивает от него, в ужасе от ощущения этого взгляда на себе. Волна холода заставляет обоих поёжиться. Мин стискивает челюсти и, движимый сам не ведая чем, выходит из комнаты.       Джин и Чонгук, подпирающие стену напротив двери, бросают взгляд на часы и уставляются на него, явно не ожидав увидеть так рано. Джин замечает первым: чернеет пуще тучи и осторожно спрашивает:       — Воды? Ещё кофе?       Юнги проходит мимо, не видя ничего и никого.       Чонгук почти заходит в гримёрку, но Чимин что-то рявкает и Чон тут же отступает:       — Ладно-ладно, как скажешь. Жду снаружи.       Когда спустя семь минут весь каст выходит к публике и рассаживается по своим местам, Чимин проходит мимо кресла, подписанного его именем, прямо к режиссёру и что-то тихо спрашивает. Тот оглядывается на Юнги и хмуро кивает Чимину. Пак меняется местами с Тэхёном, чтобы не сидеть рядом с Мином. В самом начале, когда все представляются, абсолютно отсутствующим тоном говорит: «Здравствуйте. Я Пак Чимин. Исполняю роль Чжинбёна».       И замолкает вплоть до конца встречи.

***

      Впервые за долгое время Джин стучится, прежде чем войти. Юнги сидит на маленьком диванчике, уставившись в никуда. Ким молча ставит перед ним контейнеры с лапшой, коробки из пекарни и большой горячий шоколад. Юнги глядит на это и горбится от стыда.       — Можешь начинать.       Джин даже не поднимает взгляда, слишком занятый распаковыванием приборов.       — Я не собираюсь ничего говорить. Ешь.       Ким открывает свою порцию и без особого аппетита принимается ковыряться в лапше. Даже не смотрит на друга. Юнги опускает голову:       — Лучше бы ты кричал.       — Сейчас тебе нужно не это. Давай ешь. — (Юнги вертит палочки в руках. Аппетита совсем нет). — Ты, наверное, как я тебя привёз, так и просидел здесь всё это время, да?       — Кажется, да.       — Это было чуть больше трёх часов назад.       Юнги просто пожимает плечами и бесхитростно спрашивает:       — Чонгук тебе уже всё рассказал?       — Он бы, может, и рассказал, но Чимин отмалчивается. Я писал Чону минут десять назад, он сказал, что сейчас они, так же как и мы с тобой, сидят в зале и едят.       — В зале?       — Чимин тренировался всё это время, пока Чонгук не пришёл его кормить.       — Тренировался?...       — Чтобы отвлечься, Юнги. Кто-то изводит себя физическими нагрузками, кто-то пялится в стену. Каждый справляется по-разному.       Мин жуёт губу.       — Я мудак.       — Только иногда. А если еще и выспишься, то вполне себе приятный человек.       — Кажется, я правда нравлюсь ему. Нравился. …Может быть, всё ещё.       — Да что ты. Вот это да.       Юнги указывает на него палочками:       — Завались.       — Всего лишь хвалю за сообразительность, что не так?       Телефон хёна на столе жужжит. Джин мельком смотрит на экран, но, когда видит имя контакта, всё же открывает сообщение. «Куки», только замечает Юнги до того, как Ким берёт смартфон в руку.       Его глаза быстро пробегаются по сообщению, замирают в самом конце, а потом вновь неверяще возвращаются к началу.       Спустя пару секунд Джин поднимает взгляд.       — Ты мудак.       — Только иногда, — пытается пошутить Юнги, но хён перебивает его, и он тушуется.       — Мне до самой старости придётся следить за тобой и твоим языком? Кто вообще в здравом уме повёдет себя так сразу после первого поцелуя?       — Я не имел это в виду-       — Тогда почему ты это сказал?       — Он нагрубил, я нечаянно нагрубил в ответ-       — После того, как ты ляпнул, что должен обсудить это со мной. Сразу после поцелуя, Юнги!       — Но ведь я действительно должен был бы обсудить это с тобой!       — Разуй глаза! Меня заваливали письмами уже спустя месяц, месяц, после начала промоушена. Мало бы что изменилось после того, как вы потискались в гримёрке — ты мог бы потерпеть со своими откровениями хотя бы пару минут, знаешь!       — Не ори на меня.       — Разве не ты мне только что говорил, что уж лучше бы я-       — Ты всё ещё работаешь на меня, хён. Поэтому смени тон.       Джин осекается.       — Извини. — Сжав губы, выдавливает Юнги. Они прежде всего друзья, лучшие друзья, и Джин пришёл к нему как друг, а не коллега.       Ким швыряет палочки на стол. Мину очень хочется исчезнуть.       — Вот так это и было, да? — Стальным голосом интересуется Джин.       Юнги осторожно поднимает взгляд.       — Ты вот так же ляпнул и потом пожалел о сказанном?       — М-м.       — Надо было так же быстро извиниться.       «Я не мог, не успел», — хочется ему ответить, но кому он врёт? Конечно же, он мог.       — Я мудак. …И ты это, извини, хён.       — Бывает… Кто бы мог подумать, что человек, который пишет такие глубокие и продуманные тексты, может быть иногда настолько неразборчив в словах?       Юнги только катает палочками кругляшок кимбаба от бортика к бортику.       — Я сначала и сам не понял, что такого сказал. Я не думал, что он так разозлится. Я не придаю словам так много значения.       — Ну, а он придаёт. И это не делает тебя менее виноватым, знаешь ли.       — Какая разница, что я там ляпнул? Я почти разложил его на столе, хён, как он вообще мог подумать, что… что для меня это ничего не значило?       — Он гордый, Юнги-я, ты не заметил? Чимин-и, конечно, выглядит крепким орешком, но это не значит, что он такой же внутри. Ты почти оскорбил его.       — Ну, я бы никогда бы не подумал, что с Чимин-и нужно осторожничать.       — Тебе не приходилось, потому что вы никогда раньше не затрагивали то, в чём он и по сей день не уверен.       — Ну и что же это?       — Твою увлечённость им, Юнги, то, во что вы играете всё то время, что знакомы друг с другом. Ты что, и правда не притворяешься? Дурак дураком.       Телефон хёна снова жужжит.       — Послушай, — быстро пробежавшись взглядом по смс, мягче говорит Джин, отчего-то даже облегчённо. — Тебе стоит зайти на Ютуб и вбить в поисковик «Юнги и Чимин». Вот прям настоятельно советую.       — И что я там увижу? Нарезки из дорамы с нашими поцелуями?       — По большей мере, нет. — С нажимом говорит Джин. — В том-то и дело.       Юнги устало подкатывает глаза. А когда возвращает скептический взгляд на друга, тот уже смотрит на него в ответ, как на занозу в заднице.       — Хён, ну серьёзно, — упрямо начинает Мин.       — Йа, я тебя что, уговаривать должен?! — Гаркает Ким.       