Нянька для больного суицидника

— Фу! Убери от меня эту гадость! — театрально зажав нос двумя пальцами, Осаму забавно морщится, отворачивает голову и для пущего эффекта высовывает язык.       Будучи больным уже чуть больше недели, детектив всячески отказывается принимать любые лекарства. Включая те, которые ему периодически так любезно приносит его бывший напарник, купивший все необходимое в ближайшей аптеке.       Аргументирует каждый свой отказ Дазай почти одинаково: «Чуя, эта штука горькая. Я ее пить не буду!» или «Чуя, ты вообще это нюхал? Оно же воняет!». Даже теперь, когда мафиози готов ему силой эти лекарства в глотку запихнуть, Осаму и слышать об этом не желает. Завидев очередной пузырек в аккуратных накахаровских ручках, он почти сразу отвернулся на другой бок и тут же спрятался под одеяло.       Но и мафиози сдаваться не намерен. — Ещё чего! — тихо рыкнув, Чуя ставит стакан с водой и разведённым в ней лекарством на тумбочку и тут же упирает руки в боки. Весь его вид, включая рассерженное лицо, так и кричит: «Отказы не принимаются!». — Я никуда не уйду, пока ты это не выпьешь.       Дазай на такое смелое заявление со стороны мафиози лишь громко фыркает, даже носа не высунув из своего самодельного, но невероятно прочного «убежища». — Осаму, — Накахара буквально чувствует, как у него уже дергается левый глаз, — а ну, вылезай немедленно! — Нет!       Короткие пальцы машинально сжимаются в крепкий кулак до самого хруста в побелевших костяшках. Все, это стало последней каплей в терпении мафиози. Чуя почти до боли стискивает зубы и мысленно отсчитывает от 3 до 1, ледяным взглядом прожигая в ни в чем не повинном одеяле огромную дыру. Как только в голове проносится слово «один», все тормоза тут же срываются и летят к чертям собачьим. Отбросив всё свое «дружелюбие» куда-то далеко и надолго, рыжий резко кидается на постель и почти сразу же всем своим телом наваливается на бедного суицидника, спрятавшегося от него под одеялом. — Сейчас ты у меня получишь, зараза! — гневный рык уже в который раз вырывается прямиком из грудной клетки. Огненные кудри щекочут бледное лицо, но Накахара этого совсем не замечает. Все его внимание сейчас сосредоточено лишь на том, чтобы вытащить из одеяльного плена своего бестолкового бывшего напарника, бьющегося под ним, словно умирающая рыба.       Но не он один здесь умеет нападать и причинять боль. Дазай, словно почувствовавший опасность дикий зверь, моментально обнажает свои белоснежные клыки зубы и резко впивается ими в тоненькое запястье нависшего над ним, словно угроза, рыжего эспера, доставляя ему как можно больше боли. — Ах, ты, сволочь! — болезненно вскрикнув, Чуя и силой выдергивает собственную руку из пасти «зверька». — Я тебя сейчас придушу! — не медля ни секунды, он хватает так удачно попавшуюся под руку огромную пуховую подушку и начинает безжалостно бить ею Осаму по голове.       Тот тихо ойкает, но достойно принимает каждый удар. Все, до одного. И, скорее всего, он принял бы еще много таких, если бы не резкая боль, пронзившая его горло, словно идеально заточенный клинок. — Чуя, хватит! — хрипло закашлявшись, Дазай все-таки вылезает из-под одеяла и в защитном жесте выставляет руки вперед, тем самым прикрывая голову и лицо от следующих ударов.       Удивление не заставляет себя долго ждать. Чуя, никак не ожидавший того, что Осаму вот так быстро сдастся и впервые в жизни примет поражение, все же прекращает атаковать больного и наконец-то спокойно садится на постели. Потрепанная во время сражения подушка покорно ложится на обтянутые черной тканью дорогих штанов колени. Часто дыша и пытаясь успокоиться, рыжий эспер вдруг чувствует, как сердце отдает бешеный ритм не только в груди, но и висках тоже.       Воздух неожиданно кажется горячим, от чего становится трудно дышать. Осаму указательным пальцем оттягивает воротник домашней футболку и шумно выдыхает, после чего вновь заходится громким раздирающим и без того больное горло кашлем. Устремленный на него строгий взгляд голубых глаз заставляет его невольно съежиться и, вжав голову в плечи, отвести виноватый взгляд в сторону. Но Дазая скорее гордость задушит, чем он кому-либо признается, что у него что-то болит.       Вот только Чуя не «кто-либо», а потому все прекрасно понимает без слов. Пара каких-то жалких секунд, и вот пальцы вновь касаются гладкого немного прохладного стекла. — Пей, — голос слегка охрип от частых криков. Накахара говорит громко, четко, будто отдавая приказ своим подчиненным, и протягивает суициднику наполненный чуть ли не до самых краев стакан. — Не буду, — почти сорванным голосом шепчет Осаму, потому что громче он говорить просто не может, как бы сильно не хотел, и брезгливо отворачивает голову в сторону. — Сам пей.       И в этот момент у Чуи в голове что-то щелкает. Нет, это вовсе не тараканы, выбравшиеся из своих убежищ. Это у него только что зародилась гениальная идея.       Подушечки пальцев беззвучно барабанят по толстому стеклу. Еще раз хорошенько все обдумав, Чуя несколько секунд неотрывно смотрит на чуть мутную из-за добавленного в неё лекарства воду, а затем, резко опрокинув стакан, выпивает всё до единой капли. Вот только весь незамысловатый трюк заключается в том, что он не проглатывает жидкость, а держит ее у себя во рту, при этом забавно надув щеки, словно хомяк, набравший в рот как можно больше орехов.       От увиденного аж воздух где-то в горле застряет. Внимательно наблюдающий за каждым действием рыжего Осаму в своем привычном жесте скрещивает руки на груди, недоверчиво щурится и выгибает бровь, старательно пытаясь наконец понять, что задумал этот рыжий чертик с горящими глазами. — Чуя, что ты… — договорить он не успевает. Неожиданно придвинувшийся ближе Накахара затыкает его грубым поцелуем, что есть силы впиваясь в бледные губы своими.       Вот такого поворота событий Дазай точно никак не ожидал. Все это стало для него настолько неожиданным, что он даже впал в некий ступор, не в силах пошевелить и пальцем. Его тело словно в миг онемело, перестав подчиняться своему хозяину. Чуя же, нагло пользуясь шоковым состоянием Осаму, бережно берет его за подбородок и, мягко надавив на него большим пальцем, заставляет по-шире открыть рот. Бледные уста мгновенно размыкаются, и вся жидкость тут же перемещается в рот неполноценного.       Юркий язычок проникает внутрь и неторопливо проходится по ровному ряду белоснежных зубов. Чуя прикрывает глаза и с превеликим наслаждением терзает дазаевские губы, покусывая их и тут же зализывая образовавшиеся на них маленькие ранки. Он целуется страстно, не сбавляя напора и не позволяя вышедшему из своеобразного транса шатену вести. Осаму ему охотно отвечает и лишь сильнее переплетает их языки. Однако стоит только ему почувствовать горьковатый привкус лекарств у себя во рту, как он тут же без угрызения совести прикусывает самый кончик языка мафиози, от чего тот недовольно мычит прямо в поцелуй.       Так проходит минута. Затем две, три. Парни продолжают увлеченно целоваться, не упуская ни единой возможности укусить друг друга или перехватить контроль. Вот только совсем скоро губы начинают ощутимо болеть, от чего Дазай все же нехотя разрывает поцелуй и немного отстраняется. Не проходит и минуты, как его лицо озаряет самодовольная ухмылочка. При виде неё Чуе буквально сразу же хочется отвесить Осаму нехилый подзатыльник, но все же сдерживается, вспоминая, что благодаря появившейся словно из неоткуда болезни у Осаму и без него сейчас жизнь не сахар. — Не знал, что ты так ахуенно целуешься, — хриплый смех слетает с губ, когда Дазай тыльной стороной ладони утирает собравшуюся в уголке губ слюну. — Надо будет повторить.       Всячески пытаясь подавить в себе улыбку, так и норовящую украсить его лицо, Чуя тихо цыкает и закатывает глаза. — Иди нахер.