Юнги сердито набирает в грудь воздух. Не то чтобы это настоящая ссора, просто они те ещё дельцы на «поспорить» и они оба знают это, так что ничем критичнее истины этот разговор не кончится, спасибо Боже. Хотя бы Джина он не потеряет, называя вещи своими именами.       — Как давно у тебя не было настоящей любви, Юнги?! — Перебивает его Джин. — Давай-ка посчитаем, — он театрально смотрит на запястье, хотя там даже нет часов, — хм-м, кажется… всю, нахрен, жизнь! Ты правда такой тупица?!       — Ты прекрасно представляешь, как много стоит на кону!       — О, поверь мне, даже лучше тебя, я ведь твой менеджер, и всё же. Бездна не разверзнется.       — Кто знает, мы же в Корее.       Джин неверяще уставляется на него.       — Ты трус.       — Нет.       — Ты такой трус. — Джин сухо усмехается. — Тэхён встречается с Чонгуком уже год, а ты всё пятишься.       Юнги распахивает глаза.       — Ага, доброе утро. Тупица. Даже эти сопляки встречаются и горя не знают. Новости пестрят эксклюзивными фото с их свиданий, а они в ус не дуют, Юнги. Тэ сказал своему менеджеру не платить ни воны папарацци, потому что, цитирую, «ему плевать, что о его жизни думают люди, тем более, учитывая, что именно эта часть жизни личная, и он никогда и ни для кого бы то ни было не откажется от своего счастья». Как тебе такое, Мин Юнги? М-м? Звучит так, будто Ким Тэхён помудрее тебя будет.       Юнги сжимает зубы, краснея от стыда и ощущения, словно что-то горячее и свирепое в животе медленно переворачивается и расправляет крылья.       — Год. Почему я не заметил?       Джин лающе смеётся:       — Дорогуша! Не то чтобы я на что-то намекаю, но ты ещё кучу всего не замечаешь.       Юнги выставляет средний палец и внезапно — для них обоих — спрашивает:       — А ты встречаешься с кем-то?       Джин уставляется на него бесконечные пару секунд и твёрдо отвечает:       — Неважно.       В переводе это означает: «важно, но хрен я тебе что скажу». До абсурда смешно, как много его хён треплется тут и там, но если закатаешь рукава и примешься прочёсывать его болтовню гребнем, на руках останутся разве что его вкусы в азиатской кухне и ничего конкретного о том, какова его жизнь на самом деле.       — Ну, по крайней мере, это не Чимин, да? — Со смешком аккуратно спрашивает Юнги.       — Если бы я положил глаз на Чимина, у тебя не было бы шансов, придурок.       — Пошёл ты.       Джин показывает средний палец, Юнги с нежностью отплачивает тем же.       — Кто это? — С внезапным упорством спрашивает Мин.       — Моё отражение в зеркале. — Язвит Джин.       — Я знаю его?       — Давай оставим это.       — Разве не ты меня только что раскатывал по асфальту, потому что я, как ты выразился, хах, трус?       — Всё слишком… сложно.       — О? — Юнги хочется смеяться, насколько ему это знакомо.       — Юнги. Я не шучу. Мы трахаемся уже несколько лет. И каждый раз, когда мы пытаемся построить отношения с кем-то другим, то неотвратимо оказываемся на пороге друг у друга. — С нажимом говорит Джин, практически гневно. — Так что да. Это намного более запущено, чем у вас с Чим-ми.       «Несколько лет». Осознание сшибает его с неотвратимостью поезда. Напряжённые ладони и мимолётные взгляды, на которые Юнги просто жмёт плечами. Кто знает, мало ли что. Сами разберутся, они ж уже столько дружат. Он, Джин и Намджун.       Джин смотрит Юнги в глаза и просто знает, что тот знает.       — Мы не будем это обсуждать.       Они некоторое время молчат.       — Почему никто из вас и ни словом мне не обмолвился?       — …Сначала было стрёмно, а потом, очень скоро это превратилось в грязное бельё и желание пропало напрочь.       — Но… но я же ваш друг. — Мямлит Юнги, и даже для него это по какой-то причине кажется неубедительным, так что под конец он и сам не знает, было это утверждением или вопросом.       Хён медлит, прежде чем неуверенно ответить:       — Может быть, мы молчали, потому что пока ты не знал, пропасть была не такой гигантской и мы могли возвращаться друг к другу вновь и вновь. Если бы ты знал, нам бы ничего не оставалось, кроме как разобраться в том, что происходит, ведь мы твои друзья. И мы предпочли молчать, так как это всё значительно упрощало. Ну, по крайней мере, на первый взгляд. Будто бы проблемы не существует, если о ней не говорить.       — И теперь что?       — И теперь всё будет так же, как и всегда. — Бесцветно отвечает Ким. — Поэтому послушай меня, Юнги-я. Вам с Чимином предстоит еще куча всяких мероприятий, и раз уж в гримёрке произошло то, что произошло, я сильно сомневаюсь, что вы сможете остановиться. Поэтому давай, чёрт возьми, будь сознательным парнем. Будь умнее меня и разберись с этим сейчас.

***

      Он пытается оправдать себя тем, что мышке не хочется даваться в его руки. Несколько с лишним минут он держится за эту мысль, затем проводит рукой по лицу от осознания, что уже готов одушевлять технику, лишь бы не браться за обыск ютуба. Уходя, Джин одаривает его таким повелительно-утвердительным взглядом, что ему ничего не остаётся, кроме как забить в поисковик «Юнги и Чимин» и замереть на добрые 10 минут, увидев количество видео, удовлетворяющих запросу.       Больше семи тысяч. Что ж,… какова вероятность, что это число включает все видео в общем с участием Юнги, не обязательно в компании Чимина?       Он медленно пролистывает список вниз.       «Каждый раз, когда Юнмины смотрят друг другу в глаза, мир замирает»       «вот почему юнминов нужно рассаживать по разным комнатам»       «каст шипперит юнминов 20 минут подряд»       «Юнмины шипперят самих себя на протяжении получаса»       «Юнмины: пособие по очевидному флирту»       «Юнмины: пособие по скрытому флирту»       «Мин Юнги будучи паникующим геем»       «Пак Чимин будучи уверенным геем»       «юнмины: сексуальное напряжение»       Юнги панически прокручивает скролл вверх. Порыв вырвать компьютер из питания и выбросить в окно давит в голове картинка Джина, держащего палочки для еды как холодное оружие. «Ладно… Ладно».       Он открывает первое видео в списке, на котором стоит такое количество лайков, что ютуб даже не показывает точное число, но округляет до тысяч.       На экране появляется Квон Джиён, дающий интервью во всём его вальяжном великолепии.       — Возьмите Мин Юнги с его незаинтересованным взглядом и сухостью в выражениях и приставьте к нему Пак Чимина с безукоризненной осанкой и холодными глазами. Когда режиссёр скажет: «Начали!», Бог подбросит монетку и весь мир затаит дыхание.       Кадр сменяется. Чимин элегантно сидит в кресле, свесив тонкое запястье с подлокотника.       — Чимин-ши, ты знаешь, что знаменит своей красотой и обаянием. И все мы знаем, что ты неохотно высказываешься о подобном, но всё же. Был ли кто-то, кто вышел на сцену и ты подумал: «Вау»? Может, чьё-то крутое выступление? Или чей-то стиль?       Чимин смотрит куда-то в сторону, губы дёргаются в ухмылке, будто он уже знает, что собирается сказать. И всё же он молчит пару мгновений, словно раздумывая, стоит ли.       — Да. — Наконец отвечает он, прежде чем тишина становится давящей, — было одно выступление на МАМА, после которого я уже ни на кого не смотрел… Мин Юнги выступал с «AGUST D». Он был одет в темно-синюю шелковую рубашку с бахромой. С подтанцовкой и всем прочим, без страз и в одежде некричащих оттенков, просто расхаживая по сцене, он все ещё оставался единственным, кто держал внимание каждого в зале и это… да. Это было самым горячим, что я видел с самого дебюта.       Юнги так сильно бьёт по пробелу, что клавиша, кажется, готова выскочить из пазов.       Это выступление было за полгода до того, как начались съёмки. За четыре месяца до того, как Юнги и Чимин пришли на собеседование и узнали, что будут играть пару.       Скрип кресла под ним кажется сражённым, но, наверное, ему и правда стоит перестать проецировать свои эмоции на мебель.       Он снова нажимает на пробел. Теперь кажется невозможным остановиться и не смотреть дальше.       Тэхён и Чимин точно показывают характеры, даже сидя, всем своим видом. Ким развалился, поджав под себя одну ногу в сандалии, в каком-то атласном комплекте, больше напоминающем пижаму, с принтом в стиле барокко. Чимин грациозно откинулся на спинку, закинув ногу на ногу и привычно свесив запястье, в плотном черном свитере с таким высоким воротником, что видно минимум кожи.       — Что вам понравилось больше всего во время съёмок?       Тэхён на секунду с ухмылкой зыркает на Пака:       — Лично мне понравилась атмосфера. Нас всех очень сблизила эта работа, мы стали хорошими друзьями, поэтому для меня это, прежде всего, люди и общение в целом. С режиссёром — дай ему Бог здоровья за такое вселенское терпение, — со всем кастом и, конечно же, со стаффом.       — Для меня тоже. — Скупо добавляет Чимин.       — Чё ты врёшь?       — С чего бы я?... — Шипит Пак, разворачиваясь к нему.       — Недоговаривать значит и врать тоже.       — Заткнись, Ким Тэхён, я тебе щас как!...       — Понравилось ему целоваться с Мин Юнги, вот что. — Со смехом перебивает его Тэхён. Чимин покрывается пятнами и со всей дури бьёт его по плечу. К смеху примешиваются стоны боли.       — Ты в порядке, Тэхён-ши? — Хихикает интервьюер.       — Да-да, — отзывается он. — Мне теперь спать с открытыми глазами, Чимин-хён?       — Ты придурок.       Кадр сменяется.       — Знаете, некоторые люди очень плохо переносят сарказм. Например, — Юнги выпучивает глаза и типа-незаметно указывает на Тэхёна. — А с Чимин-и… Когда в ответ на твой сарказм, не только не обижаются, но и обстёбывают и тебя с головы до ног, ты просто понимаешь, что за таких людей нужно держаться.       — Это сейчас было «мы влюблены, но молчим об этом» задом наперёд, если кто не расслышал. — Доверительно информирует Тэхён в камеру.       Юнги только с лёгкой ухмылкой закатывает глаза.       Следующий эпизод — со значительной частью актёрского состава из совместного интервью. Им всем выдают разные ободки или повязки, один вид которых практически вопит: ФАНСЕРВИС. Юнги выхватывает меньшее из зол — тот, что с кошачьими ушками, как вариант, который, если повезёт, не удушит его самоуважение. Чимин цепляет венок из ромашек с нежно-голубыми васильками. Тэхён с Югёмом отбирают единственное зеркало в личное пользование.       Они сидят на втором ряду, чуть дальше и выше остальных; Тэджун слева от них и хоть и сидит на том же уровне — тоже будто немного поотдаль. Чимин ластится к Юнги, прося помощи. Тот без промедлений откладывает своё украшение и принимается за работу. Он укладывает венок, Чимин ниже склоняет голову, доверительно, почти положа её Юнги на грудь. Мин аккуратно укладывает прядки, занимаясь этим немного медленнее и дотошнее, чем должен.       Юнги глядя на самого себя на экране, просто надеется, что то, с каким откровенным разочарованием и нежеланием он отстраняется, так очевидно только для него.       Чимин расплывается в улыбке и не раздумывая отбирает ободок, придвигаясь ещё ближе. Пак тоже кропотливо возится с прядями, и через несколько мгновений, холодея, Юнги видит, как идеально лежат его волосы вокруг ушек, а Чимин всё пропускает и пропускает его пряди сквозь пальцы. Даже когда Пак отстраняется, они вновь наклоняются друг к другу, незаметно и неотвратимо. С безмолвными улыбками только друг для друга в общем гомоне смеха и комплиментов.       Они обсуждают друг с другом что-то, неслышно, пока остальные обмениваются комментариями о «глупых видонах». Однако шум стихает, интервьюерка, чуть склонясь вперёд, постепенно цепляет всеобщее внимание. Все замолкают, только Юнги и Чимин остаются в собственном мирке, полностью захваченные обществом друг друга.       Чимин счастливо жмурится от тихого и неслышного комплимента Юнги. (Сейчас Юнги уже и не вспомнит, что сказал — серьёзно, он делал ему так много комплиментов, что большинство не упомнить, да и зачем, их всё равно никогда не будет достаточно). Пак поводит плечом:       — Тебе тоже очень идёт.       — Думаю, мне, скорее, нужны волчьи уши.       — Вовсе нет, не волки же спят по двадцать часов в сутки.       Юнги с улыбкой подкатывает глаза и добавляет:       — А тебе бы пошли лисьи ушки.       — Лисьи?       — Как кому-то настолько обманчиво изящному и милому.       Югём разыгрывает пантомиму того, как блюет. Тэхён взмахивает рукой, даже не оборачиваясь:       — Слушайте, лучше не ждать. Эти двое никогда не намилуются друг другом.       Юнги ставит на паузу и закрывает руками лицо. «Так значит, немного… более очевидно, чем я думал».       Кадр сменяется, Юнги смотрит на монитор сквозь пальцы.       — Почти все члены каста говорят, что у вас мгновенно появилась химия. Это и правда так и было? Или всё же сначала была некоторая, может, неловкость или?...       — Нет, знаете, на самом деле, действительно, когда мы встретились, как будто… всё стало на свои места. Не было неловкости, хотя я из тех людей, которые при знакомстве создают максимально неловкую атмосферу, потому что, ну, я такой человек, мне трудно найти общий язык, поэтому,… м-да, вот. Но с Чимин-и такого не было, с Чимин-и… — Он мельком смотрит на Чимина и запинается, — что-что?       — Хён-ним. Говорите за себя, пожалуйста. Мне пришлось пройти все стадии принятия, чтобы смириться с этим сотрудничеством.       — С фактом нашего партнёрства, да? М-м.       Чимин наклоняется к камере:       — У него ещё есть эта гадкая черта — постоянно говорить с сарказмом, но если кто-то попытается уличить его в этом, он скажет: «Ты о чём? Я говорил серьёзно».       — Нет, это не так.       — Однажды! — Пак поворачивается к интервьюеру, — Однажды Ким Тэхён пришёл в — что это было, я до сих пор не в курсе — в мешке из-под риса, наверное. По два мешка из-под риса — на ногах и один большой — на верхней части. И Юнги такой: «Вау, выглядит очень стильно». А Тэхён, простой как вона, просто: «О! Хён! Тебе правда нравится? Спасибо! …Подожди, это был сарказм, да?» И Юнги с каменным лицом такой: «Нет, я серьёзно. С чего бы это был сарказм?»       — Йа-я-я, — выдыхает интервьюер.       — Йа-я-я, — соглашается Чимин.       Юнги беззвучно смеётся:       — И мне не стыдно.       — Я бы подумал, что ты не в себе, если бы тебе было стыдно, знаешь, — язвит Чимин.       — Тебе нравится это во мне. Это заставляет тебя смеяться, — журит его Юнги, улыбаясь.       — Я не собираюсь признавать это. — Отрицает Чимин, хотя улыбка пульсирует в уголках губ.       — Это не перестаёт быть правдой, сколько бы ты ни отказывался это признавать.       Чимин смотрит на Юнги, Юнги смотрит в ответ. (Мин пытается игнорировать, как выглядит этот взгляд между ними, ожидая следующий отрывок).       Он сразу же узнаёт обстановку: только один интервьюер выстраивает кадр подобным образом. Он пробился в ряды звёзд страны не занимаясь ничем, кроме своей журналистской деятельности, и честно говоря, это в своём роде беспрецедентно, по крайней мере, в Корее, где интервьюеры всегда в некоторой тени, за кадром, почти безликие.       Юнги в своё время отказался давать ему интервью, потому что он определённо не был из тех, кто любил поболтать о себе любимом, а этот человек уж точно вытряс бы из него всё до последнего словечка.       Пак Джэхён поправляет очки. По этому миловидному личику и не скажешь, что перед тобой акула своего дела.       Чимин с лёгкой улыбкой кладёт ладонь на бедро. Взгляд прямой и слегка насмехающийся, присущий людям, которые выдают правду так, что она вдруг кажется ложью. (Юнги смеётся про себя. «Будет сложнее, чем ты думаешь, Джэ»).       — Чимин-ши, в прошлый раз, когда я брал у тебя интервью и спрашивал о тройке лучших перформеров страны, ты назвал мне три имени: Квон Джиён, Хваса и Мин Юнги. Спустя год список, должно быть, изменился.       — Ну, Джиён-хён сейчас взял отпуск после съёмок, да и пока они длились, он не выступал, а Хваса, насколько я знаю, работает над новым альбомом и пока тоже не выступает, так что… теперь я остановлюсь на Ли Тэмине, Джесси и Мин Юнги.       — Мин Юнги незаменим, да? — С жалящей улыбкой спрашивает Джэ.       Чимин вежливо улыбается в ответ, но Юнги видит, как по какой-то причине тот закрывается.       — Расскажи, пожалуйста, каково это — работать с Мин Юнги.       — Великолепно. Он настоящий профессионал.       Юнги вздёргивает брови. Ложь. Он только и делал, что острил, чтобы заставить Чимина хихикать, и целовал его больше положенного, и позволял рукам оказываться там, куда они тянулись. Он был собой, и настоящий он отнюдь не профессионал. Только не с Чимином.       И уже совсем другой разговор, что Чимин позволял ему. Позволял ему всё.       Джэ кивает. Конечно же, он не купился.       — Я слышал, вы отлично поладили. Ким Тэхён недавно был у меня, и он сказал, что вы, цитирую, «прямо-таки достали всех своими лобызаниями».       — Ну, значит, в следующий раз, когда я увижу Тэхёна, я дам ему поджопник.       — То есть, то, что он сказал, — неправда?       — Послушайте, Джэ-щи, если Вы смотрели дораму, Вы знаете, что мы с Юнги-ши отлично поладили. Я плохо улавливаю, зачем Вы ставите этот факт под вопрос.       Однако он не выглядит, словно не понимает. «Давай же. Спроси меня» — говорит его взгляд.       — Ходят слухи, — поддаётся Джэ, больше, наверное, из вежливости, — что между вами с Юнги-ши имели или имеют место отношения более личные, чем только профессиональные.       Джэхён позволяет несказанному вопросу повиснуть в воздухе.       Чимин наклоняет голову в ожидании этого вопроса, с абсолютно бесстрастным выражением лица, а когда понимает, что он не собирается звучать, отвечает:       — Ходят слухи, да.       — Насколько они правдивы, Чимин-ши?       — Весьма. — (Юнги разевает рот). — Помимо профессиональных отношений у нас есть дружеские, как и у большинства членов каста. И это никакой не секрет.       Юнги выдыхает, по большей мере, облегчённо (но если быть честным, вместе с этим пытается подавить зудящее разочарование внутри), а Джэ начинает закипать. Чимин ему и правда не по зубам.       — Есть мнение, и очень распространённое, что между вами закрутился роман. Прямо на съёмках. Вне сюжета, если Вы собирались сострить на этот счёт.       — Я не стану отрицать это мнение, потому что мне крайне интересно, как высоко сможет взлететь наша с Юнги-ши популярность за счёт него. Однако. Я искренне считаю, что публичное объявление об отношениях в конкретно моём положении значит не только получить поддержку от фанатов, но и столкнуться с тем, что каждая наглая морда не преминёт сунуть нос в мою постель. Поэтому, скорее всего, если бы что-то и имело место быть, я бы предпочёл не распространяться об этом.       Действительно. Совсем не по зубам. Вот он тот Пак Чимин, о котором все шепчутся, но которого лично Юнги никогда не мог застать. Пак Чимин при одном взгляде на него заставляет чувствовать всех в радиусе ста метров от него никчёмными, но стоит его глазам найти Юнги, как он сам краснеет до кончиков пальцев и спешит оказаться в его личном пространстве, впрочем, очевидно, незаинтересованным и отстранённым.       Выражение лица Джэхёна искажается в поражении, а Юнги наконец осознаёт и замирает в оцепенении.       Чимин не сказал «нет». Ничего даже близко к этому — только напоминание, почти угрожающее, об уважении личного пространства. И ничего кроме.       Поэтому этот кусок добавлен в подборку, поэтому это тоже бросается в глаза.       «Он не сказал «нет», — думает Юнги. — Почему он не сказал «нет»?»       Ответ отдаётся жаром в местах, которых Чимин коснулся губами и пальцами несколько часов назад.

***

      Когда спустя неделю они с Джином идут по коридору мимо служебных помещений и гримёрок, Юнги ощущает себя так, словно его ведут под трибунал. Двадцать минут назад, сидя в машине, он думал: «Сегодня он уедет со мной», с какой-то яростной уверенностью наблюдая за накрапывающим дождём за окном. Шагая по полупустой парковке, на которую, к счастью, папарацци вход был воспрещён, он подумал: «Что если Чимин скажет, что ему не нужен такой трус, как я? …Я же не трус, верно? Я не трус, и вечером он уедет со мной». Затем они вошли в здание, миновав охрану и координирующий стафф, тогда он, с ужасом отмечая холодеющие от нервоза ладони, и подумал: «Я, блять, трус».       Коридоры белоснежны, даже полы, несмотря на слякоть снаружи и снующих туда-сюда работников и едва прибывших актёров. Сначала интервью возьмут по парам и тройкам, а потом соберут весь каст дорамы в одном помещении, чтобы как обычно обсудить что-нибудь бессмысленное или поиграть во что-нибудь ещё более бессмысленное. Юнги будет играть в «кто никогда не», а всё его существо — извиваться у Чимина в ногах в ожидании поглаживания по животику.       Как Чимин давно был не против оказаться прижатым к стене и стонать: «всё, что угодно»? Что если очень давно?       Чтобы Юнги сказал ему потом: «Мне нужно посоветоваться с Джином», — и хлопнул дверью. Если Чимин скажет ему идти нахуй, Юнги не осудит.       Тэхён заворачивает из-за угла, крепко обнимая Джина несмотря на его влажную от дождя куртку, и смотрит на Юнги:       — Ну привет, грубиян хренов. Ты готов? Чимин с тебя шкуру снимет.       — Привет, душевное спасибо за поддержку.       — Он готов, — заверяет Джин.       — Выглядит так, будто сейчас откинется от страха. — Оценивающе осматривает его Тэхён.       — Разве ты не спешил куда-то? — Невзначай спрашивает Юнги.       — Ага, к Чонгуку и Чимину, — ухмыляется тот.       Юнги только вздыхает, они с Джином тоже условились пойти прямиком туда, хотя в этот раз им назначили отдельные гримёрки. Наверное, Чимин попросил.       — С кем меня поставили для первого интервью?       — С Чимином, — отвечает Джин Юнги, будто это пустяк.       — Он уговаривал меня поменяться, — как бы между прочим добавляет Тэхён, — скажи спасибо, что я отказался.       — Спасибо.       — Только спиздани опять что-нибудь в том же духе, и я тоже спущу с тебя шкуру, хён.       — Ну хватит, — осаждает его Джин, только из жалости к Юнги, с которого все краски сошли от мысли, каким мучительным окажется час почти-наедине с Чимином, кресло к креслу, плечом к плечу, если Мин реально снова спизданёт что-нибудь эдакое и они не помирятся до начала записи.       — Нет, не хватит. — Отрезает Тэхён. — Тебе что, Чонгук не рассказывал, как Чимин чудесно провёл прошлую неделю?       — Рассказывал. — Быстро отвечает Джин.       — Если я опять всё запорю, я сам с себя шкуру сдеру, не беспокойся. — Встревает Юнги.       — Отлично, молодец. — Хмыкает Тэхён в ответ, а через несколько мгновений густого молчания легонько пихает его локтем в бок. — Но если серьёзно, не дрейфь, хён, всё будет хорошо, вот увидишь. Хотя ты и полный придурок, конечно.       Джин останавливается перед нужной дверью. Они с Тэхёном оборачиваются, строго глядя на Мина. На двери висит табличка: «Пак Чимин».       Пак Чимин, Пак Чимин, гремит сердце.       Сокджин стучит, ждёт уверенное «войдите» от Чонгука и заходит первым. Тэхён следом, становясь по другую сторону от Юнги, хотя в любой другой бы ситуации без промедлений поскакал бы к Чону. Кимы останавливаются по бокам от него как два пажа, приведшие подданного по указу короля.       Юнги с жадным вниманием уставляется на Чимина, вальяжно рассевшегося на маленьком диванчике. Это что… нахуй… такое?…       На нём нежно-розовая блузка без рукавов из невесомого материала, прозрачного настолько, что не скрывает даже очертания пресса, не то что тёмные ореолы сосков. Неприкрытую шею украшает чокер из черного бархата, ровно посередине которого свисает изящная розовая жемчужина в форме слезы. Она дрожит при каждом его вдохе. Иссиня-чёрные волосы зачесаны и уложены на один бок, свисающая чёлка прикрывает левую бровь, висок с другой стороны выставлен напоказ. Родинка под верхним завитком уха особенно заметна (Юнги не может перестать представлять, как целует её, в душе, перед сном или откидываясь на спинку компьютерного кресла, грубо потирая веки, давая себе отдохнуть минутку-другую от света монитора).       Чёртова блузка, чёртов чокер, чёртова родинка. Чёртов Чимин.       Глаза расширяются в ужасе, всего трясёт от гнева или от чего-то другого, что хочется выдать за гнев, а Чимин даже взгляда не поднял, отстранённо листая ленту в телефоне. Страха как и не бывало.       — Какого чёрта на тебе надето? — Рявкает Юнги. Джин, Тэхён и Чонгук, перебросившись короткими приветствиями, все как один переводят на него взгляд.       — Вы ошиблись гримёркой, Юнги-ши.       Юнги бросает пальто на стол и почти срывает с себя пиджак, протягивая его Паку.       — Надень это сейчас же.       — Поуказывай мне ещё. — Бесцветно парирует Чимин. Да уж, он может быть той ещё штучкой при желании. — Я пришёл сюда совращать интервьюера, а не соблюдать целибат.       Джин, Тэхён и Чонгук уставляются на Пака.       — А, так это вершина твоих умений? Ты мог бы и голышом пойти, в общем-то, чего уж мелочиться.       Юнги попросту не может остановить себя. Он шёл сюда не оскорблять Чимина, но, извините, что это ещё такое? Не его вина, что Пак так вырядился.       Чимин наконец поднимает на него взгляд, неделя — долгий срок, Юнги так скучал. В глазах то, что удаётся скрыть голосу. Сердце не может ничего с собой поделать, кроме как замереть на удар, а затем пуститься вскач.       — Я и могу. Вот только у меня ещё будет возможность пощеголять перед ним в одном исподнем.       Юнги бросает пиджак аккурат Чимину в руки, поверх коленей и телефона. Пак, глядя на него в упор снизу вверх, поддевает его пальцем за крючок и скидывает на пол. Хочется броситься и придушить его голыми руками.       Джин кивает младшеньким на дверь, пораженно усмехаясь, пока Мин и Пак прожигают друг друга взглядами. Чонгук ухмыляется, проходя мимо Юнги и отхлёбывая немного своего кофе из стаканчика. «Полчаса, сорок минут — максимум», — предупреждает Джин и захлопывает за ними тремя дверь.       Юнги медленно нагибается и поднимает пиджак, Чимин опускает взгляд в телефон, хотя экран уже потух. Юнги вновь протягивает вещь, невольно замечая разницу: он в плотной чёрной рубашке, Джин его даже галстук заставил надеть, в то время как Чимин в этом батистовом кошмаре. Чёртов Чимин.       — Надень.       — Кто ты мне такой, Мин Юнги, чтобы приказывать? — Чимин наклоняет голову, отбросив телефон, медленно поднимаясь и вставая на расстояние вытянутой руки.       Пока и правда никто, но ещё не вечер.       — Пожалуйста.       — Нет.       — Брось, мы оба знаем: я тот, для кого это надето.       — Мечтай. — Сипит Чимин. Его взгляд меняется из повелительного в нечто, хм, иное.       Юнги ухмыляется, ощущая изменения в расстановке сил.       — Не надо так надрываться, даже если сердишься на меня. — (Чимин едва не клацает челюстями). — Я был не прав, и мне жаль, но это, — небрежно указывает Юнги, — уже слишком. Надень пиджак.       Чимин вырывает его у него из рук:       — Обсудил с Джином всё, что хотел? Ты, может, спроси у него, могу ли я взять это? — Сжимая в ладони ткань.       — Закончил? Тогда это было грубо, признаю, и я извинился, но кто-то же должен быть рассудительным.       — А. Так значит, я не рассудительный.       Юнги смотрит на его одежду, голос внезапно высокомерен: — Нет.       Чимин закипает от гнева и пару мгновений глядит на него таким же взглядом, как тогда, у стены. Он протягивает руку и нежно берёт галстук Юнги за узел — видимо, Мин умрёт от удушья. «Спасибо?…» Он тяжело сглатывает, голова вдруг кружится от адреналина.       — Знаешь что, — начинает Чимин, скользя пальцами по ткани, этим тоном он мог бы заставить Юнги сделать что угодно, — эта твоя рубашка и ты… весь, целиком выглядишь так, словно я сейчас же должен опуститься на колени.       Юнги приоткрывает рот и цепенеет, картинка взрывается в его воображении и растекается сладкой истомой по всему телу, выдох кажется оглушительным.       — Но хера с два, Мин Юнги, пока ты ведёшь себя как настоящий мудак и заставляешь меня изнывать в ожидании звонка в течение целой чёртовой недели. И пока ты извиняешься, одновременно с этим унижая меня ещё больше. — Лицо у него такое, словно он сейчас схватит Юнги за волосы и приложит лицом о стену. — Да, я надел это для тебя, да, но это того стоило, и мне не стыдно. Сколько у тебя сейчас пульс? Сто пятьдесят? Что ж так? Не можешь перестать думать о том, как я опускаюсь на колени? Не думай. Не думай о том, как я прижимаю тебя к стене и опускаюсь на колени. Не думай.       Когда Юнги опять выдыхает, это походит на скулёж. Горло мучительно сухое.       — Извинения. — Требует Чимин.       Юнги уже видел это лицо — не в живую, конечно, он бы не выжил после такого, он сейчас-то едва держится, — он видел его в тот исторический вечер неделю назад, после чётырёхчасового просмотра различных видео о нём и Чимине, и он такого там понасмотрелся… Флирт (скрытый, агрессивный и очень агрессивный), прикосновения (да так много, что он сам был в ужасе), ревность (которая везде указывалась как скрытая, но глядя на каменную мину Юнги, когда интервьюер наклонялся похлопать или погладить Чимина по колену, всё казалось более чем прозрачным) и сексуальное напряжение (да-да, то видео, которое сначала зарекся ни одним глазком, вообще ни-ни, его Юнги тоже посмотрел, а потом ещё пять из той же категории). Ему приходилось часто делать перерывы и просто дышать. И затем он всё же кликнул на видео с фанатской нарезкой танцев Чимина, которое каждый раз выскакивало в рекомендациях в меню справа и которое Юнги каждый раз стоически игнорировал и пролистывал, зная, что один неверный клик — и добром это не кончится. Он держался двадцать минут — это был верх его выдержки. Кликнул — добром не кончилось. Он уснул с рукой в штанах, измученным, преступником, жалким и слабым. Ему снился Чимин, сверху и снизу, податливый и властный, внутри и снаружи, повсюду, и весь этот сон ощущался как оргазм. Днём его разбудил голос Джина над собой: «Ты — грязное животное». В целом, возразить было нечего, кроме: «С меня хватит, я меняю замки».       Сейчас у Чимина такое же лицо, как на сцене в том видео. Такое, что глаз не оторвать, нашёптывает ему: «Смотри на меня. Ты — в моих руках, я сделаю с тобой всё, что хочу, ты у меня на коротком поводке». «Да. Всё, что угодно», — думает Юнги.       — Извини меня. Я не должен был говорить это так, как сказал, и я не знаю, почему я ушел, когда ты послал меня, и м-мне, мне жаль, что я ждал целую неделю, чтобы увидеться с тобой.       — Ты просто тупица.       — А ты зло во плоти.       Чимин разворачивает их, толкая Юнги на диванчик позади и усаживаясь сверху. С этой нежной ладонью на его галстуке, с таким взглядом Чимин мог бы утянуть его в адскую пучину, и Юнги сказал бы только «спасибо». Ладони Мина сами ложатся на крепкие бедра. Тело под его руками дрожит, кожа на плечах покрывается мурашками, когда Юнги оглаживает их, почти не касаясь. Ощущение, что ему выпала честь держать нечто совершенно бесценное, и от одной только мысли, что он это отпустит, начинает трясти.       Когда Юнги притягивает Чимина за поясницу ближе, прижимая его вплотную к себе, тот издаёт звук, который Юнги хочет записать, засунуть в коробочку и спрятать у себя в сердце, чтобы никто, кроме него, никогда его не услышал.       — Скажи, что такого больше не повторится.       Чимин проводит губами у рта Юнги, не целуя, просто касаясь, почти невесомо — не столько действие, сколько намёк. Сердце Юнги замирает на мгновение в ожидании и разочарованно вздрагивает, не получив желаемого. Губы тянутся навстречу, практически в мольбе. Он слишком долго приказывал себя держаться и не распускать руки, так что теперь, когда он знает, то просто не может не… Не может. Однако Чимин отстраняется, тоже явно нехотя, но с очевидным удовольствием слыша раздосадованный вздох Юнги.       Спустя мгновение Юнги понимает, что от него просто-напросто ждут ответа.       — Я не буду тебе лгать.       Момент погодя, Чимин отстраняется буквально настолько, чтобы Юнги мог сфокусировать на нём взгляд:       — Это значит «нет»?       — Это значит «нет».       — Ты смеёшься надо мной, Юнги? — Он уже явно на пути, чтобы слезть с его колен.       Юнги же, напротив, сжимает ладони на его бедрах, притягивая вплотную. Грудные клетки прижимаются, как всегда ровно так, как надо, идеально правильно. Чимин заметно бесится, но не может противостоять румянцу, расползшемуся по щекам, из-за их близости.       — Ну уж нет. Только не снова. — Юнги крепко прижимает его к себе. — Можешь обижаться сколько угодно, но я не могу контролировать ту чушь, что вываливается из моего рта. Это может тебя обижать, конечно, да, но я ничего не могу с этим поделать и я не хочу давать тебе ложных обещаний, что смогу это побороть.       — Чушь можно было бы и попридержать, потому что это чушь.       — Может, это и чушь, но это то, что я думаю, и я опять-таки ничего не могу поделать с тем, что думаю.       — О, так ты действительно так думаешь. То есть ты действительно думаешь, что должен отчитываться перед Джином, кого ты целуешь? Ты понимаешь, как это звучало? Как намерение устранить ошибку.       — Это была не ошибка. Не может быть ошибкой то, о чём я грезил все эти месяцы.       Чимин уставляется на него. Взгляд менее рассерженный, чем пару секунд назад, и более влюблённый. Юнги довольно смотрит на него, наслаждаясь эффектом.       — Даже не думай вывести меня из строя одной фразой. — Пыхтит Чимин.       — Тогда я сказал то, что имел в виду. Мне действительно нужно было поговорить с Джином насчёт нас.       — Спасибо, что не стал ждать, чтобы предупредить об этом меня.       — Да, я согласен, время было неподходящее. В моём случае, чушь — это правда, сказанная не вовремя.       — И я не согласен со сценарием, где ты позволяешь мне выгнать себя и приступить к недельному самокопанию.       — Это была моя вторая ошибка.       — Ты повёл себя, как мудак.       — Я повёл себя, как мудак.       — Именно так.       — Извини меня.       Чимин вздыхает и тянется к нему. Поцелуй кажется первым глотком морозного воздуха. Освобождением и светом. Юнги физически не может сдержать нуждающийся низкий звук. Он соскальзывает под блузку пальцами и пробегаются по пояснице. Чимин замирает и, изгибаясь навстречу, вновь слегка дрожит. «Извини меня». Вторая рука ложится ему на шею, не принуждая, ничего даже близко к этому, но Чимин склоняет голову, почти подчинённо. «Всё ещё «что угодно»? Извини меня».       — Извини меня.       — Я не злился. — Чимин мягко оглаживает его кадык большим пальцем. Юнги только с усмешкой смотрит на него: ну конечно не злился. — То есть, я был уверен, что, так или иначе, окажусь там, где я сейчас, — он переводит взгляд вниз, к границе их соприкосновения, крайне самодовольный. Юнги не удерживается от задушенного смешка. — И всё же я был в бешенстве, что ты дал мне такую фору, целую ёбанную неделю. Что ты вообще позволил мне неправильно себя понять.       — Я не хотел тебе грубить. Кому угодно, но не тебе.       — Некоторая твоя правда очень убедительно сходит за грубость.       — Знаю, я слишком невнимательный, чтобы с этим бороться.       — Невнимательный. — Чимин сощуривается. — Невнимательный… Юнги. Ты запомнил, что у меня аллергия на мёд. Хотя я даже не помню, когда выдал тебе это.       Юнги раскрывает рот, чтобы оспорить, но не может до конца сформировать мысль.       — Это другое. — Наконец выдаёт он.       Чимин, кажется, знает, что тот хотел бы сказать, хотя Юнги и сам не до конца понимает.       Он поддевает его подбородок кончиком указательного пальца, Юнги с лёгкостью поддаётся и покорно замирает в ожидании, пока Чимин наклонится ближе, ближе, ближе и спустя вечность поцелует его. Он всё ещё на вкус, как свет, ещё немного, как обещание и то, что Юнги всегда искал. Интересно, какой Юнги на вкус?       — Так ты обсудил с Джин-хёном, что хотел?       — Что-то типа того. Я спросил у него, насколько будет трудно скрыть факт наших отношений. Он посмеялся и сказал: «Ты имеешь в виду, как много мне придётся разгрести, когда всё вскроется? И как сильно это ударит по вам?» Я сказал: «Ага». Он сказал: «Не твоего ума дело».       Чимин не смеётся, вопреки его ожиданиям.       — Почему это так важно для тебя?       Юнги не скрывает удивления.       — Потому что это важно для тебя. Я видел интервью с Джэ-хёном. Никаких наглых морд в твоей постели.       — Не может быть, чтобы это было всё.       — Я сам по себе скрытный. Но я не боюсь, если ты об этом. Я просто не привык трепаться о чём бы то ни было. Ты сделал себя сам, и я не хочу, чтобы ты потерял даже малейшую часть этого уважения просто потому, что камере удалось нас заснять.       — Это касается тебя в той же степени.       — Речь идёт не обо мне.       — Я говорю о тебе.       Юнги нежно ему улыбается:       — У нас есть еще примерно пятнадцать минут, прежде чем Джин-хён и Чонгук начнут ломиться к нам. Давай поспорим об этом вечером и закончим тем, что уснём в одной постели.       Чимин не хихикает в ответ. Слишком много напряжения, слишком много опаски.       — Для меня всё серьёзно. Просто чтобы ты знал. Я про разговор вечером, и про постель, и про всё это, — Чимин неопределённо машет ладонью между ними, — и про ещё много всего, что может произойти. Для меня всё будет серьёзно, я не стану шутить. Я уже и так… достаточно далеко зашёл.       — Я тоже.       — В моём случае — либо всё, либо ничего. Если ты не готов, лучше просто…       Чимин поднимает из-под ресниц неуверенный вопросительный взгляд. Юнги улыбается так широко, что на мгновение ничего не видит.       — Чимин-и. Всё это время у меня так чесались руки коснуться тебя, что едва не появилась сыпь. — Он мягко касается ладонями его лица. Чимин тут же накрывает своими руками его. — Я сказал своему адвокату, что даже если ты откажешь мне, а по сети продолжат ползти слухи о нас, которые будут пытаться опорочить твою репутацию, он должен будет полностью переориентировать свою работу на то, чтобы максимально обезопасить тебя от последствий всего этого шума в сети. Я настолько серьёзен, что тебе теперь уже от меня не отвязаться. Если ты позволишь, конечно.       Он кажется приятно ошеломлённым, тихо шепча: «Да, пожалуйста, да», — и снова мелко дрожит, когда Юнги забирается ладонью под невесомую ткань блузки, касаясь чувствительной кожи поясницы одними только кончиками пальцев.       — Я с большим удовольствием приму всё, что ты мне дашь, — рокочет Юнги ему в рот, отклоняясь и заставляя Чимина следовать за собой и ловить каждый свой выдох. Пак издаёт протяжный нуждающийся звук, и Юнги, который до этого медленно, но неуклонно возбуждался, в одно мгновение становится по-настоящему каменным.       — Господи, — Чимин ёрзает на его бедрах — Юнги вот-вот закричит — и соскальзывает легкими укусами по его челюсти к шее, — Я думал, с ума сойду, пока ты не звонил. Даже, блять, не думай так поступать в следующий раз. Иначе я буду мучить тебя минетами, в конце которых не буду давать кончить.       Юнги забирается ладонью под его брюки, ухватывая столько задницы, сколько позволяет сковывающая ткань. Чимин распахивает рот и с дрожью выдыхает ему в ухо.       — Не трать время на пустые угрозы, у тебя тоже те ещё проблемы с выдержкой, дорогой.       — Какая же ты скотина, — стонет Чимин, — я тебя обожаю. Я терпел год, у меня всё заебись с выдержкой.       — Блядская блузка. — Отвлекается Юнги, проводя языком по нежной ключице. — Какая же это была хуевая идея.       — Это была шикарная идея. — Ухмыляется Чимин.       — Ты наденешь пиджак.       — Посмотрим.       Требуется огромное усилие, чтобы снять с него блузку, а не разорвать её к чёртовой матери. Если Дьявол существует, он на земле и выглядит, как Чимин, обнажённый до пояса в одном чокере. Поцелуй почти безумен, попытка испить друг друга до дна; нос до боли вдавлен в скулу, зубы лезвием царапают по чужим губам, пальцы скользят по вискам, стирая пот, и впутываются в волосы.       Чимин отстраняется, лихорадочно пытаясь расстегнуть рубашку Юнги.       — Тебе так идёт чёрный. — Шепчет он, злясь, что пальцы не могут справиться.       — А тебе — быть голым. — Шелестит в ответ Юнги, безумным взглядом смотря на пушок, тянущийся вниз под пояс чиминовых брюк.       Чимин задушенно смеётся и, потеряв терпение, со всеобъемлющем «да блять» разрывает воротник рубашки Юнги, две пуговицы с глухим звуком отскакивают на обивку дивана. Губы немедленно присасываются к коже Мина у яремной впадины.       Стон ужасающе громок. Юнги кладёт ладонь Чимину на грудь, скользит вниз по прессу и возвращается к заднице, грубо её сжимая. Пак дрожит, легонько кусая чувствительную кожу у адамова яблока, и хватается за пояс брюк Юнги.       — Блять, мы же в гримёрке, скоро интервью, мы не можем-       Чимин вцепляется пальцами в его челюсть и грубо поднимает его лицо, глазами к глазам:       — Можем.       Этому тону Юнги физически не способен противостоять: «ладно, ладно, боже, это просто безумие» — думает он и судорожно пытается рассчитать, сколько у них времени в запасе.       Чимин толкает его, заставляя растянуться на диванчике, насколько это возможно, учитывая его компактный размер. Рука Пака бережно поддерживает его голову, укладывая на квадратный подлокотник, Юнги тянет его и впивается поцелуем, пока свободная рука ныряет под пояс тесных брюк. Чимин стонет, когда Юнги сжимает его, и опять почти отрывает пуговицу на штанах Мина, но та умудряется выскользнуть из петельки сама. Нетерпеливый.       Прикосновение друг к другу почти опаляет жаром. Рты в миллиметрах напротив, дышат одним воздухом, неспособные даже целоваться от оцепенения и желания. Взгляд Чимина впивается в его, пока рука крепко сжата и двигается вверх-вниз. Секунды проходят, растягиваясь в вечность. Поцелуи смазанные, жаждущие, волосы Чимина растрёпаны, губы алые и опухшие, рядом с соском, под ключицей поливается засос. «Отличная работа», — думает Юнги и не может удержаться от ухмылки. Чимин вонзает взгляд в самодовольный изгиб губ напротив и кончает, подкатывая глаза. Такой нетерпеливый.       Его рука замирает, сам он валится на Юнги, потеряв равновесие и способность держаться.       Мин смотрит на его спину, пока тот даёт себе минутку отдохнуть, смотрит на изгиб поясницы и впадинки ямочек, на чуть оголённую задницу из-за полуспущенных штанов. На мышцы спины, созвездия родинок на лопатках, линию челюсти, мягкие приоткрытые губы.       — Ты такой красивый. — Шепчет Юнги.       Чимин улыбается, мягко, сокрушённо, и Юнги, несмотря на возбуждение, не может не улыбнуться следом. Пак приподнимается, и Мин поворачивает голову в ожидании поцелуя, но Чимин, соблазнительно ухмыляясь, сползает по его ногам вниз. Юнги даже и подумать не мог, что тот так быстро возьмёт себя в руки, просто чтобы сделать приятно ему в ответ.       Возбуждение накатывает с новой силой, он смотрит на опускающуюся голову Чимина, на медленно открывающийся рот, на выскальзывающий язык. Чимин впивается в него взглядом снизу вверх. Юнги откидывает голову на подлокотник. Это выше его сил.       Удовольствия так много, даже чересчур. Он лежит с распахнутыми глазами, но не видит вообще ничего, дезориентированный от наслаждения, каждая секунда которого чувствуется как отдельный оргазм. В ушах шумит, он говорит что-то, но не слышит этого. Кладёт руку на спинку дивана справа от себя, сперма с ладони от недавнего оргазма Чимина размазывается по обивке. Пальцы впиваются в ткань крепче, когда Чимин опускается особенно низко. Он пытается быть тише, но это Чимин, и он скользит своей ладонью Юнги под колено, нежно сжимая чувствительное место под тканью, жадные звуки его рта слышны даже сквозь шум в ушах. Юнги скользит рукой по его волосам, смотрит на изгиб его настойчивого рта, втянутые щёки, волнительные штрихи ресниц и линию челюсти. И в одного мгновение всего этого становится так много, так оглушающе много Чимин вокруг него, что Юнги содрогается и с громким стоном изливается ему в рот.       Если в маленькой, неудобной гримёрке, за дверью которой вовсю торопливо снуют ассистенты, с постоянной мыслью, что они вот-вот уже должны идти, было так хорошо, что же будет, когда они приедут к Юнги в дом? Когда он возьмёт Чимина за руку, проведёт его на кухню, неторопливо нальёт в бокалы красного вина и нарежет сыр. Когда впервые они останутся по-настоящему одни, без угрозы, что кто-то вот-вот вломится к ним и прикажет срочно идти в студию. Когда Юнги заведёт его в спальню, закроет дверь и задёрнет шторы. Со всем этим когда же они наконец смогут оторваться друг от друга?       Чимин вытирает рот тыльной стороной ладони и поднимается к Юнги. Мин целует его без раздумий. Боже, как же он обожает это. Все его черновики, тексты песен, все домашние дела, которые он обязан выполнять, все творческие планы, о которых должен беспокоиться, перестают иметь значение, когда Чимин отстраняется от него на расстояние дыхания и прижимается своей щекой к его.       Возня за дверью становится на порядок шумнее.       — Что, если они ещё не закончили? — Спрашивает Чонгук, пытаясь быть тихим.       — Закончили что? — Фыркает Джин. — При всём уважении, им не следует трахаться на работе. Кто в своём уме будет так себя вести? — Следует недолгое молчание, а затем Джин с недоумением ужасается. — Вы с Тэхёном там что, совсем обезумели?       Чимин хихикает, прикрывая глаза. Юнги устало ухмыляется и проводит чистой ладонью по его волосам, пытаясь пригладить.       — Мы не можем подождать, пока они сами не выйдут? — Смущённо переводит тему Чонгук.       — Интервью должно начаться через десять минут, а Юнги ещё макияж нужно сделать. У нас нет столько времени.       — Я предлагаю подождать.       — Да мы, нахрен, не можем ждать!…       Кажется, к ним подходит Тэхён:       — Вы всё ещё не забрали их?       — Давайте подождём, — просит Чонгук.       — Да какой «подождём»? — Фыркает Тэхён и беспардонно распахивает дверь. Они втроём уставляются на них, лежащих на диване, взмокших, уставших; на пятно спермы, размазанной рукой, сбоку на спинке диванчика; на ягодицу Юнги, не скрытую спущенными до бедра штанами; на волосы Чимина, в полнейшем беспорядке; на сброшенные на пол блузку и пиджак; на алые губы Юнги. Чимин вжимается лицом в его грудь, отказываясь смотреть на друзей.       — БОЖЕ, БЛЯТЬ! — Джин захлопывает дверь. Чонгук вопит: «Я ничего не видел! Совсем ничего, правда!» — Тэхён, ты спятил? Надо подождать — подождём. НО ТРАХАТЬСЯ В ГРИМЁРКЕ ПЛОХО, ЮНГИ-ШИ!       — Мы с Чонгуком вообще-то тоже,… — начинает Тэхён.       — Йа, дурак, помолчи, — шипит Чонгук.

***

      Юнги меняет в студии замки, но перестаёт там задерживаться, как раньше, и уж тем более ночевать. Часть вещей Чимина оказываются в его доме, часть его вещей — дома у Чимина. В одну из ночей они обнаруживают, что обе зубные щётки у Юнги, в то время как они — у Чимина, но съедено слишком много пиццы, сыра и фруктов и выпито слишком много игристого, чтобы они могли хотя бы на секундочку побеспокоиться об этом.       Чимин говорит: «Я видел, что журналы сходят с ума, но ничего не подтверждайте и, тем более, ничего не отрицайте». Джин и Чонгук кивают. Намджун фыркает: «Все всё знают, и без подтверждения». «Так было с самого начала», — со смехом замечает Тэхён.       Юнги приводит Чимина в свою святыню, в студию, где даёт почитать новые наброски (те самые, которые хотел раскромсать в шредере) и прячет трясущиеся руки за спиной.       Чимин приглашает его на репетиции, знакомит со своими коллегами по сцене и теми, кто участвует в создании шоу. С некоторыми из них Юнги был косвенно знаком и до этого, некоторых видит впервые; и все они смотрят на него одинаковым знающим взглядом.       Все знают.       — Как известно, Вы, Юнги-ши, новичок в киноиндустрии. — Замечает интервьюер однажды, спустя недели. — Тем не менее, нельзя не отметить Вашу превосходную игру как Юнвона в отношении его любви к Чжинбёну. Есть ли в этом какой-нибудь секрет?       — Конечно. — Отвечает Юнги. Чимин уже смотрит ему в глаза, когда тот поворачивается к нему, и мягко улыбается. — Я не играл.       Юнги нежно улыбается в ответ и молит только об одном: чтобы Чимин тоже знал и никогда не сомневался.